Бастард Александра (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Все это создает впечатление, будто злорадствующие боги хаоса согнали сюда всех представителей человечества и заставили их бессмысленно продавать и покупать все подряд ради только им одним понятного злого веселья.

Сзади не отставая ни на шаг и испуганно косясь на царящее вокруг столпотворение, тащится Гуруш. Он постоянно придерживает меня за ворот хитона, боясь потерять в сутолоке тысяч людей.

Как меня, десятилетнего пацана отпустили на рынок в компании всего лишь одного раба? Да просто, после той роковой встречи с Роксаной, я, в одночасье, перестал быть маленьким ребенком, во всяком случае, в глазах «мамочки». То, что я спас нас всех от смерти, справился с наводящей ужас полубезумной Роксаной, произвело на нее неизгладимое впечатление. Я словно бы вырос в ее глазах, в один миг, превратившись во взрослого мужчину. В маленького ростом, десятилетнего, но уже взрослого мужика! Что, в принципе, полностью соответствует действительности, вот такой вот парадокс!

Она теперь советуется со мной по всем вопросам, никогда не ругает и не спорит. Все ее вопросы ко мне всегда заканчиваются примерно так.

Куда ты идешь, Геракл? В город! Это не опасно? Нет! Ну, тогда иди, милый!

Конечно, она по-прежнему изводит меня своей безграничной заботой и любовью, но при этом всегда смотрит на меня с немым обожанием и безграничной гордостью, словно бы крича всему миру: «Посмотрите, это мой сын! Он никого не боится и победит любого, кто посмеет даже косо взглянуть на его любимую мамочку!»

Должен сказать, это утомляет меня даже больше, чем ее прежнее отношение. Тогда хоть не было этого тяжкого груза завышенных ожиданий. Теперь она смотрит на меня так, будто ежесекундно ждет от меня подвига, и частенько мне отчаянно хочется закричать:

— Не надо! Я не герой, и Геракл — лишь по недоразумению, а не по призванию!

Тяжело вздохнув о своей нелегкой доле, останавливаюсь у лавки с оружием. В основном лежит всякое «гавно»: железо отвратительного качества. Бронза получше, но оружие из бронзы есть оружие из бронзы — тут никаких слов не надо!

Среди всякого лома из сырого железа нахожу один объект, достойный внимания. Прямой обоюдоострый клинок висит на стене отдельно от прочего товара.

— Сколько просишь? — показываю взглядом на меч.

Но продавец попросту отмахивается от меня.

— Иди, мальчик, отсюда! — брезгливо скривив губы, толстый сириец небрежно махнул рукой. — Нечего тебе тут делать!

Вынимаю из спрятанного на поясе кошеля серебряную тетрадрахму и показываю ее торговцу, как паспорт. Одной монеты, явно, недостаточно за меч, но само ее наличие придает мне солидности, и сириец тут же меняется в лице.

— Вай, малчик! Отличный клинок! Ты только взгляни! — Он снимает меч со стены и, не выпуская из рук, показывает мне.

Посмотрев вблизи на неплохую ковку, я повторяю вопрос:

— Сколько⁈

Торгаш, помявшись, называет сумму в пятьдесят драхм, и я сразу же делю ее надвое.

«Значит, хороший меч стоит около двадцати пяти!»

В действительности мне не нужен меч: чтобы полноценно владеть им, надо еще учиться и учиться. Я просто хочу иметь свое представление о ценах. Так, на будущее! Раз уж я угодил в это время и никаких возможностей вернуться обратно у меня нет, то надо вживаться в местную действительность.

Последнее столкновение с Роксаной показало, что прожить спокойную жизнь простого человека мне не дадут. Независимо от того, хочу я получить царский венец или нет, меня все равно не оставят в покое. Не поверят, что бы я ни говорил, и будут подозревать до тех пор, пока не убьют — просто на всякий случай!

Тот же случай с Роксаной дал мне понять, что и тех, вроде бы гарантированных историей, четырнадцати лет у меня нет. Измененное моим переносом пространство и время будет стремиться избавиться от меня любыми способами. Поэтому мне даже ходить следует с осторожностью, поглядывая под ноги и на небо: вдруг кирпич с крыши упадет или люк незакрытый оставят!

