Деньги не пахнут 8 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

— Да, вполне слаженно работаем.

— Вот видишь! Говорил же! — Реймон расплылся в самодовольной гримасе, словно именно он свёл нас вместе.

Конечно, каждое слово заранее было вложено ему в рот.

Это давало свободу для манёвра — и именно она сегодня требовалась больше всего.

Предстояло переубедить Гарольда и Патрицию — опору побочной ветви рода. Задача, мягко говоря, непростая. Их лояльность к Руперту была глухой и неподвижной, как стена из векового камня.

— Они преданны до фанатизма. Ни за что не сделают шаг против Руперта. А Руперт видит в тебе опасность, человека, который околдовал простодушного Джерарда… — всплывали в памяти слова.

Такие люди никогда добровольно не вступят в разговор с тем, кого считают угрозой.

Пришлось перевернуть доску иначе. Движение было простым и почти элегантным:

— Добавить в игру Реймона.

Если сделать его мозгом всей операции… рождается новая картина. Настоящая угроза — Реймон. А Сергей Платонов — лишь пешка, которой тот ловко пользуется.

При таком раскладе следующий шаг Руперта можно предугадать безошибочно.

— Решит испытать… или переманить, — тихо шевельнулись губы.

Он либо пришлёт своих верных, чтобы проверить почву, либо попробует заключить сделку.

И получается, стоило просто оставить пространство пустым — и они сами подошли бы первыми.

Поэтому Реймону и досталась роль «мозгов». Так было нужно. Так доска становилась шире, а ходы — яснее.

Сквозняк тянул по конюшне терпкий запах сена и влажной древесины, когда голос Реймона в очередной раз прозвучал надсадно бодро:

— Всегда был уверен в твоих способностях!

Получилось у него криво, натянуто, словно чужой репликой давился. Приходилось шёпотом подсказывать, как смягчить взгляд, как вложить в слова тепло, сделать похвалу хоть немного похожей на настоящую… но всё впустую. Похоже, сам процесс произнесения комплимента для него был чем-то сродни мучению.

В конце концов пришлось оставить затею — пусть фальшь остаётся фальшью.

В этом, собственно, и был смысл. И чем неловче Реймон изображал близость, тем убедительнее картинка смотрелась в глазах Руперта: будто Сергей Платонов — человек мягкий, управляемый, легко поддающийся влиянию.

«Сработает ли?..»

Неожиданно — да.

Через какое-то время у ног раздался хруст гравия, и появился мужчина с проседью в висках, с тонким ароматом дорогого мыла и свежей утренней росы на камзоле.

— Вы, должно быть, Сергей Платонов? — произнёс он учтиво. — Гароль. Сегодня веду охоту как мастер фоксхаундов.

Имя хорошо знакомое: Джуди предупреждала, что именно его надо попытаться склонить на нашу сторону.

— Слышал, немного раньше приходилось сидеть в седле. Когда в последний раз держались за повод?

— Давненько… — прозвучало, а под пальцами, спрятанными в перчатках, будто заныло забытое ощущение кожаных ремней.

— Тогда сегодняшняя скачка может показаться тяжеловатой. Лучше бы подобрать спокойную лошадку… но тут важно и взаимное чувство. Если есть минутка, можно пройтись вместе и выбрать подходящую?

Вопрос был прозрачен: Гарольд хотел увести подальше от людских ушей, намекая на разговор, которого в присутствии посторонних не бывает.

Но что странно…

Реймон молчал как камень.

Ни нахмурился, ни сделал попытки проявить осторожность, будто напрочь забыл, что по плану Сергей — его пешка, важный элемент расклада. Такой человек не отдаёт ценную фигуру первому встречному. Должна была быть хоть тень беспокойства, хотя бы формальный протест. Но он лишь еле заметно кивнул.

Абсурд.

Чтобы и звук хлопка получился, нужны две ладони — а тут будто никто не собирался подыгрывать.

— Можно? — пришлось спросить у Реймона, как школьник, просящий разрешения пойти гулять.

И только тогда до него дошло, что пора бы вступить в роль. Он встрепенулся и, совершенно запоздало, вмешался:

— А разве так уж необходимо забирать Сергея? Лошадей мы и так выбираем по очереди…

Опоздал он секунд на двадцать, если не на тридцать. Почти провал.

