Наследник 4 (СИ) - Шимохин Дмитрий

Я оставил отряд в переулке, а сам подошел ближе с Елисеем и одним из стольников — молодым, но спесивым на вид парнем в дорогом кафтане.

— Пойдешь ты, — сказал я стольнику. — Вид у тебя боярский. Подойдешь к воротам и потребуешь пана посла. Скажешь — срочная весть от Боярской Думы и князя Старицкого. Говори громко, уверенно. Как только ворота отворят, чтобы тебя впустить, — это наш знак.

Тот кивнул, поправил шапку и смело направился к воротам.

Я и Елисей с остальными затаились за углом.

— Именем Боярской Думы! — зычно крикнул стольник, подойдя к воротам. — Срочное слово к пану послу Гонсевскому!

Стража на воротах засуетилась. Упоминание Думы и, главное, имя князя Старицкого, который только вчера навел в Кремле свой порядок, произвели впечатление. Они не посмели отказать. Заскрипел тяжелый засов. Одна из створок ворот медленно поползла внутрь, пропуская нашего «посланца».

— Теперь! — прошипел я.

И мы ринулись из-за укрытия. За те несколько мгновений, пока оторопевшая стража пыталась понять, что происходит, мы уже были во дворе. Мои ребята тут же блокировали ворота, отрезая путь к отступлению.

Ляхи из посольской охраны, что несли службу у ворот, бросились было к оружию, но, увидев, что нас куда больше, застыли на месте.

Из главного крыльца на шум выскочил и сам посол — пан Гонсевский.

Высокий, холеный, в бархатном кафтане, расшитом золотом. Лицо его было багровым от гнева.

— Что сие значит⁈ — взвизгнул он, подбегая ко мне. — Это подворье короля Речи Посполитой! Вы ступили на чужую землю! Это повод к войне!

Я смотрел на него спокойно, даже с некоторым любопытством.

«Кричит. Значит, боится. Кто уверен в своей силе — тот голоса не повышает».

— Земля эта, пан посол, — ответил я ровным голосом, — московская. И стоите вы на ней, покуда князь Андрей Владимирович то дозволяет.

— Да я жалобу королю пошлю! Ваши головы на колья пойдут! — не унимался он.

— Война? — Я чуть прищурился. — Вы уверены, что хотите говорить о войне, пан посол? Особенно сейчас, когда много ляхов уличено в сговоре с изменником Шуйским? Думаю, ваш король Сигизмунд будет не в восторге, когда узнает, что его посол в Москве укрывает государственных преступников и убийц.

Лицо Гонсевского вытянулось. Он понял, что я пришел не наугад.

— У меня есть имена, — продолжил я все тем же спокойным тоном. — Пятеро иезуитов, что гнездятся здесь, в вашем доме. Имена их мне назвал воевода Мнишек. Выдайте их мне. Тихо и без глупостей. И тогда, быть может, Боярская Дума поверит, что вы лично в этом грязном деле не замешаны.

— Я… я ничего не знаю! — залепетал он. — Я посол и не слежу за каждым гостем…

— Тогда я отдам приказ своим людям обыскать здесь каждый закуток, пан посол. — Я шагнул к нему ближе. — Каждый погреб, каждую каморку. Но тогда, боюсь, мы найдем не только иезуитов. А за укрывательство изменников на Москве нынче одно наказание. Выбирайте.

Гонсевский сдулся. Весь его гонор испарился. Он бросил затравленный взгляд на своих охранников, потом на моих ребят, что стояли стеной, и понял, что выбора у него нет.

— Они… они там, — махнул он рукой в сторону небольшого каменного строения в глубине двора. — Делайте что хотите, проклятые еретики!

Я кивнул Елисею.

— Бери десяток. Остальные — держать двор.

Мы двинулись к отдельному дому. Дверь была заперта изнутри. Двое моих бойцов с разбегу ударили в нее плечами. Раздался треск, и створка слетела с петель.

Внутри, в просторной комнате, находились пятеро. Четверо вскочили, испуганно глядя на нас. Но пятый, плотный мужчина с бородавкой у носа — я опоразу узнал его по описанию как Чижовского, — не растерялся. С проклятием он выхватил из-под рясы пистоль.

Грянул выстрел.

Пуля со свистом пролетела у меня над ухом и впилась в косяк двери. В тесной комнате стало нечем дышать от порохового дыма. А я уже был рядом.

