Ассасин 1: миссия в Сараево (СИ) - Тыналин Алим

Крупский усмехнулся горько.

— Не беспокойся. Мне незачем тебя сдавать. Если ты упадешь, я упаду вместе с тобой. Зотов убьет меня за провал типографии и операции «Губернатор». Нет, мы теперь в одной лодке, Борисов. Или как там тебя на самом деле зовут.

Я не ответил. Не его дело знать настоящее имя.

— Иди, — сказал я. — Следующая встреча через три дня, в обычное время. Если что-то срочное, условный знак у костела Святой Анны.

Крупский кивнул, затушил папиросу и поднялся. Направился к лестнице, потом остановился у первой ступени, не оборачиваясь.

— Скажи честно, — произнес он тихо. — Что случится со мной, когда твоя операция закончится? Когда ты уедешь отсюда? Меня просто бросят подыхать, как бродячего пса?

Я долго молчал, взвешивая ответ.

— Не знаю, — сказал я наконец. — Это зависит от многих факторов. Но я постараюсь обеспечить тебе выход. Если ты продолжишь работать честно.

Крупский кивнул, так и не обернувшись.

— Спасибо за честность.

Он поднялся по лестнице и исчез в темноте. Я остался один в подвале, глядя на тлеющий окурок его последней папиросы.

«Предатель предателей», — подумал я. «Человек, который предавал шесть лет, а теперь предает предательство. Кто он? Злодей, ищущий искупления? Или жертва системы, которая ломает людей?»

Не мое дело судить. Моя задача использовать его. Как я использовал всех остальных.

Пулавский пришел в костел Святой Анны ровно в девять вечера, как я и просил в записке, оставленной ему через условный знак, начертанный мелом на стене университета. Незаметная метка, которую мог прочесть только он.

Костел почти пуст в этот поздний час. Только две старушки молились у алтаря, да пономарь ходил между рядами, гася свечи. Я сидел в дальнем приделе, в полутьме, и ждал.

Пулавский вошел осторожно, оглядываясь по сторонам. Увидел меня, направился к скамье. Сел рядом, снял очки, протер их платком нервным жестом. Надел обратно.

— Вы звали, — тихо произнес он.

— Да, — кивнул я, глядя на распятие над алтарем. — Спасибо, что пришел, Казимир.

— У меня был выбор? — В его голосе прозвучала горечь. — После той ночи на складе Повонзковской я понял, что у меня больше нет выбора. Вы спасли мне жизнь. Вы держите меня за горло.

Я повернулся к нему, посмотрел в глаза.

— Я не держу тебя, Казимир. Ты свободен уйти в любой момент. Просто тогда кружок останется без защиты. И в следующий раз, когда вас подтолкнут к чему-то опасному, я не смогу предупредить.

Пулавский молчал, глядя на руки, сжатые в кулаки на коленях.

— Что вы хотите на этот раз?

— Информацию. — Я оперся о спинку скамьи. — Расскажи о встрече с Домбровским. О том, что он говорил после возвращения из Кракова. После того, как мы ушли с Крупским.

Пулавский медленно выдохнул.

— Ничего необычного. Сказал, что услышал тревожные слухи. О том, что охранка готовит провокацию против нашего кружка.

— Он назвал источник этих слухов?

— Нет. Только упомянул какого-то человека, у которого есть связи в варшавской полиции. — Пулавский подозрительно посмотрел на меня. — Это вы?

— Не важно, — уклончиво ответил я. — Важно, что Домбровский поверил в эту информацию. Как отреагировали остальные?

— Анна была потрясена. Коваль сначала не поверил, но Ежи убедил его. — Пулавский помолчал.

— И что решили?

— Уйти в подполье на месяц минимум. Никаких радикальных разговоров, никаких подозрительных действий. Только теория, дискуссии, книги. — Пулавский снял очки снова, протер. — Ежи сказал, что если в кружке действительно есть провокатор, он себя выдаст, когда поймет, что ничего не выходит.

Умно. Домбровский осторожный и проницательный лидер. Именно поэтому охранке пока не удавалось его арестовать.

— А Крупский? Как он себя ведет теперь?

— Тихо. Осторожно. — Пулавский надел очки обратно. — Он согласился с решением Ежи. Сказал, что действительно, лучше переждать. Но я вижу, что он напряжен. Что-то его беспокоит.

