Деньги не пахнут 8 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

— Шон говорил, что сможет брать препятствия. Я его напарник — подстрахую. В первой группе он справится.

Но роль возмущённого товарища у него вышла почти комично: слишком запоздало, слишком слабо. Естественно, Гарольд его протест отмёл одним движением:

— Решение окончательное.

И всё вернулось в колею традиции.

— Интересно, хватит ли такого уровня актёрства… — подумал спокойно, чувствуя, как ветер приносит запах лошадиного пота и влажной травы.

Гарольд тем временем медленно окинул взглядом людей второго полёта и вдруг ткнул пальцем в одного из участников.

Глава 7

Когда Гарольд спросил, кому бы меня поручить, его взгляд скользнул по людям второго отряда, зацепился за стройную фигуру женщины и остановился.

— Если тебе нужен напарник… Патриция, не возражаешь?

Так и оказался под опекой Патриции — одной из ключевых фигур боковой линии семьи, второй опорой Руперта. Той самой, с кем по всем раскладам мне следовало бы поговорить с глазу на глаз. Не знаю уж, удача это или странное стечение обстоятельств, но всё снова сложилось как надо.

— И как нас ещё не раскусили… — подумал с мысленной усмешкой, чувствуя, как по спине пробежал тонкий холодок.

А потом охота началась.

Гулкий, раздёргивающий воздух выстрел рога прокатился по полям:

Пооо-оонг!

Звук словно выдернул всех из застывшего ожидания и бросил в другое время — туда, где рыцари мчались по росе, а охотничьи гончие резали туман своими криками.

Собаки метнулись вперёд, будто кто-то разом спустил десяток струящихся пружин. Их носы были прижаты к земле, лапы выбивали ритм по влажной траве, и воздух наполнился громким, взахлёб:

«Гав! Гав-гав!»

Рыцари первой группы — первая «стая» — переорали собак единым возгласом:

— Талли-хо!

В этот момент рядом со мной появилась Патриция. Она наклонилась ко мне чуть ближе, чем требовала необходимость, и тихо объяснила:

— Талли-хо — это сигнал. Так кричат, когда лиса… ну, «лиса»… замечена. С этого момента начинается настоящая гонка.

Она даже не успела закончить фразу, как гончие, подпрыгнув, перемахнули через низкую изгородь сада. Их гибкие тела перелетели через деревянные жерди так легко, будто это было всего лишь воздушное колечко. За собаками — всадники первой группы, одетые в яркие куртки. Их кони перескочили забор плавно, почти красиво.

— Нам лучше подождать минут десять, чтобы не мешать первому полёту, — сказала Патриция, наблюдая за стремительным исчезновением красно-серой череды.

Мы стояли, слушая удаляющийся стук копыт, когда вдруг за спиной послышалось моё имя:

— Шон.

Я обернулся. Едва различимый в суматохе ржущих коней и топота шагов, голос прозвучал неожиданно мягко. Перед нами стояла Джуди — но не одна.

— Познакомься. Это мой старший брат.

И она представила меня Руперту — старшему сыну семьи, тому самому Руперту, который держал в руках половину власти дома, а вторую половину — контролировал, держа взглядом.

Он протянул мне руку. Ладонь крепкая, сухая, пахнущая табаком и ухоженной кожей перчаток.

— Рад познакомиться с молодым человеком, которого Айкан и Киссинджер так расхваливали, — сказал он с лёгкой, но уверенной улыбкой. Чувствовалось, что он привык к роли человека, которого цитируют и за которым наблюдают.

— Он — наш гость. Проследи, чтобы ему ничто не мешало, — бросил он Патриции так, будто она была частью экипировки, которую можно заменить. И, повернувшись снова ко мне, добавил, не моргнув:

— Если захочешь сменить напарника — просто скажи. Все соберутся к обеду, там и обсудим.

Прямо в присутствии Патриции. Без малейшего стеснения.

А затем он сделал шаг ближе:

— И, кстати. Как только освоишься в седле — присоединяйся к первой группе. Там интереснее.

Это было не предложение. Это было предупреждение. Нет — давление.

