Инженер Петра Великого 12 (СИ) - Гросов Виктор

Я попытался поймать взгляд царя. Чуть кашлянул, постучал пальцем по ножнам. Всеми силами старался передать: «Тормози, Государь. Осади. Мы на краю».

Но Петр не смотрел на меня. Он смотрел на Мальборо.

А тот молчал. Он смотрел на царя, потом на пакет с письмом, потом в сторону выхода, откуда доносился шум отступающей, но все же грозной армии.

— На Париж… — медленно произнес он. — Вы хотите идти на Париж?

— Хочу, — кивнул Петр.

— И контрибуцию?

— Золотом или натурой. Едой, порохом, свинцом. Мне все равно.

— Наглость, — прошипел Кадоган. — Милорд, это неслыханно! Мы не можем…

Мальборо поднял руку, останавливая генерала.

— Подожди, Уильям.

Он снова посмотрел на Петра. В его взгляде что-то изменилось. Исчезла холодная, вежливая отстраненность. Появилось… напряжение. Он взвешивал и считал варианты.

— Вы требуете многого, Сир. У человека, у которого за спиной тридцать тысяч воинов и полная казна.

— У человека, у которого горит земля под ногами, — парировал Петр. — И у которого через два дня не останется армии, а будет стадо беглецов.

Я сжал кулаки под столом. Сейчас. Сейчас он сорвется. Сейчас он кликнет стражу.

Мальборо медленно перевел взгляд на меня. Наши глаза встретились. Он искал подтверждение того, что король блефует. Я заставил себя не моргнуть, сохраняя на лице выражение скучающей уверенности.

— Ну так что, герцог? — спросил Петр. — Мир или война? Решай.

Мальборо молчал. Секунды тянулись. Я слышал, как бьется мое собственное сердце.

Мальборо медленно поднял руку, унизанную перстнями, и коснулся кончиками пальцев гладко выбритого подбородка. Жест был нарочито медленным, словно он не условия капитуляции обсуждал, а выбирал вино к обеду. Было слышно как скрипит кожа на перевязи генерала Кадогана. Тот стоял за спиной своего командира, багровея от ярости, и, казалось, вот-вот взорвется.

— Ваши требования, Ваше Величество… — начал Мальборо, и его голос был мягким, обволакивающим, как бархат, в который завернули кинжал. — … чрезвычайно амбициозны. Я бы даже сказал — дерзки.

— Я не прошу, герцог, — отрезал Петр. — Я диктую.

— Диктуете… — Мальборо чуть склонил голову. — Что ж. Позиция понятна. Однако…

Он сделал паузу. Я мысленно приготовился к атаке и расслабил руку, чтобы удобнее было хватать дерринжер. Сейчас он скажет: «Вон отсюда и готовьтесь к смерти». Я уже прикидывал, успею ли выхватить оружие и всадить пулю в этот напудренный лоб раньше, чем шотландцы ворвутся внутрь.

— Однако я реалист, — продолжил герцог, с каким-то странным весельем — Проход на Париж по королевскому тракту я вам дать не могу. Это невозможно. Там стоят мои гарнизоны, тыловые части, обозы. Они откроют огонь без приказа, просто увидев ваши мундиры. Начнется хаос, который не нужен ни мне, ни вам.

Петр нахмурился, набирая воздух для возражения, но Мальборо поднял ладонь, останавливая его.

— Но! — он сделал ударение на этом слове. — Я готов закрыть глаза, если ваша армия выберет… альтернативный маршрут. Скажем, через Бургундию. Дороги там хуже, глина, холмы… но они свободны. Я отзову свои патрули. Вы сможете пройти на север, не встретив сопротивления.

Я переглянулся с де Торси. Маркиз смотрел на англичанина с нескрываемым подозрением, щуря близорукие глаза. Отпустить врага? Дать ему уйти в сердце страны? Это было не похоже на Мальборо. Это было похоже на ловушку.

— Через Бургундию? — переспросил Филипп Орлеанский. — Но это крюк в десять дней!

— Зато безопасный крюк, кузен, — мягко заметил Мальборо. — Вы ведь хотите сохранить армию, не так ли?

— А контрибуция? — напомнил Петр, не желая уступать ни пяди.

— Ах да. Провиант.

Мальборо повернулся к своему секретарю, тому самому щуплому человечку с крысиным лицом.

— Джонс, каково состояние нашего обоза? Того, что во втором эшелоне?

Секретарь зашелестел бумагами, близоруко тычась в них носом.

