Инженер Петра Великого 11 (СИ) - Гросов Виктор

И вот сквозь эту жующую, галдящую толпу к нам потянулись две процессии, делегации, идущие на свой собственный суд. Первыми брели синдики. Толпа расступалась перед ними с презрительным молчанием. За ними, под одобрительные крики и аплодисменты шествовал Пьер Фатио со своими сторонниками. Он шел с гордо поднятой головой, как триумфатор, шествующий на собственный эшафот.

Обе делегации сошлись у высокого помоста, который наши солдаты наскоро сколотили.

На помосте, на простом походном троне, обитом красным сукном, сидел Пётр. Я стоял рядом. Спектакль начинался.

Гул жующей толпы стих сам собой — от самого зрелища. Их правители, и старые, и возможные новые, стояли перед иноземным царем, как провинившиеся школяры. Мой спектакль начинался.

Пётр восседал на своем импровизированном троне. Я занял место рядом, чуть позади. Моя роль в этой пьесе требовала тонкости. Я выступал «независимым экспертом», призванным «помочь Его Величеству разобраться». Голосом разума. Беспристрастным аналитиком. Я вышел из-за спины Государя и оказался в центре всеобщего внимания.

— Господа синдики, — обратился я к делегации олигархов, и мой голос, усиленный рупором, разнесся над площадью. — Его Императорское Величество обеспокоен положением дел в вашем городе. Он хотел бы понять причины столь глубокого кризиса.

Старый глава совета вышел вперед. Он держался с напускным достоинством, однако дрожь в сцепленных за спиной руках выдавала его с головой.

— Господин генерал, в городе временные трудности… — начал он.

— Временные? — мягко перебил я его. — Весьма любопытно. Позвольте уточнить. Объясните Его Величеству, почему сегодня утром в Женеве, городе, который славится своим богатством, на рынках не было хлеба?

Вопрос был простым. По первым рядам, где стояли ремесленники, прокатился возмущенный ропот.

— Э-э… непредвиденные проблемы со снабжением… — пролепетал банкир.

— Не потому ли, господа, что все ваши пекари последние два дня круглосуточно пекли сухари, выполняя баснословно выгодный контракт? Почему вы не контролировали подобное? Почему не подумали о собственных гражданах? — спросил я, глядя на него.

— Это вы виноваты! — выкрикнул кто-то из его свиты. — Мы хотели, чтобы вы ушли!

— Уйти русским ценой голода собственных сограждан? — парировал я. — Весьма своеобразный патриотизм.

По толпе пронесся гневный шум. Я просто констатировал факты, которые выставляли их некомпетентными хозяйственниками, готовыми ради прибыли — или из страха — оставить свой народ голодным.

— Хорошо, — продолжил я, не давая им опомниться. — Допустим, с хлебом — досадное недоразумение. Но объясните, почему ваша доблестная городская стража не смогла навести порядок?

— В городе волнения… — начал другой синдик.

— Волнения? Или дело в том, что главный арсенал оказался заблокирован из-за досадной поломки одной из наших машин? Поломки, с которой ваши прославленные мастера, увы, не смогли справиться.

По толпе прокатился смешок. Я выставлял их и жадными, и технически беспомощными. В городе часовщиков и механиков это было страшным оскорблением.

Мне попробовали возразить, что мои же солдаты не пускали их к себе, но это только усугубило ситуацию, народ поднял на смех такую отговорку. Действительно, целый городской гарнизон есть и пара десятков солдат стала препятствием. По крайней мере именно так была преподнесена эта ситуация.

— И наконец, господа, — мой голос стал жестче. — Самый главный вопрос. Мы сообщили вам, что являемся целью Крестового похода. Почему вы скрыли эту страшную весть от своих граждан? И правда ли, что вместо поиска союзников вы пытались тайно откупиться от нас, выпроводить, как зачумленных?

— Это ложь! — взвизгнул банкир-синдик. — Мы защищали нейтралитет!

— Пытаясь подкупить посланника союзной державы? — уточнил я. — Оригинальное толкование нейтралитета.

Толпа взревела. Многие уже знали о нашем положении, но все эт были слухи, а тут прямое заявление. Мы обвиняли их в трусости и предательстве. Авторитет Малого совета испарялся на глазах.

