Крым наш! (СИ) - Старый Денис

Поручик Кашин смотрел на меня с недоумением. Он никак не мог понять, почему и зачем нужно скрывать такое замечательное новшество, как штуцерную конусную пулю.

— Иван, ты пойми, пока нет заводов по производству многих штуцеров и таких пуль, пока мало подходящего металла — никто не должен видеть эти пули. Это наш с тобой шанс выжить там, где выжить уже невозможно, — в который раз я объяснял Кашину ситуацию.

Было важно, чтобы он сам проникся и понял, почему пули, названные в иной из реальностей пулями Минье, нельзя начинать повсеместно внедрять.

Ну допустим, я вооружу весь свой батальон этими пулями, как и неплохими штуцерами. Но — на этом всё. Вооружить полк я уже не смогу, даже если буду иметь достаточно серебра для этого. Просто во всей русской армии вряд ли сыщется столько штуцеров, да ещё чтобы с полноценными нарезами, и чтобы они не были образца прошлого века.

А вот те же самые пруссаки — нынешний папочка будущего Фридриха Великого, как и сам сынок — они голые будут ходить по дворцам своим, одну курицу в неделю есть, но армию принципиально новым оружием вооружат.

В Англии, Голландии, Франции, в Священной Римской империи — везде производственная культура выше, чем в Российской империи. И если к ним такое новшество попадёт, то очень скоро не только в Европе русская армия встретит немалое количество солдат со штуцерами, но и в Османской империи они также появятся.

Поэтому я крайне осторожно отношусь к любым новшествам в области вооружения. Пуля Минье несложна в производстве, а вот штуцер изготовить нелегко. И только тогда можно говорить о внедрении какого-либо нового вооружения в российскую армию, по примеру новых штуцеров и винтовок, когда в России будут существовать собственные заводы по их производству. Причём основанные не на ручном, крепостном труде, а на найме таких рабочих, которые смогут управляться с новейшими механическими станками.

А до этого очень опасно играться в прогрессорство с оружием. Одно дело — поставить уже существующую корабельную пушку в крепкий фургон и поливать противника картечью, другое — использовать какую-то новую тактику, базирующуюся на принципиально новом оружии. Но я не стал бы играться с теми технологиями, которые требуют создания целой промышленной отрасли. Объективно — англичане или голландцы, которые пока окончательно еще не проиграли Англии, это сделают быстрее.

— Теперь тебе всё понятно? — спросил я Кашина, когда всё это доступным для него языком объяснил.

— Понятно, — нехотя ответил подпоручик.

Сколько мне стоило трудов всех своих офицеров поднять хотя бы на один чин, а из Кашина сделать полноценного офицера! Теперь я по-настоящему должен Густаву Бирону. Я его должник — это он помог провести по всем инстанциям, прежде всего, через своего брата-фаворита, составленные мной бумаги о том, какой герой Кашин и какую роль он сыграл во всех значимых событиях, в которых участвовал и я.

Так что даже если бывшему сержанту и непонятно что-то из сказанного мной, он всё равно сделает так, как я скажу. И надеюсь, что это будет сделано не только из чувства благодарности, но ещё и потому, что Кашин верит мне и хоть сколько-то понимает, к чему я стремлюсь.

— Ваше высокоблагородие, вам письмо! — услышал я еще издали крик.

Вестовые, уже, наверное, боятся близко подходить ко мне. Пару раз было так, что чуть не скрутили вестовых, которые нагло прорывались к моей персоне. Научили мы их вежливости. Теперь орут издали, чтобы предупреждать о своем прибытии.

Вестовой уже скоро стоял в ожидании моей реакции на письмо. Это Миних теперь требует от службы посыльных, чтобы те обязательно дожидались реакции человека, который получил предписание или приказ.

— Понял! — сказал я, потом набрал воздуха в голос и выкрикнул. — Тревога! Выход завтра до рассвета!

И моментально все засуетились. Ждали солдаты и офицеры, когда уже начнется движение, когда мы сможем проявить себя. А то только учимся и учимся. Пора уже от теории к практике переходить. Да и я так считаю. Повоюем!

