Бастард Александра (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Роксана остановилась в шаге от нас, и на ее чудовищной маске проявилась печать злорадного удовлетворения.

— Тебя, мерзкая шлюха, и твоего ублюдка, — прошипела она, — я убью сама своей собственной рукой!

Барсина отшатнулась от злобной мегеры и с силой прижала меня к себе:

— Не трогай моего сына, гадина! Убей меня, но пощади ребенка!

В ответ ей послышался смех, больше похожий на шипение змеи. Как завороженный, смотрю на женскую ладонь, сжимающую рукоять кинжала, и выползающее из ножен кривое лезвие.

И вот тут меня пробивает!

«Да что ж это я! Ведь не ребенок, чай, а веду себя словно загипнотизированный кролик. Давай, покажи, что ты мужчина, а то перед женщинами стыдно!»

Еще мгновение назад совершенно пустая голова сразу же заполнилась десятками разных мыслей, но в этом хаосе преобладала только одна.

«Сейчас самое главное — остановить эту маньячку, а дальше посмотрим! Раз она решилась на убийство, значит, она не знает результатов вчерашнего собрания; иначе ей следовало бы резать не нас, а слабоумного братца Александра, Арридея!»

Живот беременной Роксаны лезет мне в глаза, словно подсказывая единственное уязвимое место этого безжалостного чудовища, и тогда меня осеняет.

Сжимаю кулаки и стараюсь изо всех сил, чтобы голос не дрогнул.

— Остановись, Роксана! Убьешь нас и лишишь своего сына трона!

Собственные голосовые связки меня не подвели, и получилось хлестко, как удар кнута.

Остановив движение своей руки, Роксана уставилась на меня ледяным, немигающим взглядом.

— Кто это там пискнул⁈ — усмехнувшись, показала она край белых ровных зубов. — Неужто персидский щенок умеет говорить⁈

Держа на лице кривую издевательскую ухмылку, она замолчала, и, пользуясь заминкой, я пытаюсь успеть донести до нее свою мысль.

— Вчера на собрании диадохов мнения о том, кому наследовать царство, разделились практически поровну. Пердикка встал на сторону твоего еще неродившегося сына, а вот Мелеагр потребовал на трон Филиппа Арридея. — вцепляюсь взглядом прямо в безжалостные глаза. — Как ты думаешь, кому из них добавит сторонников убийство тобой сына Александра⁈

Вижу, что в таком состоянии она соображает туговато, и сам же отвечаю на свой вопрос.

— Мелеагр использует мое убийство для того, чтобы обвинить тебя в святотатстве и лишить твоего сына права наследования!

Мои слова, наконец, доходят до Роксаны, и она вычленяет только то из них, что ей действительно важно.

— Ты сказал «сына»⁈ — в ее безумных глазах появилось что-то человеческое. — Откуда ты знаешь?

«Действительно, откуда⁈ — лихорадочно ищу ответ на этот вопрос и вспоминаю недавний разговор с Эвменом. — Зачем выдумывать что-то новое, если уже есть опробованный ход? Может, попробовать и здесь⁈»

Заминка в ответе тут же вызвала бешеную вспышку в глазах Роксаны, и я отметаю сомнения. Разыгрывать припадок здесь не нужно, и это уже легче.

Начинаю говорить, вкладывая в голос абсолютную убежденность:

— Призрак моего отца и твоего мужа приходил ко мне вчера ночью. Это он рассказал мне о том, что у тебя будет сын…

Обрывая меня, Роксана почти выкрикнула вопрос:

— Он будет править⁈

Обстоятельства настойчиво советуют мне солгать, но что-то во мне противится этому. Как все моряки, я немного суеверен, а тут, знаете ли, призрак, судьба… Играть с ними не рекомендуется. Уж коли ссылаешься на них, то врать нельзя, как ни курьезно это звучит!

Поэтому нахожу золотую середину.

— Будет, но не сейчас! — тут я не вру, хотя мог бы добавить: и недолго, и не совсем править!

Да, я не грешу против истины: две полубезумные тетки, жена и мать Великого Александра, через пять лет захватят власть в Македонии. Хватит их всего на полгода, но это время номинальным царем всей македонской державы будет ее пятилетний сын Александр IV.

Мой ответ немного успокоил Роксану, но ей захотелось знать большего.

— Когда⁈ — прорычала она. — Когда он станет царём⁈

На это я лишь пожимаю плечами. Тут я спокоен: предсказание у греков никогда не было стопроцентным, и Дельфийский оракул в том порука. Его пророчества всегда были больше похожими на загадки и всегда двусмысленными.

