Деньги не пахнут 8 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

— Что-нибудь знаешь о китайском рынке?

Хотелось просто посмотреть на реакцию, уловить оттенки в голосе, понять — стоит ли идти глубже. Но Сергей вытянул уголок губ в усмешке — самоуверенной, ленивой, будто уже заранее видел, чем закончится разговор.

И за этой улыбкой, как всегда, шёл удар:

— Да. Сейчас довольно неплохо знаком. Китай всплыл в алгоритме.

— В твоём алгоритме…? Он что, глобальные рынки тоже читает? — слова едва не выскочили слишком резко.

Насколько было известно, его система была заточена под медицину. Но не успел спросить, как Сергей бросил фразу, от которой внутри всё холодком обдало:

— Да. Более того, он предсказал чёрного лебедя в Китае в этом году.

Воздух словно стал плотнее.

— Чёрного лебедя? — шепнулось где-то внутри.

Знакомое выражение — редчайшее событие, переворачивающее мир. Катастрофа, что рвёт экономику, ломает привычный порядок, оставляет после себя глухой звон в ушах.

— Это… произойдёт в Китае?

В той самой точке, где предстоит доказать, что наследник достоин титула. Сердце толкнулось, будто ударилось о что-то твёрдое.

Слова сами сорвались — почти шёпотом:

— Что именно грядёт?

Неожиданно Сергей Платонов выложил суть чёрного лебедя без единой паузы — слова упали ровно, холодно, будто стекло на каменный пол.

— Скоро китайский фондовый рынок обрушится.

Внутри будто что-то дернулось, звякнуло, как от резкого удара ложки о стеклянный бокал.

— Что?

У Джерарда глаза распахнулись так, будто в лицо плеснули ледяной водой.

— Китайский рынок сейчас раздут до нелепости. Шанхайский индекс за год вырос на сто пятьдесят процентов. Проблема в том, что весь этот подъём держится на маржиналке. Люди играют на заёмные деньги, всё завязано на кредитные плечи. По моим расчётам — это пузырь. И он лопнет.

От слов веяло чем-то сухим, металлическим, как запах перегретых проводов перед коротким замыканием. Трудно было поверить… но плевать: если говорит Платонов — игнорировать нельзя. Пришлось сглотнуть, почувствовав, как во рту похолодела слюна.

— Когда пузырь рванёт, всё не ограничится падением котировок. Доходы населения просядут. Потребительский рынок застынет. А если ещё валютные скачки наложатся…

Глухая пауза.

— …

У Джерарда напряглись скулы, словно кожу стянуло.

— Обвал китайского рынка!?.

А ведь на Китай приходилась почти половина выручки «Маркиз». Если прогноз Платонова сбудется — это не просто шторм, это цунами, сметающее всё: планы, позиции, наследственные перспективы.

Пришлось выдавить вопрос, будто выталкивая воздух из сдавленной грудной клетки:

— Когда… это произойдёт?

Время — вот что нужно было прежде всего. Момент, когда треснет, когда мир качнётся — знать его жизненно.

Но Платонов покачал головой:

— Точного момента не назвать. Это можно только ловить, отслеживать каждый новый сдвиг.

— Тогда… если заметишь признаки, сможешь сообщить?

— Нет.

Слово прозвучало жёстко, как щелчок по натянутой струне.

— … ?

Только что он говорил охотно, уверенно, как человек, готовый помочь хоть завтра. А теперь — стена.

— Помнишь ситуацию с «Генезисом»?

Конечно. Это невозможно забыть.

«Генезис» — та самая фармацевтическая компания, что взлетела на шестьсот процентов за два дня. Та самая, на которой Джерард проиграл Платонову с оглушающим треском.

И это был тоже чёрный лебедь.

— Чёрные лебеди всегда идут против логики. Даже самые подробные отчёты трудно поверить. Тогда ведь тоже было так?

Молчание легло тяжёлым полотном. Трудно спорить — действительно так было.

— Вот в этом и проблема. Такие события невозможно вписать в нормальную картину мира. В них не верят. Или верят наполовину. Или принимают только то, что удобнее. Из-за этого и случаются самые большие провалы. В случае «Генезиса» несколько старших партнёров в «Голдмане» потеряли состояние именно из-за того, что опирались на половинчатую информацию.