Я отошел в сторону. Теперь мой взгляд был устремлен на Пьера Фатио. Он стоял, гордо выпрямив спину, и на его лице читалось предвкушение триумфа.

— Господин Фатио, — мой голос стал мягким, сочувственным. — Его Величество наслышан о вашей борьбе за справедливость.

Фатио расправил плечи.

— Но объясните императору, — продолжил я, — почему в тот момент, когда врагов вокруг полно, вы сеете смуту в своем собственном доме?

— Я борюсь не со своим домом, а с узурпаторами, которые в нем засели! — пламенно ответил он, под одобрительный шум толпы.

— Достойная цель, — кивнул я. — Но разве справедливо, что из-за ваших пламенных речей город оказался на грани голодного бунта? Разве справедливо, что ваши оппоненты, доведенные до отчаяния, были вынуждены искать защиты у иностранной державы, поставив под угрозу саму независимость Женевы?

Фатио запнулся. В его глазах мелькнуло смятение. Мой удар достиг цели: я не клеймил его как радикала, а тонко подводил толпу к мысли, что их пламенный лидер, при всех благих намерениях, лишь усугубил кризис. Что он, по сути, ничем не лучше олигархов.

— Я хотел как лучше! — выкрикнул он.

— Благими намерениями, господин Фатио, как известно, вымощена дорога в ад, — тихо ответил я. На мгновение что-то похожее на жалость кольнуло меня. Этот парень искренне верил в свою правоту. А я, на глазах у всех, ломал, возможно, единственного честного политика в этом гадюшнике. Впрочем, выбор у меня отсутствовал.

Я отступил к подножию трона. Работа была сделана. За полчаса публичной порки репутация и старой, и новой власти обратилась в прах. Перед нами стояли две группы людей: одна — заклейменная трусами и предателями, другая — изобличенная в слепом фанатизме, ведущем к гибели. В Женеве образовался вакуум власти. И заполнить его могла только одна сила — та, что с мрачным удовлетворением взирала на дело рук своих с простого походного трона.

В образовавшийся вакуум, как вода в пустой сосуд, начала вливаться чужая несокрушимая воля.

Медленно поднявшись, Пётр навис над площадью. Его огромная фигура, возвышавшаяся на помосте, мгновенно приковала к себе все взгляды. Спокойным голосом, который без всякого рупора долетал до самых дальних рядов, он начал говорить, под громкий перевод местных горлопанов, нанятых нами:

— Граждане Женевы! Я выслушал обе стороны. И теперь вижу — ваш город болен. Ваша знать, — он кивнул в сторону синдиков, — проявила трусость. А ваши народные вожди, — его взгляд переместился на Фатио, — готовы ввергнуть вас в пучину усобицы. Ни те, ни другие не могут дать вам мира, хлеба и порядка.

Он сделал паузу. Народ косо поглядывал на Петра. У всех было понимание, что сейчас русский император захватит власть. И довольных лиц не было. Я в какой-то момент даже думал, что если Государь пойдет по кровавому пути и сейчас вспыхнет бунт неповиновения, то придется израсходовать весь оставшийся боезапас «Шквалов».

— Посему, — его голос набрал силу, — как ваш друг, я предлагаю решение. Я предлагаю вам сформировать Временный комитет управления. Войдут в него не политики. А люди дела.

Глашатай, стоявший у подножия, развернул свиток.

— От купечества — господин Лефорт и господин Дюфур! От гильдии часовщиков — мастер Пикте! От гильдии оружейников — мастер Риго! От городской милиции — капитан Дюпон!

Он зачитывал имена «крепких хозяйственников» и «силовиков» — людей, уважаемых в городе за свое дело, а не за красивые речи. Мы этих кандидатур заранее согласовали.

— Этот Комитет, — продолжил Пётр, — будет временно управлять городом. До полной урегулирования конфликта.

Толпа одобрительно загудела.

Оставался один вопрос. Фатио.

— Что же до господина Фатио, — Пётр посмотрел на адвоката, — то такой выдающийся ум не должен прозябать в городских спорах! Я назначаю господина Пьера Фатио чрезвычайным послом свободной Женевы при моем императорском дворе! Он немедленно отправится с нами для обсуждения деталей нашего союза!