Крым наш! (СИ) - Старый Денис

В какой-то момент я даже подумал, что недостаточно правильно перевёл в уме всё сказанное фельдмаршалом на немецком. Но нет. Моего знания немецкого вполне хватает, чтобы не только понимать несложный текст, но и почти без акцента изъясняться.

— Что, господин Норов, удивлены моему дружелюбию? Так всё же мы теперь родственники. А ещё я принял немало из того, о чём вы некогда писали в трактате. И про кипячёную воду, и про систему переходов. Крайне непросто, однако ж, наладить всё это. Но у меня есть уже несколько полков, которые благодаря грамотным полковникам смогли внедрить большую часть новшеств. Теперь — это передовые воинские подразделения, которые я всегда ставлю в пример, — сказал Миних, указывая рукой на стул. — Выпьем вина, секунд-майор? Что ж я один-то это делаю! Могу же я со своим родственником выпить вина?

Разве же я мог в этом случае отказать? Зная главнокомандующего, никак не мог — он далеко не каждому предлагает не то что выпить вина, даже сказать лишнее неуставное слово в его присутствии не позволяет. И об этой сущности фельдмаршала легенды ходят.

Миних в моём понимании по важности, может быть, только чуть-чуть уступает герцогу Бирону. Если получится так, что русская армия сможет добиться ощутимых результатов в грядущей войне, то государыня будет просто вынуждена увеличивать влияние Миниха, в том числе и на себя саму.

Это только кажется, что императрица — самодержавная властительница. Нет, она зависит и от своих вельмож, и ещё больше от тех служивых дворян, которые всё ещё поголовно обязаны служить отечеству. И вот эти дворяне, офицеры, если добиваются существенных побед, обязательно будут ждать великой милости от государыни. А если не будет таковой… Так не столько будет виновата императрица, сколько её ближайшее окружение.

И тогда Анне Иоанновне ничего не останется, как-либо возвеличивать Миниха, либо сильно окоротить Бирона.

С другой же стороны, я буду стараться всеми силами делать всё, что от меня зависит, лишь бы только в нынешнем варианте развития событий Россия имела хотя бы немного больше результативности в войне с турками. Я искренне надеюсь, что уже внёс, пусть и небольшую, но существенную лепту в улучшение положения русской армии.

— Если вам, господин Норов, интересно, то я потребовал от тех полковников провести анализ, каковы были санитарные потери до внедрения новшеств, и каковы они сейчас. К точным цифрам мы пока что так и не пришли, но можно всё же говорить, что снижение потерь существенное. А если брать в расчёт холода, то я мог бы подумать, что России лишь только Бог помогает. Хотя… может быть, вас Бог и направил ко мне? — последний вопрос Миниха прозвучал столь пугающе для меня, что в какой-то момент я чуть было не поверил: неужто он знает, кто я есть на самом деле?

Про чудо моей второй жизни? Однако после непродолжительной паузы последовала улыбка от фельдмаршала, которая мигом смела любое напряжение и тревогу.

Мы выпили вина, потом еще немного. А на утро… Миних заболел. И можно было бы списать на похмелье. Но мы же только начатую бутылку выпили. Я так и вовсе не в одном глазу. И фельдмаршала оставлял наедине с собой почитай, что и трезвым.

Через день стало известно, что командующий сильно заболел. Я заволновался. Без него явно будут дела хуже. Но не унывать же! Работать нужно, готовиться. У меня в батальоне есть еще немало людей, которые не дотягивают до уровня бойцов той роты, что стала основной для батальона [в реальной истории Х. А. Миних так же заболел и не смог принять участие в начале войны].

А потом начались ещё не боевые будни, но такие интенсивные тренировки, которых в моём подразделении доселе не знали. Уже ничего не отвлекало — ни городская суета, ни женщины, ни чревоугодие в ресторанах и трактирах Петербурга.

Мы стояли лагерем к западу от юго-западу от Изюма, сразу в двух больших деревнях. Хотя и пришлось поставить еще три юрты, что я приобрел у башкир. Все равно места было катастрофический мало. Маленькие хаты-мазанки вмещали по пять солдат, не больше. И то спать приходилось на полу, которым в части хат была земля.