И всё же, к удивлению, ситуация повернулась удачно.

— Я предложил лишь потому, что слышал: он приятель Джерарда, — ответил Гарольд уже холоднее.

— Не думаю, что нужны какие-то особые почести. Вряд ли уж вы так благоволите к Джерарду, — отрезал Реймон.

Голоса их столкнулись, как два клинка — тонко звякнули. Гарольд при этом ощутимо напрягся, будто выпрямил плечи. В воздухе повисла натянутая тишина, пахнущая конским потом и холодным дыханием животных.

Напряжение оказалось даже на руку.

Пришлось вмешаться, изображая неловкость, будто не понималось, что из-за меня спор разгорается:

— Не стоит спорить, правда. Мы позже вместе посмотрим лошадей.

Слова прозвучали мягко, почти извиняюще, и предложение Гарольда пришлось отклонить.

Причин было две.

Первая — важнейшая: нужно было укрепить образ, будто вся игра строится под руководством Реймона, а Сергей Платонов — лишь та фигура, за которую тот держится побелевшими пальцами.

От будущей лисьей охоты пахло сырой землёй, прогретыми солнцем седлами и лёгкой нервозностью людей, которые пытались скрыть своё волнение за степенными жестами. Мне вовсе не улыбалось вести серьёзный разговор наспех, под цокот копыт и ржание лошадей — слишком уж суетливо. Время ещё будет, думал я. Возможность никуда не денется.

Но чтобы уж точно оставить за собой открытые двери, я мягко намекнул Гарольду:

— Благодарю за участие. Позже хотелось бы поговорить подробнее.

Гарольд кивнул сухо, будто между делом, но в его взгляде мелькнуло понимание — он уловил мой сигнал.

Потом началось целое представление, обрядовое и растянутое, как положено древней традиции. Сначала выступил Руперт — глава семейства, неторопливо, почти торжественно. Его голос, густой и слегка хрипловатый, расплывался по охотничьему полю, будто дым костра. Он говорил о чём-то возвышенном: о сплочённости, чести, старых порядках. Ветер таскал края его плаща, и от него пахло дублёной кожей и старым деревом.

Гарольд, мастер охоты, продолжил — объяснил правила. Его речь звучала проще, ближе к земле:

— Маршрут уже проложен, запах… проложен тоже.

Настоящих лис тут, конечно, никто давно не гонял. Всё заменили заранее пропитанной лисьим ароматом тряпицей, которую волокли по полям и рощам, чтобы гончие имели след. Я ещё вспомнил разговор с Джерардом за День благодарения — как ляпнул тогда: «Охота — это игра, где ты приходишь в зоопарк с ружьём». Он тогда чуть не взорвался. Теперь понятно почему. Видимо, задел его за живое — традиции эти давно превратились в обряд, в красивую постановку с лошадьми, собаками и обязательным благословением.

— Да ниспошлёт Господь удачи сегодняшнему пути.

Священник окропил гончих святой водой. Те нервно переступали лапами, фыркали; от мокрой шерсти потянуло запахом зверя и влажного камня.

Потом подали «stirrup cup» — крепкий фруктовый напиток, густой, терпкий, будто сок спелой сливы, настоявшийся на солнце. Им, по традиции, желали охотникам удачи и чтобы никто не свернул себе шею на прыжках.

Когда весь обряд наконец скрипуче закрылся, словно крышка сундука, Харольд снова вышел вперёд и стал распределять участников по группам. Три «полёта»: первая группа — самая быстрая, вместе с гончими; вторая — поспокойнее, идёт следом; третья — наблюдатели на возвышенностях.

— Шон… его во второй полёт. Опыт есть, но местность для него новая.

Рейчел, Джерард и Реймонд попали в первый. Я один — во второй. И понятно почему. Гарольду так удобнее завести меня в сторонку, когда представится случай.

Но…

Опять эта нелепая тишина.

Ни Джерард, ни Реймонд даже не попытались возразить. Никакой игры, никакого намёка на сопротивление. Словно — забыли, какую роль должны играть.

Ну почему, ну почему у моего окружения такая жалкая драматическая жилка?..

Я негромко кашлянул — специально, чтобы хоть кто-то из них очнулся. Сработало. Джерард встрепенулся: