Инженер Петра Великого 5 (СИ) - Гросов Виктор

— Это единственный выход, — парировал я. — Я не прошу вас идти против Государя. Я прошу помочь ему не совершить роковую ошибку. Вам нужно передать послание Якову Брюсу. На словах.

Подойдя ближе, я понизил голос, чеканя каждое слово:

— Передайте графу дословно: «Заговор глубже, чем кажется. Под удар хотят поставить самого Государя. Главная угроза исходит от старых родов, которые вслепую используют алчность Меншикова. Пусть ищет связь между ними и воспитателем царевича, бароном Гюйссеном». Все. Это информация к размышлению, а не призыв к бунту.

Яворский молчал, взвешивая каждое мое слово. Смертельный риск. Он становился носителем информации, за которую могли лишить головы.

— Даже если я это сделаю… — начал он с сомнением. — Брюс — исполнитель. Решение принимает царь. А он вас не слышит.

— Значит, нужно, чтобы он услышал, и говорить с ним следует не о моей судьбе. Говорите о судьбе главного трофея этой войны. Вот ваши аргументы, ваше высокопреосвященство. Пленный король Карл. Пока он здесь, мы диктуем условия Европе. Но если до Лондона или Вены дойдут слухи, что в России смута, а пленивший короля полководец сидит в тюрьме… Наш авторитет не будет стоить и медного гроша. Они могут потребовать выдачи Карла как незаконно захваченного монарха. Или, хуже того, помогут ему бежать, воспользовавшись нашим хаосом. Скажите Государю, что, играя в свой гамбит со мной, он рискует потерять главный плод всей Северной войны. Пусть посчитает, что ему дороже: внутренние интриги или мирный договор на его условиях.

Мои слова попадали в цель — логика, понятная любому государственнику. Я давал ему в руки инструмент давления, способ спасти ситуацию.

— Хорошо, барон, — после долгой, мучительной паузы твердо произнес он. — Я передам. Но знайте, если это ваша игра против царя, я утащу вас за собой в могилу.

— У нас общая игра, и ставка в ней — наши головы, — отрезал я. — И есть еще один нюанс. Они могут попытаться выкрасть Карла, чтобы лишить царя этого козыря. — Взглянув на решетку своей камеры, я добавил: — Так пусть он будет здесь. Под самым надежным замком. Рядом со мной.

Местоблюститель удивленно вскинул брови.

— Зачем это вам?

— Официальная причина для властей — безопасность, — я криво усмехнулся. — Два главных узника государства в одном, самом охраняемом месте. Проще и дешевле для казны. Придумайте что-нибудь в этом духе. Меншикову эта идея понравится, он любит экономить на всем, кроме себя.

— А истинная причина?

— Истинная причина в том, что я смогу за ним наблюдать. Слышать, кто к нему приходит, что происходит. Я стану лучшим стражем, чем вся охрана. А кроме того… — я позволил себе легкую усмешку, — у меня появится достойный собеседник. Хочу понять, как мыслит человек, поставивший на колени пол-Европы. Мне нужно изучить своего врага, чтобы знать, как побеждать таких, как он, в будущем. А если повезет, — добавил я уже почти шепотом, больше для себя, — может, удастся и свою небольшую дипломатическую партию разыграть.

На лице Яворского впервые за все время нашего разговора появилось нечто похожее на хищную, понимающую улыбку игрока, оценившего красоту и дерзость хода. Он ничего не ответил, коротко кивнул и направился к двери, чтобы подать знак тюремщику.

Уходил он уже как мой невольный и рискующий всем союзник, мой гонец. А я остался в камере, но уже не чувствовал себя узником. Я снова был в игре. Да, с крайне слабой позиции, из самой глубокой ямы. Моя промышленная империя была далеко, но мой главный актив — умение анализировать и находить нестандартные решения — остался при мне.

Яворский ушел. Время потекло по-тюремному — медленно, вязко, каждая минута казалась вечностью. Снова и снова прокручивая в голове наш разговор, я ходил из угла в угол, взвешивая шансы. Передаст? Поверят ли ему? Успеют ли

Прошло, наверное, несколько часов, прежде чем за дверью снова послышались шаги — торопливые, почти беглые, сопровождаемые лязгом оружия и приглушенной перебранкой. Замок скрипнул с такой поспешностью, что я напрягся. Дверь приоткрылась, и в узкую щель протиснулась знакомая фигура.

Изабелла?

