Физрук: на своей волне 5 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

— И… в связи с этим я бы хотел обсудить с вами в принципе саму целесообразность проведения такого масштабного по школьным меркам мероприятия, — выдал директор.

После этих слов он наконец поднял голову. Взгляд его перестал метаться. Теперь он смотрел прямо, пытаясь понять мою реакцию — будет ли она спокойной, взрывной или я просто развернусь и уйду.

И ровно в эту секунду было видно —

Лёня явно надеялся, что если он озвучит проблему «как есть», то я пойму, приму и сам предложу отменить олимпиаду.

Вон оно откуда ветер дует… выходит, что на олимпиаду у Леонида денег, оказывается, тоже «нет».

Занятно. То есть на смету, которую ему якобы увеличивают на сорок процентов благодаря мутным схемам, деньги нашлись. А вот на детей, на спорт и на саму олимпиаду — вдруг дыра. Блин, такой удобный Бермудский треугольник, в котором бесследно исчезают любые суммы.

Я прокручивал, собирая мозаичную картину происходящего. Тем временем Леонид, не подозревая, что я уже мысленно связал все нити, продолжал вещать.

С его слов выходило, что из-за «огромной бюджетной дыры» он при всём желании не может выделить ни копейки на покупку мечей, формы, реквизита и прочего, что нужно для олимпиады. Прямо трагедия вселенского масштаба.

— Ну а при таком раскладе нас даже просто до самой олимпиады в принципе не допустят, Владимир Петрович, — вздохнул Лёня, и вздох этот был таким театральным, что я почти ожидал, как он сейчас возьмётся за сердце.

Глава 2

Но он лишь развёл руками, этим показывая, что сам он, бедняга, бессилен перед обстоятельствами.

Вёл директор себя так, будто ему действительно важно участие класса в событии. Хотя я уже ставил искренность этих его «страданий» под сомнение. Но перебивать я не стал — пусть выговорится. Чем больше он говорил, тем яснее становилось, что финансовая яма появилась ровно там, где был трудовик со своим бизнесом. И исчезли деньги ровно там, где проходила новая смета.

Директор наконец выговорился, выдохнул всё своё нытьё про дырявый бюджет и плавно подвёл к мысли, что олимпиада нашей школе просто не нужна. Хотя бы потому, что шанс на победу якобы равен нулю.

Но я лишь только медленно покачал головой.

— Деньги, Лёня, — пояснил я, — это вещь важная. Тут никто не спорит. Но просто поверь мне: я в этой жизни кое-что видел. Деньги очень хорошо портят людей, которые когда-то были нормальными. Честными. И я прекрасно понимаю, насколько трудно устоять перед соблазном, когда живёшь от зарплаты до зарплаты…

Я коротко пожал плечами, наблюдая за директором.

— Я вас не совсем понимаю, — выдавил Лёня. — Вернее, я вас совсем не понимаю, Владимир Петрович… о чём таком вы мне говорите?

— Это я к тому говорю, — продолжил я, — что мы с ребятами, полагаю, и без денег как-нибудь справимся.

Я произнёс это намеренно просто, будто речь шла о чём-то совершенно бытовом. Хотя смысл закладывал куда глубже. И директор это понял. Ох, как понял…

— Я же говорю — деньги людей портят, — продолжил я. — А я не хочу, чтобы мои школьники думали о деньгах…

Лёня едва заметно выдохнул. И не без причин: он, похоже, решил, что я веду речь именно о нём. Впрочем, пусть думает, что хочет — я ему мешать в этом не собирался.

— Поэтому сниматься с олимпиады мы с моими ребятами точно не будем, — продолжил я. — Обязательно подадим заявку на участие. Я сейчас как раз иду на физкультуру к 11 «Д», поговорю с ними там. Так что не переживай, Леонид Яковлевич. Раз проблема только в этом, мы её решим. И приведём нашу школу к победе.

Видно было, что мои слова сбили директора с курса. Он явно пытался понять, как теперь выкручиваться — а выкручивать-то особо нечего.

— Или… возможно, — добавил я как бы мимоходом, — у вас есть какой-то другой резон, по которому мы должны отказаться от олимпиады?

Я намеренно сказал это чуть более витиевато — именно так, как сам Лёня любил выражаться. Но мотив у меня был простой: я давал ему шанс. Маленький, даже микроскопический, но шанс не перейти тот рубеж, который станет точкой невозврата.

