Хорунжий (СИ) - Вязовский Алексей

— Срочно идем к Платову, — потянул он меня за собой. — Как же ты вовремя приехал!

Оказалось, именно в данный момент атаман принимал посланца хивинского шаха в большой туркменской юрте, стоявшей посередине второго двора так называемого «дворца». Мы вошли внутрь, Платов приветливо мне кивнул, Дюжев подскочил к нему и зашептал на ухо.

— Значит, ты уверяешь меня, червь, что твой самозванный хан желает мира, а на нас нападают непокорные туркмены? — сурово сдвинув брови, обрушился атаман на стоявшего перед ним на коленях йэлчи в шикарном халате и тюрбане.

— Истинная правда! — перевел его слова толмач.

— Петя, — ласково окликнул меня Матвей Иванович. — Дай-ка этой хивинской скотине в крестец сапогом от всей души!

Я на мгновение замер, пораженный «тонкостью» атаманского диппротокола, но приказ есть приказ.

Хрясь!

Неплохой вышел у меня удар пыром! Точно в копчик!

Посланник тонко завизжал, рухнул лицом к сапогом Платова. Атаман тут же взгромоздил один из них на повинную голову, лишившуюся и тюрбана, и скрывавшейся под ним тюбетейки.

— Переведи ему! — спокойно обратился генерал-майор к переводчику. — Как мне верить словам твоего инака, коль мои люди перехватили его приказ вождям йомутов начать партизанскую войну и мучить нас набегами?

Дюжа для достоверности потряс привезенным мною листком, покрытым арабскими письменами.

Йэлчи зарыдал, размазывая сопли по холеному откормленному лицу.

— Забирай его, полковник, — брезгливо махнул. — Да хорошенько допроси. А будет упираться, ты ему ухо отрежь. Очень эти басурмане за свои уши трясутся (1)!

Начальник разведки схватил за шиворот хивинца и поволок его из шатра.

Платов махнул мне, чтобы я подошел поближе.

— Ну, здравствуй, Петр! Рассказывай, как там на юге. Есть, чем старика порадовать? Только давай без своих миражей, лады?

Я широко улыбнулся. Быть добрым вестником всегда приятно. Такому и награда всегда положена, а я и не сообразил, какой царский подарок мне сделали полковники.

— Разрешите доложить, господин генерал-майор, что силами трех полков авангарда полностью повержена неприятельская партия числом не менее двух тысяч человек. Захвачена большая добыча, а в близлежащих кишлаках — множество верблюдов и провианта.

* * *

Когда я рассказал атаману про большую добычу, не стал акцентировать его внимание, что и на поле боя, и в кишлаке йомутов мои казачки про себя не забыли и неплохо прибарахлились зипунами, вернее, их обрывками. Поотрывали с туркменских халатов и кафтанов шелковые, парчовые и хлопковые тряпки. На мой вопрос, а на фига, мне популярно разъяснили: на корпию и бинты.

Разумно, и этот ответ запустил поток мыслей у меня в голове на тему полевой медицины. Приближались серьезные схватки и штурмы, так ловко, как под Куня-Ургенчем у нас выйдет далеко не всегда. Пока был поход, казаки лечились самостоятельно прихваченными из дома травками и… голодом, ибо самым распространенным диагнозом была дизентерия от гнилой воды. А как решается вопрос с колотыми и резаными ранами, с извлечением пуль? Поспрашивал и неожиданно выяснил, что главным ответственным за лечение в сотне казаки выбрали Козина как самого старого и бывалого. То есть, на него рассчитывали, что он и заштопает, и кости сложит, и осколки извлечет, и пулю вытащит, если глубоко засела — а если нет, то сам пострадавший ее выковорит пальцами или ножом. У Козина был некий запасец сданных ему трав, в основном, «ешмана», степной полыни, которую считали лекарством от многих болезней.

Пришел черед расспросов урядника, и, честно говоря, Никита меня удивил своими познаниями. Например, он промывал раны чистой водой или водкой, а имевшиеся у него щипцы или специальный нож — в крепком солевом растворе, выходит, что-то соображал в дезинфекции, даже не зная о бактериях. Зашивая глубокую рану, оставлял в ней конский волос.

Зачем?

Урядник доходчиво объяснил:

— Ежели гной появится, он по этому волосу наружу выйдет, а не будет в нем нужды, так сам выпадет или вытащу легко.