Смеюсь, конечно! Жить в постоянном страхе невозможно, так что я решил для себя: будь что будет, и плевать на все! Я буду жить и бороться. Не хотите оставить меня в покое — пусть вам же будет хуже! Я вступаю в борьбу за трон! Только действовать надо аккуратно, не спеша и имея хорошо продуманный план.

Сперва надо изучить существующие реалии и, уже исходя из них, оценить свои возможности. До серьезной заявки на трон мне надо прожить здесь еще лет пять, пока не стукнет хотя бы пятнадцать. Раньше никто не будет воспринимать меня серьезно.

Эти пять лет не должны пропасть даром; их надо использовать для подготовки плацдарма. Какого и как — я еще не решил! На сегодня у меня есть только один пункт стратегического плана — изучать и вживаться!

Пока я раздумываю, сириец расценивает мое молчание как элемент торговли и восклицает, воздев руки к небу:

— Эээ, мальчик! — Он вскидывает растопыренные пальцы. — Я же вижу, ты хороший малыш, поэтому специально для тебя сброшу целых десять драхм. Что скажешь?

Ничего не говорю, а молча поворачиваюсь и иду дальше. Вслед мне несутся увещевания сирийца, но я не слушаю. У меня еще много дел! Рынок Вавилона огромен, и, пока я здесь, в городе, мне надо успеть обойти как можно больше.

Я говорю «пока», потому что события идут своим чередом и согласно тому, что я знаю. Очень скоро мамочка вместе со мной должна переехать из Вавилона в Пергам.

Насколько возможно в моих обстоятельствах, я тщательно слежу за изменениями вокруг, и они подсказывают мне, что близятся два события: разборка между регентами и наш отъезд в Пергам.

За прошедшие две недели много чего произошло. Собрание диадохов в большинстве своем поддержало предложение Пердикки, но Мелеагр с таким решением не смирился. Пользуясь большим влиянием у фалангитов, он убедил пехоту в том, что аристократы во главе с Пердиккой попирают их интересы и сажают на престол азиата. Мол, вельможи из конницы ни в грош не ставят желания простых людей из пехоты, а ведь все знают, кто вынес на своих плечах всю тяжесть Великого похода.

Возмущенные фалангиты с лозунгом «Хотим македонского царя!» бросились во дворец, и Пердикке пришлось спешно бежать из Вавилона. Правда, ненадолго! Подняв стоявшие вокруг города конные части, он мгновенно перекрыл все подступы к городу и заблокировал подвоз продуктов.

В переполненном народом и войсками Вавилоне нехватка провианта почувствовалась буквально сразу. Дело грозило обернуться голодом и большой войной, чего никто не хотел. И вновь решение подсказал Эвмен.

За день до этого он зашел к моей «матери», якобы чтобы узнать, не нуждается ли она в чем-нибудь в эти сложные времена. После разговора с ней он подошел ко мне, поинтересовался моими делами и как бы в шутку спросил, кого бы предпочел увидеть на троне мой отец: еще не рожденного сына Роксаны или своего брата Арридея.

Этот вопрос, должен сказать, меня сильно обрадовал. Он означал, что Эвмен поверил мне. Полностью или нет — не знаю, но если перед тем как вынести свое предложение на суд диадохов он интересуется у меня мнением почившего отца, значит, мои слова не стали для него пустыми фантазиями полубезумного ребенка.

Из своей прошлой жизни я знал, что именно Эвмен предложит совету высших полководцев приемлемое решение, выраженное простой формулой:

«Если нельзя выбрать одного наследника из двух, то пусть будут оба, и регентов тоже пусть будет два — Пердикка и Мелеагр!»

Я также знал, что его предложение будет принято советом, поэтому в тот день я взглянул ему прямо в глаза и, коснувшись ладонью его руки, проникновенно произнес:

— Александр согласен с тобой, Эвмен!

Получилось превосходно! Маленький Геракл не мог знать о планах Эвмена, и получилось так, словно бы незримый дух проник в замыслы грека и через меня передал ему свое одобрение.

На мои слова Эвмен удовлетворенно кивнул и удалился, а на следующее утро я узнал, что совет диадохов подавляющим большинством принял его предложение.

С того дня у нас в державе — двоевластие. С одной стороны, слабоумный брат Александра, Филипп Арридей, со своим регентом Мелеагром и поддержкой части элитной пехоты, а с другой — беременная Роксана и ее регент Пердикка, мечтающий, чтобы она родила мальчика.