Крым наш! (СИ) - Старый Денис

— Бах! — тот пистолет, что был у меня в правой руке, послал пулю в первого же появившегося в проёме бандита.

— Бах-бах! — разрядили свои пистолеты и враги.

Один из моих бойцов упал, держась за живот.

Туда же, где уже, толкая друг друга, пробовали протиснуться в дверь нападавшие, полетели очередные наши свинцовые послания.

Я бросил в сторону пистоли, извлекая клинок. Сразу же сместился чуть в сторону, чтобы не быть прямо на траектории полёта вражеских пуль.

— Ух! — на выдохе я в бок проколол тело одного из бандитов, более остальных выдвинувшихся вперед.

Ещё звучали одиночные выстрелы. Кашин с другими бойцами, поняв, видимо, бесперспективность дальнейшей стрельбы, также прибежали на первый этаж, к выбитой двери.

— Дзынь! — мощно ударили сверху саблей по моей шпаге, когда я вознамерился проколоть ещё одного бандита.

Делаю шаг назад, разрываю дистанцию, так как вижу, что мой противник совершает снизу вверх разрубающий удар. Отвести такой удар шпагой практически невозможно. Да и зачем, если можно сделать шаг назад, уходя от удара и…

— Ух! — на выдохе, в глубоком выпаде, прокалываю своего противника.

А потом, для уверенности, наношу ещё один удар кинжалом-дагой в горло. Хорошо мне поставил всё-таки технику боя итальянец. Без него, не начал бы тренироваться в фехтовании на шпагах с дагой в другой руке. Сам не бы не справился.

— Бах-бах! — раздавались выстрелы уже совсем рядом.

— Отходим на лестницу! — приказал я, понимая, что во дворе уже началось избиение казаков, и нам лучше бы выиграть даже полминуты, но не потерять при этом больше никого.

Раненого оттянули наверх, бойцы Кашина сразу же притащили из соседней комнаты массивный комод и загородили им сверху доступ к лестнице.

— Бах! Бах! Бах! — прозвучали выстрелы из-за комода, часть бойцов успели перезарядить свои пистолеты.

На улице все чаще звучали выстрелы. Именно в расчётное время, как и предполагалось, подоспели остальные бойцы моей роты.

И всё было так, как и задумано, кроме одной маленькой детали. В то, что всего лишь с трёх ударов нападавшие выбьют дверь, не верил ни я, ни кто-то другой. Предполагалось, что дверь прочная, и её предстоит рубить никак не меньше, чем минут пять. Всё это время сверху мы бы периодически отстреливали казаков, в какой-то момент даже закинув в их сторону гранаты. О том, что бандиты приволокут заточенное и закалённое бревно и этим тараном начнут долбить дверь, никто из нас и думать не мог.

Что ж… что бы ни происходило — всё наука на будущее!

Ещё немного выстрелов, много криков, и всё…

Установилась тягучая тишина, разрываемая только людскими криками. Ещё минут десять назад и это множество звуков показалось бы громким. Сейчас же — нет. Пространство заволокло дымом. Мало того, что голова в тумане, так и помещение в дымке и быстро это не выветрить.

Я выдохнул, прислонился к стене и сполз по ней, присаживаясь на корточки. После такой тренировки, что я устроил себе и Елизавете Петровне, столь интенсивный по своему напряжению бой и вовсе выбил меня из сил.

А если ещё вспомнить, что я лишь недавно встал с постели! Что сутки не спал…

— Все живы? — услышал я крик прапорщика Подобайлова, первым ворвавшегося в дом и добивавший оставшихся тут врагов.

— Один триста, тяжелый! — прокричал Кашин, отвечая за всех.

Приучил своих… Триста — это раненный.

— Раненому первую помощь оказывают? — спросил я и после утвердительного ответа потребовал, чтобы в срочном порядке послали за медиками.

У нас здесь один раненый, но неизвестно ещё, как отработали остальные мои гвардейцы.

Солнце быстро отвоёвывало свои права, предвещая ясный день. Получается, что я сутки не спал, да и до этого сон нельзя было назвать полноценным. А впереди ещё тяжёлый день. По-любому придётся объясняться, что происходило. А до этого нужно еще самому понять, что случилось, кто виноват, и что мне со всем этим делать.

