Ювелиръ. 1808 (СИ) - Гросов Виктор

Пиар. Он, наверное, полезен.

Отвечая на поклоны, я провожал их взглядом, уже не различая лиц. В голове намертво отпечатались и пульсировали цифры: тысяча рублей, месяц, два человека, три этажа. Мысли неслись вскачь, обгоняя друг друга. Поршневой насос — отказать: слишком большие потери на трении, неравномерный ход. Нужна крыльчатка, центробежная сила. Однако для нее требуется скорость вращения, которую не дадут два человека, просто качая рычаг. Значит, нужен редуктор, повышающий обороты в десятки раз. А это — шестерни. Идеально подогнанные, с минимальным зазором, из прочной, но легкой стали. И все нужно подогнать с ювелирной точностью.

— Эй, сочинитель!

Скрипучий голос Кулибина вырвал меня из транса. Зал почти опустел. У лестницы сбились в кучку мои встревоженные мастера, а Варвара Павловна смотрела на меня с восхищением.

— Хватит столбом стоять, — проворчал старик. — Деньги казенные, срок царский. Где у тебя тут кузня? Не в этом же балагане железо мять. Я пока без твоей мазни попробую что-то придумать.

Обведя мой сверкающий зал презрительным взглядом, он задержал его на парящей маске.

— И эту твою штуку сними. От нее только мухи дохнут да голова кружится.

Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы собрать в кулак остатки самообладания. Спорить с ним все равно что переубеждать гранитную скалу. Инициативу нужно было перехватывать, иначе этот старый черт сядет мне на шею и свесит ноги.

— Кузня у меня есть, Иван Петрович, — ответил я максимально спокойно. — И горн, и наковальня, и все, что нужно для начала. Но прежде чем мять железо, надобно решить, где будете мять перину вы.

Он удивленно вскинул выцветшие глаза.

— Чего?

— Где вы остановились, спрашиваю? — я посмотрел на его дорожный, потертый сюртук, на отсутствие всякого багажа. — Вряд ли в ваши планы входило задержаться в столице на месяц.

Он нахмурился, явно застигнутый врасплох этим простым, бытовым вопросом.

— Да какая тебе разница? — буркнул он. — На постоялом дворе переночую. Не на бархате привык спать.

— На постоялом дворе, значит, — я покачал головой. — Где клопы размером с ноготь, а из щелей дует так, что к утру примерзнешь к подушке? И бегать оттуда сюда через весь Невский? Нет, так дело не пойдет. Нам месяц работать бок о бок, а не в догонялки играть.

Повернувшись к Варваре Павловне, с напряженным любопытством следившей за нашей перепалкой, я попросил:

— Варвара Павловна, голубушка, распорядитесь, пожалуйста. Комната для гостей, та, что рядом с вашей, свободна? Нужно ее срочно приготовить для Ивана Петровича. Постель чистую, воды горячей для умывания, да самовар поставить. Человек с дороги, устал.

Варвара, мгновенно оценив мой ход, бросила на Кулибина строгий, хозяйский взгляд и удалилась отдавать распоряжения. Старик застыл в полном замешательстве. Готовый к спору, к драке, к саботажу, он оказался совершенно не готов к такой прозаичной, въедливой заботе.

— Это еще что за выдумки? — проворчал он, хотя в голосе уже не было прежней агрессии. — Я тебе не кисейная барышня, чтобы обо мне так пеклись.

— Вы мне не барышня, — согласился я. — Вы мне теперь — самая дорогая и капризная деталь в механизме. Если эта деталь простудится, схватит горячку или, не дай Бог, ее покусают клопы, вся машина встанет. А у нас срок — месяц. Так что будьте любезны, Иван Петрович, не хворать и позволить себя обиходить. Не любезность — производственная необходимость. Или вам так хочется с годик поработать на благо Отечества в захудалой государственной мануфактуре?

Он открыл рот, но возразить было нечего. Моя железная логика обезоруживала. Он посмотрел на меня, на моих мастеров, потом наверх, в сторону мастерской. В его взгляде промелькнула усталость. Он приехал сюда на битву, а его заставляют мыть руки и пить чай.

— Прошка! — позвал я.

Мальчишка тут же подлетел ко мне.

— Сбегай на постоялый двор, где остановился Иван Петрович, забери его вещи. Если они есть.

Кулибин только махнул рукой.