Пусть у меня была уверенность, что он уже давно перешёл на сторону сомнительных договорённостей с трудовиком и этим Вадимом. Но оставлять человеку последний шаг назад — всё-таки правильно. В глубине души у меня теплилась надежда, что Лёня просто попал под чужую манипуляцию.

А ещё я допускал, что на директора сейчас давят… Я не знал всей внутрянки, но шанс Лёне я дал. По-человечески дал. Хоть и понимал, что рискую выглядеть наивным идиотом.

Честно? Мне совсем не хотелось верить, что Лёня мог настолько испортиться за эти годы. Что в нём не осталось ни капли того пацана, которого я знал тридцать лет назад.

Но, увы, Лёня этим шансом пользоваться не захотел.

— Я вас услышал, Владимир Петрович, — сказал директор, и в голосе его проступило едва уловимое раздражение. — Единственное, что могу сейчас сказать… я не уверен, что мы сможем подать заявку. Как бы ни хотелось мне и вам обратного. Но я обещаю, слово даю, что приложу все возможные усилия. Тем более, если вы готовы на общественных началах заняться подготовкой наших ребят к олимпиаде…

Слова были, конечно, красивые. Чуть ли не благородные. Но за ними не было ни грамма реального намерения. И я это понял сразу.

Я видел перед собой человека, который за неделю не сделает абсолютно ничего. Не подаст заявку, не поднимет бумаги, не пойдёт ни в департамент, ни к методистам. Он просто пересидит, а потом разведёт руками: «Ой, сроки прошли… ну что поделать…».

Точно так же, как он несколько раз разводил руками сегодня.

А может, он попросту сдался? Не выдержал тяжести, которая упала на его директорские плечи? Или же дело проще: Леонид просто не верит в то, что с таким проблемным классом, как наш 11 «Д», вообще возможно выиграть хоть что-либо.

И это его неверие, похоже, было куда глубже, чем проблемы школы, деньги или трудовик.

Лёня просто перестал верить в школу, в детей, да и в себя самого тоже.

А я — нет.

Конечно, всё может быть, но в отличие от Лёни, я сдаваться точно не собирался. Причём независимо от того, какие ещё препятствия и сложности возникнут на пути к выигрышу олимпиады с неблагополучным, но уже родным мне 11 «Д».

И ещё я прекрасно понимал, что вопрос с подачей заявки нам придётся решать самому. Никаких иллюзий — Лёня этим заниматься не будет, и ждать от него чего-то разумного бессмысленно.

Значит, нужно выяснить, какие документы подаются, как проходит процедура, кому она адресована и какие сроки есть. В этом деле как раз пригодится Соня, наша завуч. Она обязана знать все эти нюансы и, в отличие от директора, хотя бы не притворяется слепой.

— Ладно… разберёмся, — уныло повторил директор, будто подводя итог разговору. — Спасибо за такой честный разговор.

— Разберись, Леонид Яковлевич. Обязательно разберись, — ответил я.

Поднялся из-за стула и направился к выходу.

Когда я вышел в предбанник, то буквально на пороге столкнулся с секретаршей. Она стояла возле сканера, держа в руках пачку бумаг. Видимо, слишком близко подошла к двери, и я, открывая её, слегка поддел её створкой.

— Ой-ой! — вскрикнула она от неожиданности.

Листы бумаги разлетелись по предбаннику и упали хаотичным веером на пол.

— Простите, извините, — сказал я и сразу присел на корточки, подбирая бумаги вместе с ней.

— Да вы представляете, Владимир Петрович, — тут же начала она, будто только и ждала слушателя, — уже дошло до того, что я хожу и выпрашиваю картридж для принтера взаймы в учительской! Потому что на новый учебный год картридж не то чтобы не купили… даже старый не заправили!

Она тараторила быстро, как пулемёт. Я же молча собирал рассыпанные листы и слушал.

— Леонид Яковлевич говорит, что у нас денег нет! — продолжала секретарша крайне возмущённо. — А ещё вот — как назло — бумага в принтере закончилась. Ну а как иначе? Конечно закончится, если рассчитывать всего на одну пачку бумаги до конца квартала! Мне её точно не хватит, а между тем квартал только начался…