Ассасин 1: миссия в Сараево (СИ) - Тыналин Алим

Ярость.

Чистая, холодная ярость.

Кто-то сорвал его операцию. Кто-то слил информацию в Краков. Кто-то сделал так, что четыре месяца работы пошли прахом.

Крупский? Возможно. Но доказательств нет. А без доказательств — только подозрения.

Зотов налил третий стакан, но не выпил. Просто держал в руке, смотрел на янтарную жидкость.

Полковник Медведев тоже будет в ярости. Он требовал результатов, а теперь вместо громкого дела получит отчет о провале. Кто-то за это ответит. Кто-то должен ответить.

И Зотов найдет этого кого-то. Обязательно найдет.

Он вылил коньяк обратно в графин, закрыл сейф. Сел за стол, достал чистый лист бумаги. Обмакнул перо в чернильницу.

«Агент 247 — Крупский И. Подозрение усиливается. Требуется непрерывное наблюдение. Проверить все контакты за последние три месяца. Выявить возможные связи с краковскими эмигрантами. Доложить лично мне. Приоритет максимальный».

Подписал. Поставил печать.

Если Крупский чист, это подтвердится. Если виновен, он ответит.

Павел Зотов не прощал предательства.

Никогда.

Явочная квартира на Грохувской встретила меня привычной затхлостью и запахом старой краски. Пустой подвал, из которого я помог эвакуировать типографию, теперь служил местом встреч с Крупским. Безопасное, известное только нам двоим, вдали от любопытных глаз охранки и кружка.

Я пришел первым, как всегда. Спустился по скрипучим деревянным ступеням, зажег керосиновую лампу, которую держал здесь специально для таких случаев. Желтый свет выхватил из темноты голые кирпичные стены, пустые столы, пятна краски на полу, следы поспешной эвакуации. Сел на пыльный ящик у стены и стал ждать.

Крупский появился через десять минут. Спускался он медленно, тяжело, как человек, несущий непосильную ношу. Лицо его было серым, под глазами залегли тени.

Он выглядел старше своих тридцати двух лет. Шесть лет работы провокатором выжгли его изнутри, а последние недели двойной игры довершили разрушение.

— Здравствуй, Иван, — сказал я спокойно.

Он кивнул, достал из кармана помятую пачку дешевых папирос, прикурил дрожащими руками. Затянулся глубоко, выпустил дым в полутемный потолок.

— Сделано, — произнес он хрипло. — Я встречался с Зотовым два часа назад.

— И?

— Сказал, что студенты узнали о провокации. Что Домбровский вернулся из Кракова с какими-то слухами об операции «Губернатор». — Крупский затянулся снова, пепел упал на пол. — Предложил отложить операцию. Дать кружку успокоиться, потом разработать новый план.

Я внимательно смотрел на него, оценивая каждое слово, каждую интонацию.

— Как он отреагировал?

Крупский усмехнулся, коротко, без радости.

— Как ты думаешь? Он был в ярости. Я видел это по глазам, хотя он держал себя в руках. Четыре месяца работы псу под хвост. — Он замолчал, глядя на тлеющий кончик папиросы. — Он подозревает меня. Не говорит прямо, но я чувствую. После того провала с типографией за мной следят.

— Ты осторожен?

— Стараюсь. Но долго так продолжаться не может. — Крупский посмотрел на меня, и в его глазах была усталость. — Рано или поздно он найдет зацепку. И тогда…

Он не закончил фразу. Не нужно.

Мы оба знали, что ждет разоблаченного провокатора, который сам стал предателем. Подвал на Шуха. Допросы. Пытки. Медленная смерть.

— Главное, что операция сорвана, — сказал я. — Студенты в безопасности. Это то, ради чего ты согласился работать на меня.

Крупский криво усмехнулся.

— Искупление. — Он затушил окурок о кирпичную стену. — Думаешь, это искупает шесть лет предательства? Сотни людей, которых я отправил в тюрьмы? Витольда Заремба, шестнадцатилетнего мальчишку, которого добили прикладами?

— Нет, — честно ответил я. — Не искупает. Ничто не искупит. Но это начало. Первый шаг. Вернее, уже второй. Дорога складывается из таких шагов.

Он долго молчал, глядя в темноту подвала.