Поставить бы палатки, шатры, да и жить. Но пусть в этих местах и не было жутких морозов, но минусы стояли отчетливые. В палатках получу моментально заболевших. Нужно в следующем году еще печки-буржуйки изготовить. Вот с ними пару шатров были бы вполне годными для жизни и в морозы.

Девки были и здесь, могли бы отвлекать. Вот только я сам убедительно попросил старост, чтобы всех молодых девиц на время отвезли к соседям. Дисциплина в моём батальоне была, да ещё какая. И все же. От греха подальше.

Шестерых бойцов, кстати, уже пришлось выпороть за нарушения дисциплины и отправить обратно в пехотные части. Все знали теперь, что можно делать, а чего делать категорически нельзя. Ведь в гвардии и сытнее, и богаче — нужно ценить то, что имеешь, да не терять по глупой лихости. Между тем, если во время тренировок какая красавица будет вилять задом и улыбаться всеми своими щербатыми зубами, то у кого-нибудь из молодых хлопцев крышу-таки сорвёт.

Мы сколько угодно можем думать и предполагать, планировать и стращать, но всё равно мы — дети природы. И куда нас направит эта самая природа, туда мы и устремимся. Я это уже осознаю более чем отчетливо. Старик в сто лет, но победить природу не могу.

У меня в батальоне на данный момент триста тридцать один боец и офицер. Батальон я условно разделил, хотя официально это никак не задокументировано, на четыре основных отряда. Первый отряд, он же самый многочисленный — это непосредственно бойцы и офицеры линии. Это третья рота моего батальона. Им в линии стоять, как и пехотным соединениям.

Вторым отрядом будут штуцерники — это целая полурота бойцов и офицеров, выделенных из лучших стрелков батальона. Они наши застрельщики. Пятьдесят выстрелов в начале боя — это большое преимущество. Даже с учетом последующей долгой перезарядки.

Ещё будет разведка — одновременно это и диверсионный отряд. Руководить отрядом станет Фролов. Там всего лишь восемь бойцов с одним офицером — самим Фроловым. В их задачи, как уже понятно, будут входить диверсии, глубинная разведка, устранение командующих у врага.

Справятся ли? Не знаю. Очень это сложная наука. Но с чего-то начинать нужно и это направление. Есть надежда, что враг и не предполагает, что могут быть подобные формы борьбы. Ну а кто не ожидает, тот разоружен.

Ну и остаётся конное охранение — это наши разъезды, разведка, бойцы, собранные из запорожских казаков. В степи важно раньше увидеть врага. И тогда можно организовать отпор даже от заведомо многочисленного противника. Потому в охранении только лучшие конные, да на отличных конях. Это наша выживаемость в степи.

Ещё одна дюжина бойцов с одним подпоручиком пока причислялась к линейной роте. Но это были артиллеристы. Пользоваться маленькими гренадами, это что-то похожее на гранатометы, которые широко применялись ещё в Северную войну, умеют все мало-мальски подготовленные солдаты пехоты. И пока артиллеристы с таким оружием. Опасным, к слову. И не столь эффективным, как может звучать в описании.

Я ожидаю и очень надеюсь, что к самому началу боевых действий, к апрелю или маю, мы получим три, а лучше бы четыре небольшие корабельные пушки. Адмирал Головин обещал. Эти орудия я планировал установить внутрь крепких фургонов. И таким образом иметь мобильные картечницы — своего рода «тачанки времён гражданской войны».

Воевать как линейное подразделение мой батальон может. И на учениях гвардейцы показывают неплохую выучку линейного боя. Вот только я вижу намного более серьёзные возможности, что открываются перед моим батальоном, если только немного изменить тактику, начать воевать иначе, чем принято в это время. Хотя бы так, как в иной реальности воевали к концу нынешнего столетия. Или в эпоху Наполеоновских войн. А можно и ещё лучше.

Но были у меня и сюрпризы. Да такие… Что и своим рассказать нельзя, и уж точно врагу знать о них невозможно.

— Иван, если проговоришься хоть кому… Нельзя, никак нельзя. Да и самому пользоваться дозволяю только в бою, и когда рядом нет никого постороннего, — наставлял я Кашина.