Я – Товарищ Сталин 8 (СИ) - Цуцаев Андрей

Зал замер. Грациани, сидевший во главе, вскочил, его лицо исказилось от удивления.

— Что с ним? — рявкнул он, глядя на адъютанта. — Позови врача!

Но не успели позвать врача, как бригадный генерал Паолуччи, сидевший в нескольких местах от Маркетти, начал кашлять, его лицо покраснело, а затем он схватился за горло, словно задыхаясь. Паолуччи, издав сдавленный звук, упал на пол, дёргаясь в конвульсиях. Одновременно Грациани внезапно пошатнулся, его рука вцепилась в край стола, а лицо исказила гримаса боли. Он попытался что-то сказать, но слова превратились в хрип, и он рухнул на колени, а затем лицом вниз на пол.

Витторио, борясь с подступающей рвотой, почувствовал, как его тело охватывает слабость. Он взглянул на Лоренцо, который, стиснув зубы, пытался встать, но его ноги подкосились, и он упал на стул, тяжело дыша. Зал погрузился в хаос: офицеры кричали, адъютанты метались, кто-то пытался поднять Грациани. Витторио, собрав остатки сил, махнул рукой ближайшему солдату, указывая на себя и Лоренцо.

— Врача… сюда… — выдавил он, прежде чем его вырвало прямо на пол.

Врачи, прибежавшие через несколько минут, бросились к пострадавшим. Витторио и Лоренцо, несмотря на сильную рвоту и слабость, были в сознании, и медики быстро начали промывать им желудки. Солдаты вынесли обоих в соседнюю комнату, где врачи, используя примитивные инструменты и солевой раствор, сумели стабилизировать их состояние. Через полчаса мучений Витторио почувствовал, что тошнота отступает, хотя слабость всё ещё сковывала тело. Лоренцо, лежавший на соседней койке, выглядел бледным, но его дыхание было ровным.

— Проклятый пузырёк… — пробормотал Витторио, глядя на Лоренцо. — Он сработал, но не до конца.

Лоренцо слабо улыбнулся, вытирая пот со лба.

— Лучше рвота, чем могила, полковник, — ответил он тихо. — Мы… живы.

Тем временем врачи, вернувшись в столовую, констатировали смерть Грациани, Маркетти и Паолуччи. Их тела, уже без признаков жизни, лежали на полу, окружённые потрясёнными офицерами. Остальные гости банкета, к счастью, не пострадали, хотя многие жаловались на лёгкое недомогание, которое быстро прошло.

Ночь после банкета была долгой. Штаб превратился в муравейник: офицеры, всё ещё в шоке, обсуждали случившееся, солдаты охраняли входы и выходы, а врачи и следователи пытались понять, что стало причиной смерти трёх высших офицеров. Официальная версия, озвученная к утру, гласила, что Грациани, Маркетти и Паолуччи умерли от пищевого отравления, возможно, из-за испорченной козлятины или некачественного вина. Но Витторио, как и многие в штабе, знал, что это ложь. Пищевое отравление не действует так быстро и избирательно. Это был яд, и кто-то очень точно рассчитал дозу.

Лоренцо, оправившись от рвоты, исчез из штаба сразу после того, как врачи разрешили ему встать, сославшись на необходимость доложить в Рим.

На следующий день Асмэра гудела от слухов. Одни говорили о заговоре абиссинских повстанцев, другие — о предательстве внутри штаба. Кто-то даже намекал на причастность Рима, недовольного жёсткими методами Грациани. Витторио держался в стороне, подписывая отчёты и отдавая приказы, но его мысли были заняты Лоренцо. Генерал вернулся в штаб к полудню, выглядя так, будто ничего не произошло.

— Полковник, — сказал он, заходя в кабинет Витторио без стука. — Прогуляемся? Нужно обсудить… будущее.

Они вышли на площадь. Лоренцо закурил сигару, выпустив облако дыма, и заговорил первым.

— Вы ведь понимаете, что вчерашний вечер изменил всё, — сказал он, глядя на воду. — Грациани мёртв. Маркетти и Паолуччи тоже. Теперь Эритрея — это чистый лист. И мы можем написать на нём что угодно.

Витторио молчал, взвешивая слова. Лоренцо говорил так, будто уже видел себя во главе армии, но его тон был слишком спокойным для человека, только что пережившего катастрофу.

— Вы знали, — сказал Витторио, не глядя на него. — Вы знали о яде. И спасли меня… почти. Почему?

Лоренцо улыбнулся.

