Крым наш! (СИ) - Старый Денис

— Ложись сейчас! — прошептал я Елизавете, нежно укладывая её на ещё сыроватую постель.

Возможно, она могла подумать, что я решил прежде всего раздеться, так как был ещё до сих пор в штанах, которые цесаревна так и не удосужилась с меня снять собственными ручками. Однако я подошёл к двери и взял записку…

«Дом окружён. Не менее шести десятков, скорее, больше того. По виду — казаки. Демьян Глыба имеет с ними связь… Все ваши распоряжения выполнены…» — было написано в записке.

Я посмотрел на кусок бумаги, потом на Елизавету Петровну, которая своим взглядом вопрошала, призывала меня действовать…

Прямо какой-то юношеский азарт накатил на меня. Дом окружён, вокруг большое количество явно враждебно настроенных ко мне боевиков. Но передо мной — красивая, уже раскрасневшаяся женщина… А что если эта связь с прелестницей — в последний раз в моей жизни? С другой стороны, мне было уже понятно, что пока здесь Елизавета Петровна, никакого штурма дома не будет.

Мысли материализуются. Вот только что мы говорили про Алексея Разумовского, я думал, способен ли он на какой-либо поступок… И на тебе — дом окружён. И только присутствие внутри этого дома красивой, обнажённой и готовой на всё слабой женщины даёт мне возможность продлить эту жизнь. А там… может, и подожгут, может, возьмут штурмом… Мало ли… Пусть даже я и готов к атаке.

Я решительно посмотрел на Елизавету Петровну и стремительно направился в её сторону. Любить её. Быть с ней ради того, чтобы выторговать у судьбы ещё немного времени. Я верю в то, что Кашин уже действует, что все мои приказы доведены до офицеров. Так что я тоже занимаюсь благим делом — выторговываю больше времени, чтобы мои люди смогли что-то предпринять.

Я целовал её, как в последний раз, гладил плечи и, забывшись, позволял рукам все вольности живущего лишь во мне двадцать первого века… Оказывается, что вероятность скорой смерти — это словно бензина плеснуть в костёр страсти.

Глава 8

Затевающие войну, сами попадают в свои сети.

Иоанн Дамаскин

Петербург

29 ноября 1734 года

Я любил её искренне. Был и нежным, и требовательным, даже слегка грубым. Был разным, не давая, не позволяя Лизе опомниться. Было отрадно видеть, что женщина будто улетела в страну грёз. Но я не мог оставить её просто качаться на волнах блаженства. Я раскачивал ее на качелях страсти, до головокружения, до исступления.

А ещё осознание, что рядом опасность, что-то или кто-то может не сработать, неправильно выполнить мой приказ, или я что-то не учел. И тогда даже такая явно наспех организованная операция против меня, которая, оказалось, не имела ни шанса на успешность, достигнет результата. И это будоражило меня, не давало остановиться, прекратить любить Елизавету.

Уже пропели петухи. Я, всё ещё разгорячённый, потный, без жалости вполуха слушал, как Елизавета Петровна постанывает и уже искренне просит прекратить. Просит, но отзывается на мои прикосновения, на мои поцелуи. Уже которая бумажка была подсунута под дверь, но никто так и не посмел прервать наш марафон.

— Смилуйся! Я отказаться не могу, и более уже не вынесу ласк твоих! — задыхаясь, просила Елизавета, когда я подошёл к кадке с холодной водой и, ничтоже сумняшеся, опрокинул на себя остатки прохладной жидкости.

Сразу взбодрился, посмотрел на Лизу, которая лежала на кровати и уже практически не двигалась, глядя в потолок молящими глазами. Она была похожа на наркомана, который уже принял изрядную дозу, видит рядом лежащие наркотики и хочет ещё употребить, вопреки тому, что хватает разумения: добавка может стать смертельной.

Я уверен, если совершить ещё один заход, то Елизавета Петровна, скорее, будет меня бояться. Я убью всю её страсть ко мне. Но проблема в том, что я так и не понял, нужно ли мне это.

Здесь и сейчас мы с Елизаветой были словно Клеопатра с Марком Антонием. Там, за стенами дома, около сотни бойцов, или больше. Они только и ждут, когда Елизавета Петровна выйдет из здания, чтобы начать атаку на меня. Словно войска Октавиана Августа подошли к Александрии и готовятся к штурму, когда Клеопатра и Марк Антоний предаются любви. Вот только в той истории всё закончилось трагично для влюблённых. И в этом, как я надеюсь, и есть главное отличие двух сюжетов.