Но мы живы. И, как оказалось, у нас всего трое раненых. Штуцерники отработали с дальних позиций по казакам, потом был стремительный удар. Всех уничтожить не получилось, примерно с треть нападавших всё-таки улизнули и скрылись. Пленных взяли семь человек. Должно хватить для дознания.

Но никого ругать и наказывать, да даже и журить не буду. Разберём, конечно, все ошибки этой операции, подумаем, что было сделано правильно, а что не очень. Но моя рота сегодня победила численно превосходящего врага. Победила без единой безвозвратной потери. Нужно надеяться, что раненные выкарабкаются.

Если после такого результата я начну ещё и кого-то ругать, в чём-то обвинять, то люди меня не поймут. Тем более, что главный просчёт в операции — это то, что я при планировании вероятного укрытия не принял в учет хлипкость двери, что ее легко открыть с обратной стороны.

Вот и себе уже нашёл оправдание: времени на принятие решений у меня было крайне мало. Себя легко обелять. Спать… Хотя бы пару часов.

Глава 9

Мы живем в очень странное время и с удивлением отмечаем, что прогресс идет в ногу с варварством.

Зигмунд Фрейд

Петербург

28 ноября 1734 года

Двадцати четырех летний мужчина, только-то только отметивший свой День Рождения, между прочим в пути, проснулся очень рано. Слишком суетливо было во дворе ресторана и гостиницы «Астория». Шумели солдаты, раздавались приказы офицеров. Так что не до сна, несмотря на то, что вечером мужчина позволил себе немного венгерского вина и пива. Но что ему, на такую большую массу пара бокалов, да пара кружек с пенистым напитком?

Слушатель Славяно-Греко-Латинской академии, Михаил Васильевич Ломоносов прибыл в Петербург лишь вчера, ближе к вечеру. И пока что Михаил Васильевич так и не понимал, что же его здесь ждёт и почему он всё-таки решил прибыть в столицу.

Выйдя в обеденный зал, с удивлением обнаружив там работающий персонал ресторана, тогда как не было ни одного посетителя, Михаил Васильевич занял центральный столик и стал ожидать, когда к нему подойдет половой.

Вот только управляющая рестораном, грациозная рыжеволосая нимфа, решила сама обслужить единственного гостя. И этому факту Ломоносов сильно обрадовался. Он так и не смог узнать что-то конкретное про Норова. Человека, из-за которого, и благодаря которому, Михаил Васильевич не только тут, в Петербурге. А еще Ломоносов расплатился со всеми долгами и отложил серебра на жизнь заграницей, куда собирался отправиться через полгода. Точнее, куда его обещали отправить для повышения образованности русского самородка.

— Любезная Марта, может быть, вы подскажете, что же мне делать? — на почти чистом немецком языке обратился Ломоносов к управляющей ресторана этого гостиничного комплекса. — Мне нужно встретиться с господином Норовым, а его, как говорят, в ближайшее время не будет в вашем чудном ресторане.

Михаил Васильевич подспудно искал только лишь повод, чтобы заговорить с этой красавицей. Нет, это не была любовь с первого взгляда или какие-то другие высокие чувства. Так… Она красивая женщина, весьма энергичная. Таких женщин Михайло Васильевич в своей жизни не встречал. Ну если только в качестве исключения на родине, в Холмогорах.

Кроме того, относительно молодой человек, основное своё время проводящий в зданиях Славяно-Греко-Латинской академии, редко даже выходящий прогуляться где-то поблизости, по сути, едва ли не впервые вырвался в большой мир. Казалось, когда он пешком шёл от Холмогоров в этот самый большой мир, нечто подобное уже произошло, — мир казался большим, многолюдным.

Но потом Михаил Васильевич так занялся ученьем, принялся столь жадно пожирать любые сведения, которые только мог раздобыть в академии, что больше ничего и не видал, кроме гранита науки. Не до общения с кем-то, кроме преподавателей и своих студеозусов-товарищей.

И сейчас Ломоносов думал отправиться в Могилевлянскую Киевскую академию, чтобы и там почерпнуть какие-то знания. Потом сразу же в Германию, посещать курсы именитых ученых.