Ирландия. Тёмные века 1 (СИ) - Сокол Артем

Я разжал ему рот. Запах горького миндаля.

— Цианид, — прошептал я. — Он уже был отравлен.

Эрн побледнел:

— Но... кто?

Я поднял взгляд на тёмные окна монастыря. Там кто-то стоял в тени и наблюдал. Теперь он знал, что Маэл провалится.

***

Тишина в замке Гаррхон давила тяжелее каменных стен. Я сидел напротив Руарка за шахматной доской, но мысли витали далеко от фигур. После смерти Маэла монастырь стал ловушкой — каждый шёпот за спиной, каждый взгляд казался угрозой. Здесь, среди воинов и дыма кузниц, я хотя бы понимал, откуда ждать удара.

Руарк передвинул ферзя, отрезав моему королю путь к отступлению. Его лицо, освещённое дрожащим пламенем свечи, оставалось непроницаемым.

— Твой ход, монах.

Я посмотрел на доску, но вместо клеток увидел карту Ирландии. Два замка под его контролем. Уи Энехглайсс — под надзором Келлаха. Легион из крестьянских парней, обученных римской тактике. И всё это держалось на хрупком балансе страха и выгоды.

— Что будет, когда добавится третья провинция? — спросил я, жертвуя пешкой.

Руарк хмыкнул, сбивая фигуру с доски:

— Буду править тремя.

— А Келлах? Он уже командует легионом. Что, если он захочет власти?

— Убью.

— И легионеры? Они ему верны.

— Тогда убью их тоже.

Я вздохнул. Передо мной сидел не правитель, а бандит с амбициями. Но даже бандиты когда-то становились королями, как раз в этот период истории.

— Ты строишь феод, — сказал я, — клочок земли, за который твои дети перегрызут глотки друг другу. Или викинги отнимут. А мог бы построить государство.

Руарк замер, его пальцы сжали ладью:

— Государство? Это что, римская забава?

— Это закон. Армия, которая подчиняется не вождю, а правилам. Дороги, по которым купцы везут товары без страха быть ограбленными. Судьи, карающие за воровство — даже если вор твой брат.

— Закон... — он бросил ладью на стол. — Закон — это я.

— Пока ты жив. А после?

Тишина. За окном завыл ветер, пробравшись сквозь щели в ставнях. Руарк встал, подошёл к каменному подоконнику, уставившись в ночь.

— Ты говоришь, как старый конунг, которого я сверг. Он тоже ныл о «наследии».

— Он проиграл, потому что думал только о себе. Ты можешь достичь большего.

Он резко обернулся:

— Зачем? Чтобы какие-то писцы записали моё имя в свитки?

— Чтобы твои дети не умерли в нищете. Чтобы твои воины не резали друг друга за кусок земли. Чтобы через сто лет здесь всё ещё стоял твой замок, а не груда камней.

Руарк рассмеялся, но в смехе слышался гнев:

— Ты хочешь, чтобы я стал римским императором? В Ирландии?

— Рим пал. Но его идеи живы. — Я подошёл к нему, доставая из-за пояса свиток. — Вот устав легиона Келлаха. Дисциплина. Иерархия. Наказания за неповиновение. Они уже работают.

Он выхватил свиток, пробежал глазами строки:

— Ты написал это?

— Келлах. Он перевёл римские уставы на нашу речь.

Руарк швырнул свиток на стол:

— И что?

— Это начало. Следующий шаг — суд. Не твои прихоти, а писаные законы. Как в Уэльсе у короля Хивела ап Каделла.

— Хивел? Его убили собственные братья.

— Потому что он не создал систему. Ты можешь.

Он схватил меня за плечо, впиваясь пальцами в кость:

— Ты забываешь, кто я. Я беру то, что хочу. А не жду, пока мне позволят.

— И поэтому тебя ненавидят, — вырвалось у меня. — Твои воины следуют за силой, а не за тобой. Сегодня ты — вождь. Завтра найдётся тот, кто сильнее.

Руарк оттолкнул меня, но в его глазах мелькнуло сомнение. Он вернулся к столу, уставился на шахматы.

— Допустим, я соглашусь. Что дальше?

— Города. Не замки, а поселения с рынками, мастерскими, школами. Деньги, которые чеканят не викинги, а твои люди.

— Школы? — он фыркнул. — Чтобы крестьяне читать учились?

— Чтобы они строили катапульты, а не тыкали вилами в грязь.