— Никто с тобой не сравнится! — с придыханием прошептала Елизавета, будто бы надеясь меня утешить после своей мольбы.

Только ли? Нет, она сказала это искренне!

Я невольно улыбнулся. Но какому же мужчине не понравятся такие слова? Нередко бывает, что женщина произносит слово из трёх букв, которое и обидно для мужчины, и пугает его. И слово это — «ещё».

Молодой организм, правильное питание, физические нагрузки, долгое воздержание — это, помноженное на присутствие истинной красотки и на будоражащее обстоятельство смертельного риска… Всё это позволило мне сегодня показать свои лучшие результаты в обеих жизнях. Я и сам не думал, что так можно любить.

— Только рядом с лучшей женщиной можно быть лучшим мужчиной, — автоматически вырвалось у меня признание.

И это было излишне.

Мало того, что слово «женщина» — это не совсем то, как можно обращаться к цесаревне. Женщина — это определение для замужней дамы, и скорее, мещанское, чем приличествующее высокой особе. Однако Елизавета Петровна будто бы и не заметила этой моей вольности в словах. Она всё так же лежала, будто бы высматривая что-то в потолке.

Я подошёл к двери, стряхнул воду с рук, двумя пальцами аккуратно взял новый листок бумаги. «Всё готово!» — было написано там. Я усмехнулся, и, наверное, моя улыбка могла показаться то ли злорадной, то ли даже похотливой.

Потому что Елизавета явно по-своему расценила мою ухмылку.

— Нет-нет, прошу, более не надо! — почти что вскрикнула она.

Признаться, и я уже достиг своего предела. Лишь одно слово, то самое, из трёх букв «ещё», и смогло бы побудить меня вновь, ещё разочек полюбить Елизавету. Ибо ничто так не мотивирует настоящего мужчину, как незавершённое дело.

— Уже пропели петухи. Я не гоню тебя, Лиза, но нельзя, чтобы нас видели вместе, — сказал я, а Елизавета Петровна с большим напряжением сил присела на край кровати.

Мне нужно было осуществлять операцию, наказывать того, кто посмел бросить мне вызов.

— Я хотела бы остаться у тебя на день. Позволяю тебе запереть меня в этой комнате и открыть лишь с наступлением темноты следующего вечера, — всё ещё со сбитым дыханием, усталым голосом говорила Елизавета Петровна. — Я буду спать.

А вот это в мои планы не входило. Здесь и сейчас всё готово к тому, чтобы кое-кому накрутить уши и показать, что прозвище «Розум» ещё не наделяет человека таким разумом, чтобы можно было рассчитывать быстро, с такой плохой подготовкой, обыгрывать меня, не такого уж и простака в интригах. Впрочем, Алексею Григорьевичу Разумовскому, если это всё-таки он, в чём я пока что на сто процентов не уверен, можно было и рассчитывать на успех, если бы не сработала моя служба безопасности. Нет, не так… сработала система охраны.

То, что возле купленного мной дома стали концентрироваться некие люди, пусть и прячущие оружие, но явно боевые, стало известно заранее. Может быть, кто-то иной, да и я сам, если бы не располагал серьёзным ресурсом в виде целой роты подготовленных гвардейцев, и решил бы от греха подальше куда-нибудь уйти, сбежать. Ведь явно назревала ловушка. Вот только бегать от проблем, как я считаю, — это только их множить! На данный момент не покажу свои клыки — будет вторая и третья попытка. И тогда, вероятно, судьба может быть и не так благосклонна. Да и я могу быть неготовым к новыми сюрпризам. Этот-то получилось разгадать.

Так что были посланы люди, которые сообщили пренеприятнейшее известие: объявлена тревога, и она отнюдь не учебная. Переданы приказы и основные распоряжения как и когда действовать.

— Лиза, тебе нужно собраться с духом и всё-таки быстро одеться. Может быть, даже и в простом платье, но покинуть меня. Секрет ли для тебя то, что уже через полтора месяца я женюсь? — конечно, она знала об этом, ведь и сама упоминала, едва явившись, да и теперь недовольно скривилась. Я же только кивнул. — Вижу, что ты знаешь. И не нужно никаких конфузов, чтобы о тебе плохо говорили, да и обо мне такоже. Не гоже мне, мужнему сразу же быть… Пусть и с великой тобой.