— Нету там никаких вещей. Сумка со сменой белья да вот этот узелок, — он кивнул на сверток, который все это время держал в руке. — Я ведь на день-два ехал. Поглядеть на тебя, пустозвона, да обратно.

Слово «пустозвон» прозвучало уже беззлобно, по привычке. Он был обескуражен. И, кажется, впервые за весь вечер по-настоящему устал.

— Тем более, — заключил я. — Значит, завтра первым делом отправимся покупать вам все необходимое. А сейчас — ужинать и отдыхать. Война войной, а обед, вернее уже ужин, по расписанию.

Я поручил Прошке проводить его наверх. Старик пошел, не споря, только на лестнице обернулся и бросил на меня задумчивый взгляд.

Лишь когда их шаги затихли наверху, я позволил себе прислонится к стене. Ноги гудели. День выдался на редкость длинным. Глядя на огоньки многочисленных свечей, я пытался осознать все, что произошло: триумф, унижение, безумное пари, невыносимый союзник под моей крышей… Голова шла кругом.

Боковым зрением я заметил фигуру. Капитан Воронцов. Прислонившись к косяку, он молча наблюдал за мной. Сколько он здесь? Видел ли сцену с Кулибиным? Его непроницаемое лицо не оставляло сомнений, что все он видел.

Появление Воронцова стало логичным завершением этого безумного дня.

— Ну что, мастер, поселил у себя грозу? — тихо произнес Воронцов, проходя в зал. — Думаешь, справишься?

Я пожал плечами, следя, как он подходит.

— Выбора у меня немного, капитан. Придется справляться.

— Спокойствие твое напрасно, — он повернулся, и его глаза блеснули. — Ты приютил смертный приговор для всего пожарного дела в столице. И те, кому этот приговор не по душе, уже точат ножи.

Я не понял к чему он клонит. Под кожей шевельнулся холодок.

— Думаешь, почему Кулибин так долго сидел в своем Нижнем, а его гениальные идеи пылились без дела? — Воронцов усмехнулся, но усмешка вышла злой. — Дело не только в косности чиновников. Любая его толковая машина грозила оставить без хлеба десятки, а то и сотни людей, кормившихся с поставок и ремонта старого барахла. Его несколько раз пытались… образумить: пара сожженных сараев, пара крепких молодцев в темном переулке. Он упрямый, однако не дурак. Затих.

От его слов картина мира, которую я так старательно выстраивал, трещала по швам.

— А теперь ты вытащил его на свет божий, — продолжал Воронцов, — и те, кто его караулил, пошли следом. Мои люди сняли двоих с его хвоста на въезде в город. Очень любопытные господа. Говорят, некий купец попросил их «присмотреть» за стариком. Уберечь от напастей.

— Я…

— Погоди, — он поднял руку, останавливая мой готовый сорваться с языка вопрос. — Давай сначала на «ты». После ночных прогулок по заведениям мадам Элен, думаю, мы можем себе это позволить. Не находишь?

Неожиданный переход сбил меня с толку.

— Так вот, Григорий, — он подошел ближе. — Купец этот — верхушка. А под ним — целая свора шакалов. Артельщики с Лиговки, мелкие подрядчики… Все те, для кого твоя новая «водокачка» — убыток. И они не будут ждать, пока ты его доделаешь. Нападение на твой дом не их дело, конечно. Но то, что сам факт нападения был уже говорит о том, что можно списать на этих нападавших свои делишки.

— Не очень-то у них вышло, — пробормотал я, вспоминая хруст кости под дубовой доской.

— Вот именно, — жестко сказал Воронцов. — Ты не испугался — ты огрызнулся. А сегодня еще и впряг в это дело Кулибина. Теперь вы оба — кость в горле. Идеальная мишень под одной крышей.

Он замолчал, давая мне прочувствовать всю глубину ямы, в которую я угодил. Я-то искал союзника, чтобы менять мир, а получил напарника по расстрельному списку.

— Что же мне делать? — вопрос вырвался глухо.

— То, что и всегда, — пожал плечами Воронцов. — Работать. Строить свою машину. И превратить этот дом в настоящую крепость. Я обеспечу наблюдение снаружи. Но то, что происходит внутри, — твоя забота.

Он посмотрел наверх, в сторону комнат.

— Государь не любит, когда срывают его планы. Особенно из-за такой мелочи, как чей-то труп в канаве. Так что береги своего старика.