— Потому что вы мне нужны, Витторио. Вы — игрок, как и я. А такие, как Грациани, — маньяки. Теперь, когда их нет, мы можем взять всё: Эритрею, Абиссинию, деньги, власть. Всё.

— А Деста? — спросил Витторио, внимательно следя за реакцией Лоренцо. — Он тоже часть вашей игры?

Лоренцо сделал паузу, затянувшись сигарой. Его улыбка стала шире.

— Деста — это карта, которую я пока не раскрываю, — ответил он. — Но поверьте, полковник, он платит лучше, чем Рим. И если мы сыграем правильно, мы оба станем богаче, чем мечтали.

Витторио не ответил. Он смотрел на фонтан, где дети плескались в воде, и думал о пузырьке, который спас ему жизнь. Лоренцо был прав: игра только начиналась.

Глава 12

Жара, обычная для итальянской столицы в разгар лета, уже окутывала город, но в залах Палаццо дель Квиринале, официальной резиденции короля Италии, царила прохлада. Массивные мраморные стены, высокие потолки и тяжёлые шторы из тёмно-бордового бархата удерживали утреннюю свежесть, создавая атмосферу величественного спокойствия. Дворец, возведённый в XVI веке, был воплощением итальянской истории: его залы украшали фрески с мифологическими сценами — сатиры и нимфы в лавровых венках, позолоченные карнизы с завитками и хрустальные люстры, отбрасывающие мягкие блики на полированный паркет из тёмного дуба. Зал приёмов, где сегодня должен был состояться разговор между Бенито Муссолини и королём Виктором Эммануилом III, был особенно торжественным. Стены, обитые шёлковыми обоями с тонким цветочным орнаментом, отражали свет утреннего солнца, лившегося через высокие окна, выходившие во внутренний двор. В центре зала стоял длинный стол из тёмного ореха, окружённый стульями с высокими спинками, обтянутыми зелёным бархатом с вышитыми гербами Савойской династии. На столе красовались серебряные чернильницы с гравировкой в виде орлов, хрустальные графины с водой, отливающие радужными бликами, и аккуратно перевязанные красными шёлковыми лентами папки с документами. Окна были приоткрыты, и лёгкий ветерок шевелил шторы, принося слабый аромат магнолий из сада, смешанный с запахом воска от начищенных полов и лака от мебели. За стенами доносились звуки просыпающегося Рима: цокот копыт лошадей, тянущих повозки, гудки первых автомобилей и выкрики газетчиков, восхваляющих победы итальянской армии в Африке. В углу зала тикали напольные часы с бронзовыми стрелками, их бой раздавался каждые четверть часа, напоминая о неумолимом движении времени.

Виктор Эммануил III, невысокий и худощавый, с аккуратно подстриженной бородкой и проницательным взглядом, сидел во главе стола. Его тёмно-синий костюм, скромный, но безупречно выглаженный, с орденами на груди — крестами и звёздами — контрастировал с пышностью зала. Король, известный своей сдержанностью и любовью к порядку, листал бумаги, делая пометки тонким пером с золотым наконечником. Его движения были точными, почти механическими, выдавая привычку к рутине монаршьего долга. Напротив расположился Бенито Муссолини, чья фигура излучала властность и энергию. Дуче, одетый в чёрный мундир с золотыми пуговицами и фуражку с чёрным пером, сидел, слегка откинувшись на спинку стула, его массивные плечи и решительный подбородок создавали образ человека, уверенного в своей правоте. Его тёмные глаза внимательно следили за королём, но в них мелькала тень раздражения — новости из Асмэры, пришедшие два дня назад, всё ещё тревожили его. Смерть Родольфо Грациани, одного из его самых верных генералов, была не просто личной утратой: это был вызов всей кампании в Абиссинии, которая должна была стать триумфом Италии и символом её возрождения.

Зал был почти пуст: лишь два адъютанта в безупречных мундирах с золотыми галунами стояли у дверей, неподвижные, словно мраморные статуи, и секретарь, молодой человек с серьёзным лицом и аккуратно зачёсанными волосами, записывал протокол в толстую кожаную тетрадь, его перо тихо скрипело по бумаге. Тишина, нарушаемая шелестом страниц и лёгким звоном хрусталя, когда король подливал себе воды из графина, создавала напряжённую атмосферу. Муссолини, привыкший к громким речам на площадях Рима, где толпы аплодировали каждому его слову, чувствовал себя здесь слегка скованно, но его голос, когда он заговорил, был твёрд, с характерной хрипотцой, которая делала его речи такими запоминающимися.