Глава 16

Воины-победители сперва побеждают и только потом вступают в битву; те же, что терпят поражение, сперва вступают в битву и только затем пытаются победить.'

Сунь Цзы

Петербург

20 марта 1735 года

— Ну же! Юлиана, не томи меня! Рассказывай про него всё! — потребовала великая княжна Анна Леопольдовна.

Юля удобнее села на кровати будущей матери будущего наследника российского престола и улыбнулась. Улыбка эта была напускной, даже вымученной. Юле не нравилось в сегодняшней встрече абсолютно ничего: ни то, как они здесь сидели, или лежали, с великой княжной, ни тем паче — тема разговора. Всё будто бы раздражало девушку. А нет, уже по всем разумениям — женщину.

Вот так, по-детски, сидеть или лежать в кровати в одних только ночных рубашках… Сейчас это не кажется таким забавным, как ещё год назад. Ведь тогда в кровати баловались две девчонки. Сейчас же рядом лежали две женщины. Одна и вовсе замужняя, а другая — вкусившая плод любви с мужчиной. Пусть и произошло это всего лишь один раз.

Однако Юлиана старалась не проявлять своего недовольства. Ведь сейчас великая княжна впервые после венчания к себе пригласила подругу. Да и общается Анна Леопольдовна так, словно бы их дружба с Юлей абсолютно ничем не омрачена. А ведь госпоже Норовой уже казалось, что великая княжна сильно обиделась.

— Что тебе рассказывать? — спросила Юлиана, даже рискуя обращаться к великой княжне на «ты».

Анна Леопольдовна начала елозить на перине, примеряясь к более удобной позе благодарной слушательницы.

— Подскажи, как он, ну… Как жеребец — как? Хуже Линара или как? — великая княжна нынче без стеснения задавала ну очень провокационные вопросы.

Юлиана знала об осведомлённости Анны Леопольдовны, что они обе побывали в постели саксонского посла. Госпожа Норова сильно переживала по этому поводу, считая, что её дружба с великой княжной невозможна более после такого эпизода в ее жизни. Однако, нет. И теперь Анна Леопольдовна ждёт подробностей о Норове. И что сказать?

Что Юлиана до сих пор держится ледышкой и всё ещё капризничает? Делит с ним постель, причем перед уходом Александра на войну, каждую ночь и не только ночью. Или сказать, что не ответила ему на письмо? Или, может, рассказать о том, что Юлиана в постели с мужем только по необходимости семейной жизни? Но уже и на Линара смотрит Юля несколько иначе, с долей критики, словно бы с расстояния в несколько шагов, находя теперь не только хорошее, но и какие-то негативные черты в этом человеке.

Тем более, что Линар, действительно, изменился. Появившись недавно, он будто бы был иным человеком, в нём не чувствовалось уже того остального стержня, той внутренней силы, которая была столь заметна раньше и которая привлекала женщин. А вот в Норове этот стержень был. Юлиана подумала о стержне… у неё появились ассоциации, лицо покраснело…

— Ну же! Он так хорош? — проявляла нетерпение великая княжна.

— Да! — ответила Юлиана. — Вам повезло, ваше высочество, что у вас такой возлюбленный. И будет еще, когда вы сами это поймете.

— У нас с тобой такой возлюбленный, Юлиана! Поэт, мужественный, еще и жеребец… Не будем его делить, не будем ревновать! Друг к другу! — сказал Анна Леопольдовна и обняла свою подругу. — Мы же подруги!

— А как тебе Антон? — пообнимавшись с великой княжной, Юлиана решила изменить тему разговора.

Это легко сказать: давай ревновать не будем! А сердцу ведь не прикажешь, оно начинает саднить да болеть. Причём делает это так неожиданно для самой Юлианы. Госпожа Норова злиться теперь не только на своего мужа, но и на себя, что тоскует по супругу.

— Антон? Он мне не понравился никак! — резко даже выкрикнула Анна Леопольдовна, отстраняясь от своей подруги. — Но я пообещала тётушке, что что уже летом выйду замуж за Антона Брауншвейгского. У меня нет выбора.

— У меня тоже не было выбора, — выпалила Юлиана. — Участь наша — смирение.