«Еще бы не беспокоит», — подумал я. «Он балансирует между двумя пропастями. С одной стороны Зотов, который подозревает предательство. С другой — Домбровский, который может раскусить провокатора».

— Хорошо, — сказал я. — Ты продолжай наблюдать. Особенно за Крупским. Если заметишь, что он пытается подтолкнуть кого-то к действиям, немедленно сообщи мне.

— А если он не провокатор? — спросил Пулавский. — Если вы ошибаетесь?

Я посмотрел ему в глаза.

— Все возможно, Казимир. Может, Крупский вовсе не агент охранки. Я не знаю этого наверняка. — Я не стал говорить, что знаю это точно, потому что сам завербовал его и теперь контролирую. — Но скоро мы узнаем точно.

Пулавский долго молчал, переваривая мои слова.

— Вы играете опасную игру, пан Борисов. Или как вас там на самом деле зовут.

— Ты, Казимир, не узнаешь моего настоящего имени, — усмехнулся я. — Так безопаснее для всех.

— Для вас, вы хотите сказать.

— Для всех, — повторил я твердо. — Чем меньше ты знаешь, тем меньше сможешь рассказать, если тебя возьмут.

Он вздрогнул, услышав это.

— Вы думаете, меня могут арестовать?

— Всегда есть риск. — Я положил руку на его плечо. — Но я делаю все, чтобы этого не произошло. Именно поэтому мне нужна твоя помощь. Понимаешь?

Пулавский медленно кивнул.

— Понимаю. — Он поднялся со скамьи. — Что-то еще?

— Нет. Иди. Будь осторожен. И помни, если что-то случится, оставь условный знак у университета.

Он кивнул и направился к выходу. Возле прохода между скамьями остановился, обернулся.

— Пан Борисов… Александр… Вы спасли нас от той ночи на складе. Вы готовите что-то еще, чтобы отвести от нас беду. Вы защищаете нас от охранки. Я это чувствую. — Он помолчал. — Но я все равно не понимаю, почему? Какая вам выгода?

Я долго смотрел на него, взвешивая ответ. Не мог же я сказать, что это делается для того, чтобы завоевать их полное доверие.

— Справедливость, — сказал я наконец. — Я обещал тебе справедливость, Казимир. И держу слово.

Он кивнул, не совсем убежденный, но принимая этот ответ. Вышел из костела, и дверь тихо закрылась за ним.

Я остался один в полутемном приделе. Свечи догорали, отбрасывая последние отблески на старинные иконы. Пономарь ушел, и теперь только две старушки все еще молились у алтаря, склонив седые головы.

Я прикрыл глаза, размышляя над полученной информацией.

Двойная агентура. Я контролировал обе стороны. Знал, что планирует охранка. Знал, как реагируют студенты. Управлял ситуацией, как кукольник управляет марионетками на нитях.

Операция «Губернатор» сорвана. Кружок в безопасности. У меня два информатора вместо одного.

Через Крупского я получу полный список всех провокаторов охранки в Варшаве. Двадцать три имени, бесценная информация для Редигера. Я знаю методы работы охранного отделения, их тактику, их слабые места.

Задание выполнено. Более чем выполнено.

Но почему-то я не чувствовал удовлетворения.

Я поднялся со скамьи, подошел к алтарю. Зажег свечу перед иконой Богоматери, не из религиозности, а из уважения к традиции. В Аламуте нас учили уважать все религии, потому что все они были инструментами контроля над людьми.

«Кто я?» — подумал я, глядя на мерцающее пламя. «Защитник? Манипулятор? Спаситель? Хищник?»

Халим ибн Ахмад, ассасин из Аламута, убивал врагов клинком в ночи. Это было честно. Прямо. Понятно.

Александр Бурный, офицер русской военной разведки, ломал судьбы людей, играя на их страхах, надеждах, слабостях. Крупский предает свою службу, потому что я нашел его болевую точку. Пулавский предает товарищей, потому что я спас ему свободу и жизнь. Анна доверяет мне, потому что я манипулирую ее чувствами.

Это современная разведка. Это то, чему меня учил Редигер. Это то, что я должен делать ради высших целей, чтобы предотвратить войну, спасти тысячи жизней, служить интересам России.

Но цена…