Последний Герой. Том 3 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Я внимательно посмотрел на него и с полной серьёзностью сказал:

— Да есть немного. Завтра дождь обещают. А мы вечером с товарищами хотели на озеро съездить, искупаться. Вот и не знаю теперь, отменять или нет…

Глаз Владлена Арнольдовича слегка дёрнулся. Он явно ожидал совсем другого ответа, а я продолжал смотреть на него серьёзно, будто вопрос о завтрашней погоде был самым важным сейчас.

— Нет-нет, — торопливо перебил он, чуть повысив голос, — я не об этом. Я спрашиваю, нет ли чего-то такого, о чём вы хотели бы рассказать мне добровольно до начала основного тестирования. Возможно, вам есть в чём признаться. Какие-то неблаговидные моменты вашей биографии. Если вы признаетесь сейчас, это будет зафиксировано, и в заключении я напишу, что вы сделали это сами, без принуждения, до процедуры.

— А, вы про это! — вдруг хлопнул я себя по бедру, отчего его глаз снова нервно дрогнул, а датчики на моей руке чуть не слетели. — Ну, есть один момент, который меня очень беспокоит…

— Так-так… — Репей немедленно придвинулся ближе к монитору, пальцы его потянулись к клавиатуре, готовые фиксировать мои откровения. — Я внимательно слушаю вас.

Я тяжело вздохнул, помолчал секунду, глядя куда-то в сторону, и наконец сказал доверительно и чуть грустно:

— Нравятся мне женщины красивые, а я, представляете, нравлюсь им. И вот не могу никак выбрать, с кем быть. Вы же психолог, Док, может, поможете советом? — я специально назвал его «Док», будто действительно был на приёме у психолога. Он же, вроде, по образованию психолог, значит, можно и так. Ха!

Репей замер, и лицо его приобрело такое странное выражение, будто он съел лимон целиком, вместе с кожурой:

— Подождите, Максим Сергеевич, вы меня не поняли. Я спрашиваю не про это.

— А про что же? — удивлённо воззрился я на него. Глаза мои были абсолютно честными и будто бы всё время чего-то не понимающими.

— Ну, там… — он даже растерялся немного, — употребляли ли вы наркотики, совершали ли преступления какие-либо, или…

— Преступления? — я ещё больше округлил глаза. — Так я же в полиции работаю.

— Я имею в виду коррупционные преступления, — Репей, раздражаясь, почти зашипел. — Брали ли вы взятки, занимались ли коррупцией? Это тоже преступление.

— А, нет, тогда всё нормально. Давайте начинать уже, — подбодрил я его.

Репей явно был разочарован, но ничего не сказал. Только хмуро щёлкнул мышкой и, наконец, задал первый вопрос по своему списку испытаний:

— В комнате, в которой вы находитесь, есть окно?

Я слегка удивился вопросу, ожидал более серьёзного. Видимо, это была очередная калибровка, подготовка к более сложным вопросам.

— Да, — ответил я спокойно.

— Вы хотите во время тестирования солгать в ответе хотя бы на один вопрос?

Про себя я уверенно подумал: «Конечно же, хочу». А вслух, совершенно спокойно, сказал:

— Нет.

И получилось это так естественно, что даже Репей слегка нахмурился, глядя на экран монитора, по которому невысоко пробежала синусоида полиграфа, ничем меня не выдав. Он раздосадованно поджал губы, явно что-то там не сошлось. А я почувствовал внутреннее удовлетворение и уже готовился к следующему вопросу. Пока всё шло по плану.

— Вы участвовали в незаконном обороте наркотических веществ? — сухо произнёс он, не отрываясь от монитора, и тут же добавил: — Напоминаю, что употребление наркотиков — это тоже незаконный оборот, в части хранения.

Курил ли я травку? Ну, наверное, любой парень, по крайней мере, большинство из нас, хоть раз в жизни да пробовал. Честно говоря, я-то как раз не пробовал. Но оборот наркотиков — это ведь не только курение. Бывало, в девяностых, мы держали информаторов за вознаграждение.

Деньги им были не нужны, им нужно было другое: спичечный коробок хорошего, душистого гашиша. Где взять его, опер девяностых всегда знал. Кого-то прижучил, кому-то шею намял, кого-то пожалел — якобы пожалел, конечно, — а на самом деле подсадил на сотрудничество. Помнится, гашиш тогда шёл наравне с герычем, сырьё росло повсеместно: Узбекистан, Казахстан, Таджикистан, Тыва, хотя раньше ее называли Тувой. Это уже потом, в двухтысячных, стали бороться с дикими плантациями, выкашивали и выжигали.