Все еще держа руку на рукояти кинжала, Роксана подошла ко мне вплотную и, нагнувшись, заглянула мне прямо в глаза. Мне стоило неимоверных усилий не отшатнуться и выдержать ее злобный полубезумный взгляд.

Несколько секунд она изучала мое лицо, и все это время мне казалось, что сейчас она зашипит, а изо рта выскользнет раздвоенное змеиное жало. И все же я не дрогнул, не отпрянул и не отвел глаза.

Это успокоило бешеную бабу. Она выпрямилась и процедила:

— Ладно, щенок, ты выторговал себе пару дней жизни. — Она кивнула своим мордоворотам. — Заберите ублюдка, пусть пока посидит взаперти.

Ее голова вновь повернулась к Барсине:

— А ты, персидская шлюха, все равно сдохнешь от моей руки!

Дернув кинжал из ножен, она занесла его над головой Барсины, и та, зажмурившись, беспомощно закрылась от удара голыми руками.

Так не должно было быть. Я точно знаю, что Барсине не суждено погибнуть сегодня. Ее убьют лишь через четырнадцать лет, как, впрочем, и меня. Скорее всего, мое вторжение в это время повлекло изменения, и судьба всеми силами старается нивелировать их и побыстрее покончить со мной. Поэтому мы здесь, в этом зале, где нас не должно было быть — ни Барсины, ни меня!

Все это промелькнуло в моей голове и привело к странному выводу.

«Судьба привела меня в этот зал для того, чтобы убить, но я выкрутился, и судьба уступила. Значит, только в моих силах противостоять попыткам злого рока избавиться от меня, и если я смог вывести из-под удара себя, то смогу защитить и Барсину!»

Решив это, я резко рванулся из рук бактрийцев. Те, явно, не ожидали от меня такой прыти и лопухнулись. Получив на мгновение свободу, я бросился между Роксаной и Барсиной.

Закрыв своей тщедушной тушкой лежащую женщину, я зажмурился что есть сил и постарался как следует разозлиться. Оскалившись, словно загнанный в угол волчонок, я вскинул яростный взгляд на Роксану:

— Тронешь нас, и твой сын никогда не увидит света! Он сгниет в твоей утробе!

В ответ послышался бешеный рев рассвирепевшей тигрицы, но кинжал замер в занесенном состоянии.

— Ах, ты исчадие Аримана! — рубанула она кинжалом воздух и с ненавистью уставилась на меня.

Я делаю ставку на то, что она только что поверила будто я общаюсь с духом Александра. Одно влечет другое! Тот, кто говорит с мертвыми, в особой милости у бога смерти, а раз так, то он может накликать зло, от которого нет спасения. Она может не бояться живых, но все боятся мертвых.

Захочет ли она ради мести рисковать своим неродившимся ребенком⁈ Этот вопрос висит в накалившемся до предела воздухе, пока мы меряемся взглядами, и я делаю еще один ход.

— Сегодня утром я виделся с Эвменом и передал ему послание своего отца! Завтра я должен увидеться с ним снова. Если меня не будет на месте, он поднимет шум, и все узнают, что ты подняла руку на сына Александра.

Закатив глаза, повышаю голос до крика:

— Бойся, женщина, делами своими нарушить пророчество! Ибо расплачиваться за грехи твои придется плоду твоему!

Это подействовало, и, скалясь как дикая кошка, Роксана отступила на шаг. Еще раз рубанув воздух, она с силой вонзила кинжал в ножны.

— Ладно, живите пока! — прорычав, она развернулась к своим подручным и кивнула на трупы персидских царевен. — Заберите этих шлюх и сбросьте в Евфрат.

Отдав приказ и больше не оборачиваясь в нашу сторону, она тяжело двинулась к выходу.

Глава 6

Город Вавилон, конец июня 323 года до н. э

Базар Вавилона — это нечто грандиозное. Такое ощущение, будто боги прямо сейчас разрушили ту пресловутую башню, и все народы мира столпились здесь, на рыночной площади, крича и не понимая друг друга.

Пробираясь в плотной толпе, я иду вдоль торговых рядов и глазею на выложенный повсюду товар. Он везде: на лотках, в шатрах, в загонах и клетках, а то и просто разложен на пыльных плитах. Тысячи людей в арабских бурнусах, в греческих хитонах, в шерстяных азиатских халатах или вообще в одних набедренных повязках стоят, сидят или бредут сами не понимая куда. Все они, независимо от того, идут ли сами по себе или тащат за собой груженых ослов и верблюдов, зыркают ли выпученными белками или узким азиатским прищуром, не переставая ни на миг кричат, бормочут и торгуются на всех языках бескрайней ойкумены.