Платонов выдохнул — медленно, с уверенностью человека, который уже принял решение:

— Поэтому информация о чёрных лебедях передаётся только тем, кто соответствует определённым условиям. Это в том числе и ради твоей же безопасности, Джерард. И первое условие — это абсолютное доверие. Но…

Он посмотрел прямо, не мигая — взгляд давил, будто что-то невидимое сжало грудь.

— Ты не доверяешь.

В висках что-то дрогнуло. Джерард подался вперёд почти рефлекторно:

— Ситуация другая. Сейчас всё иначе. Ты всё доказал. «Генезис», Эбола — твои прогнозы подтвердились полностью.

Но Платонов лишь медленно покачал головой.

— Нет. Речь идёт не о доверии наполовину. Не о доверии, которое держится на прошлом опыте. Нужно безусловное доверие.

— Безусловное доверие.

Слова легли тяжёлыми камешками, едва слышно постукивая в голове — как капли, падающие на дно металлической раковины. И легли на воздух густо, будто в комнате распылили мелкодисперсный свинец. И всё же, если нужно вырвать из будущего сведения о грядущей катастрофе, придётся принять даже такие условия — выбора не оставалось.

Пришлось на секунду задержать дыхание, будто собирая остатки решимости в комок, и выдавить:

— Хорошо. Полностью доверюсь… тогда скажешь?

Фраза далась с трудом, словно горло перехватило тугой ремнём. Но Платонов лишь негромко выдохнул и отрицательно качнул головой:

— Благодарю за доверие, но этого всё равно недостаточно.

— Почему?

— Говорил же — это только первое условие. Есть второе, более основополагающее. Это «полномочия».

— Полномочия?

Слово резануло, как наждаком по стеклу. В висках кольнуло, а лоб непроизвольно нахмурился.

Платонов пояснил спокойно, почти ровным тоном:

— Да. Пусть ты доверишься мне полностью, но ведь компания «Маркиз» не движется от твоих решений? Без обид, но власть такого уровня у тебя пока не наблюдается.

И нечего было возразить.

Все эпизоды, что уже видел Платонов, говорили сами за себя: в День Благодарения мать проверяла Джерарда прямо у него на глазах; в споре он полагался на поддержку отца Рэймонда; а в вопросе с кормовым бизнесом приходилось ссылаться на «противостояние старших».

Так себя не ведёт человек, который держит в руках рычаг окончательного решения.

— Такая информация должна передаваться только тем, кто обладает высшей властью. Иначе ей лучше не делиться вообще. Правильнее будет, если переговорю с ними напрямую.

Чёрный лебедь предназначался лишь для ушей семьи, которая реально управляла компанией. Но для Джерарда это звучало пусто, бессмысленно.

Если всё так, толку от этой информации — ноль. Не засчитают, не посмотрят в его сторону, не признают способным вести компанию. Для наследника — мёртвый груз.

И, помимо прочего, существовала ещё одна проблема: старшие ни за что не поверят Платонову. Слишком молодой, чужой, неизвестного происхождения — человек «не из их мира».

— Так нельзя. Сам говорил — первое условие — это «безусловное доверие». Они тебе никогда не поверят. А если подать всё через меня, шанс куда выше…

— Нет. Уже сказал: если человек не обладает полной властью и безоговорочно не доверяет, информация может стать ядом.

— Но… другого выхода нет.

— Тогда значит так. Жаль, конечно.

Платонов пожал плечами легко, с той беззаботностью, от которой внутри всё стеклянно треснуло. Ему действительно было всё равно. Хоть «Маркиз» рухнет завтра, его это никак не заденет — следа на нём не останется.

— Да и не страшно. Когда накроет, вся отрасль качнётся. Падать будут многие, не только «Маркиз».

А Джерарду требовалось прямо обратное: когда других швырнёт о камни, нужно удержаться, выжить, показать разницу, доказать право вести компанию.

Горькая улыбка мелькнула сама собой, и стакан опустел одним рывком — горло обожгло спиртом, пахнувшим дубовой бочкой.