Он задумался, переставляя фигуры. Ферзь съел коня, ладья окружила короля.

— А если я начну... строить это «государство», кто остановит меня?

— Ты сам. Или те, кому выгодна война.

В дверь постучали. Вошёл Финтан, его лицо было бледным:

— Конунг Хальфдан прислал гонца. Требует удвоить поставки пива.

— Иначе? — спросил Руарк.

— Иначе придёт с огнём.

Я посмотрел на доску. Король в ловушке.

— Дай мне месяц, — сказал я. — Я найду способ.

Руарк встал, отбросив фигуру короля на пол:

— Месяц. Если не получится — твою голову отправлю Хальфдану в бочке.

Когда он вышел, Финтан наклонился ко мне:

— Ты и правда веришь, что он согласится на твои планы?

— Он уже согласился. Просто ещё не понял.

— А Келлах?

— Келлах любит порядок. Ему понравится идея закона.

Финтан покачал головой, поднимая с пола короля:

— Ты играешь с огнем, Бран.

— Зато не скучно, — сказал я горько.

Я вышел в коридор, опираясь на холодную каменную стену. Внизу, во дворе, новобранцы Келлаха маршировали при свете факелов. Их шаг отбивал ритм, который когда-то звучал в римских лагерях. Ритм порядка.

Государство. Слово казалось чужим здесь, среди вереска и туманов. Но если даже викинги начали строить крепость в Дублине, почему бы нам не сделать то же — только лучше?

Возвращаясь в свою комнату, я наткнулся на Келлаха. Он стоял у окна, глядя на тренирующихся воинов.

— Ты говорил с Руарком, — сказал он, не оборачиваясь.

— Говорил.

— И?

— Он боится. Как все, кто привык брать силой.

Келлах повернулся. В его глазах горел знакомый огонь — тот самый, что я видел у легионеров на рисунках в книгах.

— Рим пал, но его дух жив. Если ты сможешь вдохнуть его здесь...

— Поможешь?

Он кивнул.

***

Зима в Гаррхоне выдалась долгой и колючей, как ледяной ветер с севера. Я заперся в башне, где вместо молитвенников на столах громоздились свитки — римские дигесты, уставы легионов, трактаты о налогах и судах. Каждый пергамент пах пылью веков и надеждой. Переписывал, вычеркивал, спорил сам с собой: как заставить Цицерона говорить на языке ирландских крестьян?

Руарк приходил каждый вечер, как тень. Садился напротив, ставил между нами шахматную доску и слушал. Сначала ворчал:

— Зачем моим воинам закон о наследстве? Лучший меч — вот их право!

— Потому что твой лучший воин сегодня — завтра труп, — парировал я, передвигая пешку. — А его сын захочет знать, чьи поля он пашет. Без закона будет война. Опять.

Он хмурился, сбивал мою фигуру и требовал объяснить статью о судьях.

— Ты хочешь, чтобы какой-то старик в рясе решал, кому жить?

— Не в рясе. В мантии. И не старик — любой, кого выберет народ.

— Народ? — Руарк фыркал. — Они овцы.

— Да. Но даже овцам нужен пастух, а не волк.

К концу января мы уже не спорили, а искали слова. Руарк, оказывается, помнил каждую обиду из детства — как старший брат отца отобрал землю, как сосед сжег дом из-за спора о скоте. Его кулак сжимался, когда я читал о римском праве собственности:

— Если б тогда был такой закон...

— Он будет сейчас, — перебивал я. — Для твоих детей.

Келлах стал неожиданным союзником. Он приводил легионеров и заставлял их слушать, как законы побеждают хаос. Солдаты, еще вчера пахавшие землю, кивали:

— Значит, если я умру, жена не станет рабыней вождя?

— Если напишешь завещание, — объяснял я, — земля достанется ей или сыну.

— А если вождь захочет отнять?

— Тогда суд. Твой вождь — не бог.

Шепот пробежал по рядам: «Суд? Против вождя?». Келлах хмурился, но молчал. Он-то знал, что за этим последует.

К марту свод законов стал толще монастырской Библии. Мы вынесли его в зал собраний — огромный пергамент, испещренный буквами. Руарк провел рукой по тексту, будто пробуя на прочность:

— И это... будет работать?

— Если ты сможешь сделать это традицией.

Он вызвал гонцов, приказал читать законы на каждой площади. В деревнях смеялись: «Монах хочет сделать из нас римлян!». Но старейшины слушали очень внимательно — особенно про наделы земли и налоги.