Бастард Александра 2 (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Перевернув меч рукоятью вперед, протягиваю его ему со словами:

— Теперь ты, Феспий, сатрап Персиды!

Моя рука на мгновение зависает в воздухе, и я повышаю голос, усиливая давление:

— Царь оказывает тебе доверие, Феспий! Прими его с благодарностью и покорностью!

Мы смотрим друг другу в глаза, и оба понимаем, что надо сделать. Мой обжигающий взгляд говорит ему: «Опустись на колени и прими меч! Это твой единственный шанс не только остаться в живых, но и продолжить все те преобразования, над которыми ты так упорно трудился в последние годы».

Я вижу, что он это понимает, но мучается дилеммой. Встать на колени, простить убийство сатрапа и друга, не позволяет ему дух эллина. Вот только он давно уже живет в Персии и насквозь пропитался нравами этой страны, которые шепчут ему на ухо: «Ничего страшного в этом нет! Зачем умирать? Ведь преклонить колени перед царем — не позор, а привилегия!»

Эти несколько мгновений мне кажутся вечностью, ведь сейчас — переломный момент. Уступит этот, в общем-то, малоизвестный грек — и все остальные сатрапы не пойдут на открытую конфронтацию, а нет…! Тогда уж, мама не горюй!

Я держу в уме самые разные варианты, но точно знаю одно: если я не добьюсь от всех сатрапов полного подчинения и признания царем, то выпускать их отсюда нельзя. Уж лучше иметь дело с обезглавленным и непонимающим, что происходит, войском, чем с осмысленным сопротивлением.

После сегодняшней ночи во мне многое изменилось, и понятно почему. Когда по твоему приказу и у тебя на глазах убивают почти двести человек, такое не проходит бесследно для человеческой психики. Думаю, это отражается во всем: во взгляде, в голосе и даже в мыслях. Как и то, что я все уже для себя решил: либо эти люди, что толпятся сейчас в шатре, признают меня царем, либо они перестанут существовать.

Эта решимость, по-видимому, так ясно читается в моих глазах, что смотрящий в них Феспий понимает — это не блеф! От него сейчас зависит, зальется этот шатер кровью или нет!

Давление на него так высоко, что он не выдерживает. Медленно, не отводя глаз, Феспий опускается на колени и протягивает ко мне руки.

— Благодарю тебя, царь Геракл, за милость и доверие! Клянусь служить тебе верой и правдой, да будет порукой тому Зевс-Громовержец!

Вкладываю в его руки меч и обвожу взглядом замерших сатрапов.

— Там, за холмом! — показываю рукой на запад. — Стоит армия узурпатора Антигона! Он — враг! Не только мой, но и каждого Аргиада! Он — ваш враг! Если вы сегодня уступите, то завтра потеряете все! Антигон заберет у вас ваши дома, ваших жен и ваши жизни! Я вижу это так же ясно, как видит будущее душа моего отца, Великого Александра!

Нахожу взглядом низкорослого сатрапа Индии и впиваюсь в него горящим взглядом провидца.

— Тебя, Эвдам, твой одноглазый приятель зажарит живьем! Ты ведь знаешь, как он тебя ненавидит!

— А вы…! — Поочередно перевожу взгляд с одного сатрапа на другого. — Сказать вам, что ждет каждого из вас в случае победы Антигона?

— Тебя, Стасандр! — тыкаю пальцем в сатрапа Дрангианы. — Одноглазый циклоп тоже казнит!

Мой пророческий голос заставляет того вздрогнуть, а я уже обращаюсь к другому.

— Тебя, Стасанор, он лишит сатрапии и всего имущества! Ты закончишь свой путь изгоем, куда беднее, чем начинал свой путь на Восток!

Не давая перевести дух ошарашенным слушателям, перехожу к сатрапу Гиркании.

— С тобой, Эвтидем, у Антигона давние счеты, а ты ведь знаешь — одноглазый ничего не забывает и не прощает!

Тут, словно озаренный внезапным видением, поворачиваюсь к сатрапу Кармании.

— А вот тебя, Тлеполем, Антигон пощадит и даже не лишит сатрапии! — Вперившись в того подозрительным взглядом, добиваю. — Не скажешь нам, почему? Может быть, ты уже сейчас договариваешься с одноглазым и сдаешь ему своих товарищей!