Мой удар пришелся ему по вооруженной руке. Пистоль со звоном отлетел в сторону. Чижовский взревел от боли и ярости и выхватил кинжал другой рукой, пытаясь пырнуть меня в живот. Но Елисей, налетевший сбоку, сбил его с ног.

Остальных четверых мои ребята скрутили за несколько ударов сердца. Они даже не пытались толком сопротивляться, видя ярость, с которой мы ворвались.

Через минуту все было кончено. Пятеро иезуитов, стояли на коленях посреди комнаты со связанными руками. Мы вывели их во двор. Посол Гонсевский смотрел на нас с ужасом и ненавистью.

Я подошел к нему.

— Благодарю, пан посол, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Князь Андрей непременно оценит вашу… сговорчивость.

Отвернувшись отдал приказ своим людям:

— Уводить. Всех.

Я вошел в кабинет, где уже собрался мой малый совет: дед Прохор, дядя Олег, князья Одоевский, Воротынский и Волынский, а также думный дьяк Власьев.

— Признание нашего бывшего казначея у меня, — сказал я, кладя на стол свернутый лист.

— Сговор с поляками, передача печати, измена. А еще воровство. Он сознался в краже пятидесяти тысяч рублей. — И я вкратце описал им нашу беседу.

— Пятьдесят тысяч! — ахнул Одоевский. — Змей!

— Это не все. — Я обвел их тяжелым взглядом. — Казна почти пуста.

В палате повисла гнетущая тишина.

— Головин сознался, где прячет награбленное, — первым подал голос дьяк Власьев. — Нужно немедля послать людей и забрать все. Это хоть какая-то малость.

— Малость! — фыркнул Воротынский, ударив кулаком по столу. — Что нам его деньги! Главные богатства у Шуйских! Они теперь изменники, род их опозорен. Все их вотчины, подворья, все злато-серебро в их сундуках — по праву отходят в казну! Надо брать и трясти, как грушу!

— И не только их, — подхватил Одоевский. — Милославских тоже пощупать надобно, да и остальных!

Я слушал их. Это был единственный выход — забрать у врагов, чтобы наполнить казну и отблагодарить верных. Путь опасный, но другого не было.

— А как быть с племянником их, с князем Михаилом Васильевичем? — осторожно спросил Волынский. — Со Скопиным-Шуйским?

— Скопин не его дядья, — сказал я твердо. — В нем стать воина. Такими людьми не разбрасываются. Его мы не тронем. Наоборот. Я сам с ним поговорю. А пока надо готовить людей. По всем подворьям Шуйских и их подельников метлой пройтись.

В этот самый момент дверь отворилась, и в кабинет, чеканя шаг, вошел дядя Поздей.

— Княже. Бояре, — коротко кивнул он. — Гнездо иезуитов на посольском подворье взято. Шестеро иезуитов, включая их главаря, схвачены. Ждут твоего слова.

Не успел я ответить, как дверь снова распахнулась, и в палату вбежал бледный стольник.

— Княже, беда!

— Говори, — кивнул я ему.

— Царица-инокиня Мария Нагая у тела покойного государя! Плачет в голос и клянет тебя! Кричит, что это ты государя погубил, чтобы трон себе забрать! Челядь сбежалась, слушает…

Я сжал кулаки.

«Одно к одному. Старая лиса решила ударить в самый сложный момент».

— Это нужно прекращать, — сказал я, поднимаясь.

Я посмотрел на деда и дядю Олега.

— Идемте. Пора поговорить с «убитой горем» матерью.

Глава 14

Глава 14

Мы шли по гулким дворцовым переходам. Мои шаги были твердыми, за мной топали дед Прохор и дядя Олег с Поздеем. Моя молчаливая решимость, казалось, заставляла встречных слуг испуганно жаться к стенам. Я принял решение. Хватит полумер. Хватит играть в доброго боярина, задрали! С волками, как говорится, нужно выть по-волчьи. И сегодня эта волчья стая Нагих услышит мой рык.

Чем ближе мы подходили к царской опочивальне, тем громче становились рыдания и причитания. Когда мы вошли, я увидел тщательно разыгранное представление. В полумраке комнаты, освещенной лишь лампадами и оплывшими свечами, на высоком ложе под парчовым покрывалом лежало тело Дмитрия. Воздух был тяжел от запаха ладана, воска и чего-то еще — сладковатого запаха тлена. У ложа на коленях, в черной иноческой рясе, заламывая руки, билась в истерике Мария Нагая.