— Э-э… милорд… Там около пятидесяти фургонов. Мука, солонина, немного вина. И фураж для лошадей. Мы планировали сжечь их, чтобы облегчить марш через перевал. Колеса у них старые, не выдержат темпа.

— Не надо сжигать, — Мальборо снова посмотрел на Петра. — Оставьте их. Здесь, на поле. В качестве… компенсации за неудобства, причиненные городу Лиону. И как гарантию того, что вы не начнете мародерствовать в окрестностях от голода.

— Милорд! — не выдержал Кадоган. Он шагнул вперед, звеня шпорами. — Это безумие! Мы отдаем припасы врагу⁈ Это трибунал! Лондон не простит!

Мальборо даже не обернулся.

— Лондон далеко, Уильям. А здесь командую я. И я решаю, что выгоднее для Короны — потерять пятьдесят старых телег или ввязаться в бойню, которая обескровит армию. Сядь.

Кадоган задохнулся от возмущения, побагровел еще сильнее, но отступил.

Я почувствовал, как у меня отвисает челюсть. Да, оформлено так, будто это подачка, но все же. Англичане отдают еду? Врагу, которого могли бы уморить голодом за неделю? Это было неслыханно, противоречило всем правилам войны XVIII века, где голод был таким же оружием, как пушка.

Филипп Орлеанский заерзал на стуле.

— Вы… вы серьезно, милорд? — пролепетал он. — Вы отдаете нам припасы? Просто так?

— Я облегчаю свой обоз, Ваше Высочество. — Мальборо пожал плечами, стряхивая несуществующую пылинку с рукава. — Мне предстоит быстрый марш. Лишний груз мне ни к чему. А вам он спасет жизни. Считайте это подарком на прощание.

— А предатели? — напомнил Петр, чувствуя, что рыба на крючке и надо подсекать. — Те французы, что переметнулись к вам? Выдача головой?

Мальборо поморщился, словно от зубной боли.

— Они выбрали свою сторону, Сир. Я не могу выдать их на расправу. Это вопрос чести. Английский дворянин не торгует людьми. Но… — он сделал многозначительную паузу, — … я не буду препятствовать, если они захотят остаться здесь. Или дезертируют по дороге. Я не тюремщик. Если кто-то отстанет от колонны — это его выбор.

Это была огромная уступка. Он фактически сдавал нам всех колеблющихся.

Петр откинулся на спинку стула. Его лицо расплылось в довольной улыбке. Он победил. Он сломал этого напомаженного сноба через колено. Одной волей. Без единого выстрела.

— Добро, — сказал царь, хлопнув ладонью по столу. — По рукам, герцог. Бургундия так Бургундия. И обоз оставьте целым. Я проверю. Если там гниль или отрава — договор расторгнут.

— Разумеется. — Мальборо кивнул секретарю. — Готовьте бумаги, Джонс.

Секретарь начал быстро писать пером, скрипя по пергаменту. В шатре стояла тишина.

Я сидел, глядя на Мальборо, и чувствовал, как внутри шевелится холодный червь сомнения.

Это было слишком легко и слишком гладко. Даже щедро. Мальборо — не идиот и не филантроп. Он — один из лучших полководцев Европы, человек, который выигрывал битвы, казавшиеся безнадежными. Он не делает подарков врагам просто так.

Почему он откупается?

Он боится листовок? Да, это аргумент. Политический скандал, бунт в тылу — это страшно. Но не настолько, чтобы кормить нашу армию. Он мог бы просто уйти, сжечь все за собой, отравить колодцы, оставить нас подыхать на выжженной земле. Зачем ему оставлять нам еду? Чтобы мы выжили?

Чтобы мы пошли дальше?

Хм…

Он хочет, чтобы мы пошли на Париж.

Зачем? Чтобы мы схлестнулись с кем-то еще? Чтобы мы увязли в гражданской войне? Или… он знает что-то, чего не знаем мы? Что-то такое, что ждет нас там, на севере. Капкан, по сравнению с которым блокада Лиона — детская игра.

Секретарь закончил писать. Он посыпал чернила песком, сдул его и пододвинул лист Мальборо. Герцог взял перо.

Его рука не дрогнула. Он поставил размашистую подпись, приложил перстень к сургучу.

— Прошу, — он подвинул договор Петру.

Царь подписал, мазнув взглядом текст. Де Торси прочитал и кивнул, подтверждая что все нормально. Для Петра это был триумф.

— Вот и славно, — сказал он, вставая. — Прощай, герцог. Надеюсь, больше не свидимся.