— А что дальше? — спросил он наконец. — Что ты хочешь от меня теперь?

Я помолчал.

— Зотов согласился отложить операцию?

— Да. Сказал, что доложит полковнику Медведеву об изменении обстоятельств. — Крупский закурил новую папиросу. — Но он недоволен. Очень недоволен. Если будет еще один провал, мы встретимся в подвале на Шуха.

— Что еще обсуждали?

— Он приказал мне продолжать наблюдение за кружком. Докладывать о каждом шаге Домбровского. О каждом слове. — Крупский затянулся. — Особенно его интересуют связи с краковскими эмигрантами. Он хочет выяснить, кто слил информацию об операции.

— Хорошо, — кивнул я, продолжая писать. — Ты будешь делать вид, что расследуешь утечку. Скоро я подброшу тебе нужные сведения. Которые отведут от тебя подозрения.

Крупский поднял голову, посмотрел на меня удивленно.

— Какие сведения?

— У меня есть кое-какие идеи. — Я не стал вдаваться в детали. — Зотов никогда не найдет источник утечки.

Крупский покачал головой.

— Ты играешь в опасную игру.

— Мы оба играем, — поправил я. — И ставки высоки для обоих.

Он не стал спорить. Просто курил и смотрел в темноту.

— Что еще нужно знать? — спросил я.

— Зотов упомянул, что после провала операции «Губернатор» начальство потребует результатов. Любых результатов. — Крупский затушил вторую папиросу. — Он намекнул, что возможны аресты по другим делам. Просто чтобы показать эффективность работы. Случайные люди, которых легко обвинить.

Я внимательно посмотрел на него.

— Имена?

— Пока нет. Но Зотов наверняка поднимет список «подозрительных элементов». Люди, которые попали в поле зрения охранки, но против которых недостаточно улик. Теперь улики будут сфабрикованы.

Я отметил это себе. Редигеру нужна такая информация. Имена невиновных, которых собираются арестовать для отчетности. Это можно использовать как для спасения конкретных людей, так и для компрометации охранки в будущем.

— Хорошо. Когда будут имена, сообщишь немедленно. — Я потер озябшие ладони. — Теперь о кружке. Как Домбровский?

— Насторожен. Параноидально насторожен. — Крупский достал новую папиросу, но не закурил, просто вертел в пальцах. — После возвращения из Кракова он запретил любые обсуждения радикальных действий. Сказал, что кружок уходит в глубокое подполье минимум на месяц. Только книги, дискуссии, теория. Никаких контактов с подозрительными людьми.

— Он имел в виду тебя?

— Возможно. Он всегда относился ко мне с осторожностью. — Крупский наконец закурил. — Но прямо не говорит. Слишком умный для этого. Знает, что если я действительно провокатор и почувствую опасность, могу исчезнуть или, что хуже, донести на них раньше времени. Кстати, тебя он тоже подозревает. Будет проверять.

— А Пулавский? Коваль? Анна?

— Пулавский поддержал Домбровского. Сказал, что осторожность никогда не помешает. — Крупский выдохнул дым. — Коваль колеблется. Он горячий, хочет действовать, но подчиняется лидеру. Анна… Анна смотрит на него как на героя. Она доверяет ему больше всех.

Я почувствовал знакомую тяжесть в груди. Анна. Искренняя, честная, верящая в справедливость.

Она доверяла мне, а я использовал это доверие. Манипулировал ее чувствами, втирался в кружок через нее. Классический прием разведки, найти эмоционально уязвимую цель и использовать ее как вход.

— Хорошо, — сказал я, отбрасывая эмоции. — Продолжай работать как обычно. Не давай повода Домбровскому усилить подозрения. Веди себя как осторожный, но преданный член кружка. Понял?

— Понял.

— И еще одно. — Я посмотрел ему в глаза. — Если Зотов вызовет тебя еще раз и начнет давить сильнее, ты знаешь, что делать?

Крупский кивнул медленно.

— Отрицать все. Ссылаться на случайности. Играть роль верного агента, которому просто не везет.

— Правильно. И помни, я слежу за тобой. Если попытаешься меня сдать, я узнаю раньше, чем ты дойдешь до Зотова. — Это ложь, конечно. Я не мог следить за ним постоянно. Но он должен верить в это. Страх лучший контролер, чем любая слежка.