И в тот же миг вспомнил вчерашние слова Джуди:

— Руперт обязательно столкнёт Гарольда и Патрицию лбами. Скажет что-нибудь вроде: «Кто первым добудет информацию — тот и молодец».

И вот он — делает ровно это. Прямо сейчас.

Он фактически говорил ей: «Время идёт. Если не успеешь — тебя заменят.»

Я невольно улыбнулся. Ситуация обретала куда больше удобных для меня граней, чем я ожидал.

Через десять минут после ухода первой группы ветер вновь принёс протяжный крик впереди, где-то между деревьями:

— Талли-хо!

С громким выкриком люди из второго отряда — моего отряда — тронулись вперёд. Воздух дрогнул от шороха копыт, запах нагретой солнцем кожи седел смешался с ароматом влажной травы.

Я, поднявшись в седло, почувствовал себя немного неуклюже, будто вернулся в мир, который когда-то знал, но давно покинул. Мышцы чуть напряжены, поясница непривычно тянет. Но стоило коню сделать первый шаг, как тело само вспомнило нужные движения: спина распрямилась, пальцы мягче сомкнулись на поводьях, ноги нашли правильный угол в стременах, а пятки чуть опустились, расслабляя голеностоп.

Лошадь — это никогда не просто средство передвижения. Это живое существо, с его дыханием, теплом, характером. И если поймать общий ритм, если не давить, а договариваться — она сама подскажет, как лучше двигаться.

И этот конь… был удивительно понятлив. Гарольд выбрал хорошего партнёра. Ни капли упрямства, шаг мягкий, аккуратный, будто он чувствовал, что наездник давно не держал поводья, и старался подстроиться.

Но вот прыжки… Перескакивать через препятствия я не был готов. От одной мысли о деревянной изгороди перед носом ладони вспотели.

Патриция, ехавшая рядом, заметила мою напряжённость и улыбнулась так спокойно, что даже ветер будто смягчился.

— Мы не будем перепрыгивать заборы. Объедем. Будем держать след первой группы со стороны.

Наш отряд не ринулся за собаками напрямик, а свернул к соседним воротам. Мы ехали размеренно, по усыпанной отпечатками копыт дороге. Лошадям не приходилось рваться вперёд — больше походило на прогулку. Копыта мерно постукивали, будто отбивая сонный ритм.

— Как ощущения? Привыкаешь? — спросила Патриция.

В голосе у неё была забота, но слишком уж правильная, выверенная.

Слишком гладкая забота.

«Она налаживает контакт…» — пронеслось у меня в голове.

Типичная тактика: сначала стать своим, показаться внимательной, чуть доверительной. А потом, где-нибудь в тени какого-нибудь сарая или на тихой лесной тропе, наклониться и прошептать:

«Рэймонд тебя использует… Я говорю это только ради твоего же блага…»

Но цель у неё была одна: склонить меня на сторону Руперта, убедить предать Рэймонда.

Вот только сегодня у меня были свои планы. Сегодня я собирался уговорить именно её перейти на другую сторону. Против Руперта.

Сложная задача — мягко говоря. Патриция служила ему восемь лет. Восемь лет угождала, выполняла поручения, терпела, зарабатывала доверие, слово за словом, жест за жестом.

Восемь лет — это не просто срок. Это тот самый невозвратный груз, который люди таскают за собой, даже когда он уже тянет их на дно.

В финансах это называют ловушкой невозвратных затрат: ты уже вложил слишком много, и поэтому боишься уйти, даже если выгоднее всё бросить.

И Патриция была в точности в такой ловушке.

Она вложила восемь лет в Руперта. А я сейчас собирался предложить ей всё это выкинуть на ветер и начать заново?

Она, конечно, сначала откажет. Это неизбежно. Но невозможным это не делает.

Ирония была в том, что сам Руперт только что сделал мою задачу легче. Он подкинул ей… таймер.

— Во сколько обед? — спросил, будто между делом.

— В половине двенадцатого.

Два часа. У неё есть всего два часа, чтобы добиться от меня «результатов» и доказать свою полезность.

А значит, давление на неё растёт каждую минуту. Она будет нервничать. Спешить. Упускать мелочи. Торопиться приблизиться, поговорить, открыть тему доверия.

И тогда — самое время надавить в ответ.