— А чем ты зашиваешь, какой нитью?

Никита удивился моего вопросу — какая под руку попадется, такой и зашьет.

— Чудак ты человек, — попенял я ему. — Мы с тобой где? В Хазарии. Тут шелк-сырец водится, а лучше его нити для зашивания раны не найти.

Козин сбил на затылок папаху.

— Откуда ты только все на свете знаешь, Петр Василич? Вроде, молодой, а ума палата! Надо на майдан сбегать, да прикупить ентой нити на всю сотню.

— Ты не торопись. Разговор не закончен.

Я продолжил расспросы и был несколько шокирован некоторыми методами урядника. Нет, в рассказе про пользу меда и сливочного масла у меня сомнений не был, но как относится к такому способу остановки сильного кровотечения, как приложение к ране куска земли, завернутого в паутину, а к гнойной — смеси из пороха с свиным салом или заячьей шкуры? Не порадовали меня и методы оказания экстренной помощи. Казаки своих никогда не бросали: если ранят побратима в бою, сразу бросятся к нему и вынесут из боя. А дальше? Вот с «дальше» все сложнее. Если в кармане, а не в суме на седле, завалялась тряпица, перевяжут. А не нашлась, начнут рубаху рвать на ленты, жгут наскоро из сыромятного ремешка сообразят.

— Глупо! — подытожил я.

— С чего бы? Испокон так повелось. Не в богадельню же казака тащить (2)?

— А с того, что можно каждому казаку в нашей сотне купить на базаре маленькую сумочку на пояс, и в нее положить хотя бы жгут, корпию и бинты, иголку, нитку шелковую. В горячке боя не нужно будет тратить время, соображая, где найти чистое. Все под рукой.

— Правильно говорит Муса: повезло нам, нажили себе хорошего командира! — сразу оценил идею Никита. — Выходит, надо скупаться идти, а на какие шиши? Ковры что ль продать или кафтаны целые? У ребят есть, я знаю.

— Ой, Никита, вот только не прибедняйся за всех! А то я не знаю, что вы Кузьме в нашу повозку чего только не набили!

— Кхмм… — смущенно закашлялся старый казак.

— Мусу с собой берите, а еще лучше Мамаша с ним в пару. Вас попытаются раздеть как липку, а татарина с беком не проведешь!

К вечеру у каждого в нашей, увы, уже неполной сотне на поясе появилась сумочка из самой лучшей шагреневой кожи, из той, что берут со спины молодого жеребца. И в каждой был полный набор подручных средств. Казаки были довольны, все налюбоваться не могли на обновку.

Долго повосхищаться я им не дал. Припомнив все свои старые знания, приступил к проведению занятия по тактической медицине — наверное, первому в этом мире. И пригрозил всем, что так теперь будет каждый день на привале наряду с огневой подготовкой, а для Кузьмы еще и занятия по рукопашке.

Мои люди — уже давно мои, в том не было никаких сомнений — пригорюнились, всем своим видом подтверждая правильность поговорки «ленив как солдат». И тут же воспряли духом, расцвели как степные тюльпаны, когда услышали от меня следующее объявление:

— Завтра снова в поход, казаки!

* * *

Перед нами была поставлена новая задача — как особо проявившим себя в квартимистерской службе помогать полковой разведке в поиске мостов через арыки и выявлять противника. Задача нужная и опасная. Нужная потому, что если конница худо-бедно могла пересечь каналы и рукава Аму-Дарьи, то артиллерия еще не научилась прыгать через водные препятствия. А опасная тем, что местность по пути к Ходжейли изобиловала камышовыми зарослями — чем ближе к Аму-Дарье, тем они выше, в них легко мог скрыться всадник, и даже водились полосатые тигры. Плюс часть дороги шла через густой лес, плюс встречались сухие арыки. Все это, вместе взятое, представляло прекрасные возможности для организации засад и внезапных нападений. Но и мы уже не чувствовали себя мальчиками для битья — кони получили прекрасный корм, и казачья лава могла показать себя во всей красе.

Платов торопил с выступлением. И не только потому, что подтягивались войска генерал-майоров Букова, Бузина и Денисова — их было чем накормить, в Кунграде в наши руки попали большие ханские запасы. Проблема была куда глубже, и на совещании командиров корпуса я к своему непередаваемому изумлению получил от атамана урок… политической экономии.