Честно говоря, я не помню участи никого из них, кроме Эвдама, но это и неважно. Выдаю на-гора все, что приходит в голову, и вижу, что добиваюсь желаемого. Мое пророчество произвело эффект разорвавшейся бомбы, и едва наметившийся единый фронт противодействия в один миг разметало на части. Нелегко стоять в одном строю тому, кто знает, что его ждет смерть, с тем, кому можно не беспокоиться о своем будущем.

Упреки сыпятся на Тлеполема со всех сторон, и каждый тычет ему прошлыми обидами и прегрешениями. Стасанор уже ругается с Эвдамом, вспоминая дела минувшие и кто из них больше насолил Антигону.

За пару мгновений еще недавно стоявшая гнетущая тишина сменяется на такой разноголосый гам, что мне становится ясно: я добился чего хотел! Певкеста никто не вспоминает, хотя его мертвое тело все еще лежит на земле в назидание остальным. Все озабочены лишь своей собственной судьбой, и я готов предложить им решение, способное их спасти.

Бросаю взгляд на Эвмена, и тот громогласно призывает к молчанию:

— Тихо, господа! Прошу тишины, друзья мои! — Его трубный бас пробился сквозь гул голосов, и продолжил уже в наступившей тишине: — Наш единственный и законный царь Геракл хочет обратиться к своим сатрапам!

Теперь уже десятки глаз нацелились на меня, и я начинаю говорить, держа всеобщее внимание:

— Я знаю, вы все умные люди и понимаете, что я — единственное ваше спасение! Я — последний шанс, коий даруют вам Олимпийские боги, и горе вам, ежели вы отринете этот дар! Великий Александр, обласканный отцом своим Зевсом-Вседержателем, послал меня спасти вас и Великое царство! Он прощает вам грехи ваши и все еще верит в то, что вы, непревзойденные воины Македонии и Эллады, остались его верными соратниками и друзьями! Докажите это! Докажите это прямо сейчас!

Закончив, перевожу взгляд на Эвмена — «мол, продолжай», — и тот подхватывает со всей торжественностью.

— Друзья мои! В этот тяжелый и трагичный для Великого царства момент я призываю вас последовать воле покойного царя нашего, Александра, и присягнуть на верность сыну его, Гераклу!

Сказав это, он, подавая пример, опустился на колени.

Вытащив меч, Эвмен протянул его мне:

— Царь Геракл! — произнес он, смотря мне прямо в глаза. — Прими от меня сей меч как символ нерушимой клятвы верности и преданности! Клянусь, не щадя жизни своей, служить тебе и призываю Великих богов в свидетели этой клятвы!

Принимаю из его рук оружие и, показав блестящий клинок всем собравшимся, возвращаю Эвмену:

— Принимаю твою клятву и в знак милости своей возвращаю тебе этот меч, дабы мог ты нести по земле слово мое и власть мою!

После этого Эвмен поднялся и встал рядом со мной. Вся эта сцена — не экспромт, я обсудил ее с Эвменом заранее, и коленопреклонение тоже. Грек сомневался в его необходимости, но я настоял. Мне было известно, что македоняне и греки относились к персидской привычке чуть что бухаться на колени с презрительным пренебрежением, но то было давно. Сейчас все эти стоящие передо мной македонские полководцы сами не чураются персидских традиций и требуют от своих подданных всего того, в чем упрекали когда-то чужих царей и сатрапов.

Мне нужно их полное признание моих прав карать и миловать каждого, и другого способа получить его я не вижу.

Эвмен уже несколько мгновений стоит возле меня, а никто до сих пор не последовал его примеру. Это нехорошо, и я слегка подстегиваю процесс.

Объект тоже уже выбран — это Стасандр! По словам Эвмена, он самый слабовольный из всех сатрапов, к тому же его сатрапия Дрангиана настолько бедна и малолюдна, что он смог привести с собой лишь несколько сотен плохо вооруженных воинов.

Выцепив глазами прячущееся лицо, я лишь жестко произношу его имя:

— Стасандр!

Все остальное делает мой требовательный тон и взгляд. Теперь, после того как его имя произнесено, он уже не один из многих — он в одиночестве. Ему даже кажется, что вокруг него образовалась пустота и все бросили его. В одиночку он не решается противостоять моему давлению, ведь все еще валяющийся труп Певкеста напоминает всем о бренности бытия.

Для пущего эффекта в этот момент, демонстративно гремя оружием, вокруг шатра смыкается кольцо гоплитов. И эта последняя капля решает все!