И у меня был такой информатор. Но это всё делал Лютый, а нам-то нужен зелёный мальчишка, едва вышедший из кабинета на свободу, Максим Яровой.

— Нет, — твёрдо ответил я.

А про себя подумал, что всё это было по долгу службы. А значит, незаконным считаться никак не могло. Иди на хрен, Репей.

Последнюю фразу я, видимо, подумал зря, потому что лицо полиграфолога чуть дернулось, уголок губ приподнялся, выдавая его довольство. Он молчал, но явно уже поставил какую-то мысленную галочку.

Ладно, и я учту.

Следующий вопрос прозвучал спокойно, но с какой-то неприятной холодностью:

— Вы пытались подделать документы при поступлении на службу в МВД?

Сейчас вопрос звучал почти абсурдно. Что тут подделаешь, когда всё в базах данных видно? Но когда-то, в девяностых, он имел смысл. Тогда многие пацаны хотели офицерских должностей, но не имели образования — и ради этого покупали дипломы каких-то захудалых колледжей чуть ли не прямо в переходах. А потом, на пьянках, хвастались друг перед другом, что и диплом куплен, и погоны заработаны их находчивостью. Проверять тогда диплом при устройстве на работу никто особо не проверял, запросы в учебные заведения кадровики не делали, вот и выезжали пацаны на этом, пока какой-нибудь гнилой сослуживец-собутыльник, урод, не сливал этого болтуна в ОСБ при первой же удобной возможности.

Но я свой диплом отработал сполна. А теперь, во второй жизни, тем более — честно прошёл через школу милиции, ныне — академию МВД.

— Нет, никогда ничего не подделывал, — усмехнулся я, спокойно глядя Репею в глаза.

Он чуть нахмурился, но продолжил:

— Вы добровольно, по своей воле устраиваетесь на службу?

Нет, блин, конечно, меня заставляют сюда идти угрозами и шантажом. Глупости какие-то спрашивает. Впрочем, вопрос этот понятен: вдруг я засланец от криминала, «жучок», «крот»? Хотя в реальности, за всю мою службу, таких кадров я не встречал. Честный вор — это, конечно, в кавычках «честный», — с ментами связываться не станет никогда. А беспредельщики девяностых вообще ментов не особо боялись, совсем от рук отбились, и мы ходили на службу, как на войну. В двухтысячных таких прижали, как я узнал уже во второй жизни, когда вернулся в этот мир. Остались только отголоски, типа Валета и Дирижёра.

— Добровольно, — произнёс я твёрдо и уверенно, вспоминая, что устраиваюсь в органы уже второй раз за две жизни. — Исключительно добровольно.

Репей хмыкнул и, глядя в монитор, задал следующий вопрос:

— Вы обманывали когда-либо своих близких родственников?

Ну, это вообще тупой вопрос, ловушка. Естественно, каждый человек когда-нибудь да обманывал близких. Не бывает таких честных людей, как не бывает снега в пустынях Африки.

Я слегка улыбнулся и ответил прямо:

— Конечно, обманывал и продолжаю обманывать. Как и любой нормальный человек, Владлен Арнольдович.

Ответ ему явно не понравился, но он продолжил методично:

— Вы участвовали когда-либо в митингах, фанатских сборах или протестных акциях?

— Только в качестве охраны общественного порядка, — все так же спокойно и уверенно ответил я.

Он удивлённо поднял брови и снова внимательно посмотрел на мою анкету, которую держал перед собой на столе. Там было что-то вроде моего досье с биографией и выписками из базы административных правонарушений. Правда, выписок этих там и вовсе не было. Тот Максимка нигде не засветился, даже за штраф за непристегнутый ремень, ну а я — еще не успел. «Нива» на меня не оформлена, штрафы если таковые имеются, идут Соколову.

— Вот как, уже успели поучаствовать в ООП? Вы же только год работаете, — прищурился Репей.

— Работаю я недавно, но в школе милиции нас постоянно направляли на охрану порядка в город, особенно во время крупных культурно-массовых мероприятий. День Победы, демонстрации всякие. Стояли в оцеплении, патрулировали улицы. Так что опыт есть.