В тусклом свете коридорного факела — ее испуганное лицо. Она была одна. Следом в проеме возник молодой офицер-охранник, испуганно озираясь.

— Две минуты, не более! — прошипел он. — Если нас застукают, нам обоим головы не сносить!

Оставшись в коридоре, он прикрыл дверь, но не запер. Изабелла шагнула ко мне. От нее пахло духами и свежестью, и этот контраст с затхлым воздухом камеры был оглушительным.

— Петр Алексеевич… — ее голос дрожал. — Простите, я… я не могла иначе.

Она говорила быстро, сбивчиво, шепотом, боясь, что ее прервут.

— Вас не забыли! Но дела плохи. Доходят страшные слухи… Говорят, Игнатовское оцеплено… какая-то хворь, но стража там гвардейская, не доктора! Отец не отвечает на письма… Боюсь, они в ловушке! Я не знаю точно, что там происходит, но это очень плохо!

Новость потрясала. Я думал о своей свободе, а оказалось, что и мои самые верные люди тоже в клетке. Меншиков действовал эффективно, отсекая мои ресурсы.

— Отец перед этим успел передать послание, — ее дыхание сбивалось. — Просил сказать вам только одно слово: «Терпение». И умолял не делать глупостей, не пытаться бежать. Сказал, что они только этого и ждут.

Терпение. Легко сказать.

— Как ты прошла сюда? — спросил я, понимая, какому риску она себя подвергает.

— У этого офицера… сестра служит при дворе. И у нее большие неприятности. Я пообещала помочь, — она горько усмехнулась. — Все имеет свою цену.

Ее время истекало. Сделав шаг назад, к двери, она вглядывалась в мое лицо.

— Я пришла не только ради отца, — вдруг вырвалось у нее почти беззвучно. — Вы поверили в меня, дали мне дело, которого у меня никогда не было. Я не могу… я не хочу просто стоять и смотреть, как вас уничтожают.

В ней не осталось ни придворной дамы, ни хитрого игрока — только напуганная девушка.

— Береги себя, Изабелла, — выдавил я. — Не рискуй больше.

Она кивнула, но я видел — не послушается. В последний момент, уже у самой двери, она обернулась.

— Берегите себя, Петр… — прошептала она.

Дверь за ней закрылась, щелкнул замок.

В тот же день, когда тот же продажный охранник принес мне вечернюю баланду, он, ставя миску на пол, «неловко» задел ее краем. Я не сразу обратил внимание, но после его ухода увидел под миской крошечный, с ноготь, клочок пергамента. На нем — всего два слова, выведенные знакомым, бисерным почерком Брюса:

«Царь в изоляции. Терпи».

Я опустился на пол, сжимая этот крошечный клочок бумаги. Луч надежды, о котором я думал, оказался тусклым, мерцающим огоньком свечи на штормовом ветру. Я по-прежнему был один. Мои люди — в ловушке, я не знал, насколько серьезной. Мой единственный надежный союзник на воле, Брюс, был отрезан от царя.

И все же…

Слово «терпение» от мудрого де ла Серды. Тревожное подтверждение от Брюса.

Борьба продолжалась. Изнурительная, почти безнадежная борьба.

Глава 9

В каменном мешке время не идет — оно сочится, капает с покрытых слизью сводов и смешивается с тишиной, давящей на уши похлеще любого грохота. После ухода Изабеллы, оставившей после себя едва уловимый аромат духов, я долго сидел, сжимая в кулаке крошечный клочок пергамента от Брюса. Ярость выгорела дотла, оставив лишь холодную пустоту, идеальную для анализа. «Терпение». «Изоляция». Два этих слова, брошенные мне с воли, стали самым недостающим элементом, от которого все встало на место.

Чувство, что я — преданная жертва, испарилось. Я — фигура на шахматной доске, которую гроссмейстер, чтобы спасти от неминуемого размена, временно убрал с поля, пожертвовав пешкой — моей репутацией и свободой. Игра стала сложнее, ставки взлетели до небес. Поднявшись, я начал мерить шагами свою клетку, восстанавливая в голове всю цепь событий. Унижение от ареста на глазах у собственных людей, злобное торжество на лице Меншикова, ледяное спокойствие Петра… Я пытался нащупать самую недостающую переменную, тот фактор «икс», который заставил царя пойти на столь рискованный гамбит. Что случилось пока я гонялся за шведами? Что могло перевесить на весах пленение вражеского монарха?