— Все целы? — громко спросил я, осматривая путников и прислушиваясь к затихающему вдали волчьему вою.
— Да, Егор Андреевич, — нервно выдыхая, сказал Фома. Его широкое лицо раскраснелось то ли от мороза, то ли от пережитого страха, а руки, сжимавшие вожжи, всё ещё подрагивали. — Вовремя вы, а то эти уже кидаться начали.
Он утёр пот со лба тыльной стороной ладони, несмотря на холод, и бросил взгляд на тела серых хищников, распластавшихся на снегу. Кровь, яркими пятнами расплывающаяся по белизне, парила в морозном воздухе.
— Давно за нами шли, — продолжил Фома, немного успокоившись и поправляя съехавшую набок шапку. — Вот, видать, поняли, что мы в деревню пойдём, и решились-таки напасть, а так чуть ли не с самого утра за нами по пятам шли.
Мы осмотрели поле боя. Прикинули, что стая немаленькая была — больше полутора десятков тварей. Десяток ушел, но пятеро лежало на земле.
Захар тут же сказал Пахому, чтобы волков обязательно забрал:
— Шкуру потом снимем, выделаем. Хорошая вещь будет.
Пахом кивнул и побежал к телеге, чтобы освободить место для трофеев.
В итоге в деревню въехали уже все вместе — растянувшись вереницей по заснеженной дороге. Впереди ехали мы с Захаром на лошадях, за нами телеги, гружённые доверху и покрытые рогожей, а сзади — остальные, прикрывая тыл на случай, если уцелевшие волки решат вернуться.
По дороге Фома, Семён и кузнец наперебой докладывали о своём путешествии, перебивая друг друга и добавляя подробности, словно соревнуясь, кто лучше расскажет историю.
— В общем-то, доехали хорошо, — говорил Фома, поглаживая свою бороду. — И ночью, когда на стоянке были, тоже всё было хорошо. Правда, холодно.
— Костёр-то жгли всю ночь, — вставил Семён, — иначе бы замёрзли насмерть. Морозец-то кусачий!
— Но вот с утра прям эти серые злодеи привязались, — продолжил Фома, качая головой, — и так и шли по пятам. Боязно было. Подгоняли лошадь, как могли…
Он указал на телеги, которые скрипели и покачивались на ухабах:
— А телеги-то битком набиты. Еле тащили.
Фома начал объяснять, разводя руками и рисуя в воздухе размеры привезённого:
— Помимо этого вашего… пневмо…
— Пневмодвигателя, — помог я.
— Да, его, пневмодвигателя, — он медленно произнёс незнакомое слово с особой гордостью, словно демонстрируя своё знание сложных терминов, — там под рогожей четыре разделанных туши свиных, да ещё мешок муки взял, да бочонок мёда…
А Захар, улыбаясь хитрой улыбкой, которая преобразила его обычно суровое лицо, добавил:
— Ну и пару бочонков пива…
Он подмигнул, и морщинки в уголках его глаз собрались лучиками.
Я хмыкнул, качая головой:
— Ну ты, Фома, хоть бы лошадей пожалел! Еле тащили, наверное?
Фома тут же выпрямился в седле, словно его обвинили в чём-то непростительном:
— Тащили же, Егор Андреевич, нормально, — буркнул он.
Снег поскрипывал под копытами лошадей и полозьями саней, а воздух был настолько чистым и прозрачным, что, казалось, можно было разглядеть каждую ветку на деревьях вдалеке.
Когда мы уже спрыгнули с коней у моего дома, я сказал Степану:
— Разгружайте. С устройством аккуратнее, его сразу в ангар, — сказал я, указывая на укрытый рогожей предмет в телеге.
Степан кивнул:
— Сделаем, Егор Андреевич. Я сам пригляжу.
Затем я обратился к остальным:
— А ты, Фома, с Савелием Кузьмичом шуруйте, перекусите с дороги да в баню.
Я махнул рукой в сторону деревенской бани, откуда уже поднимался дымок:
— Илюха уже топит. Чтоб отдохнули с дороги нормально.
Лицо Фомы просветлело при упоминании бани и еды:
— Благодарствуем, Егор Андреевич!
— Да, пивка возьмите, — добавил я, вспоминая о привезённых бочонках. — Стресс после волков снять.
— Волки? — переспросил Степан, который, видимо, только сейчас заметил туши, привязанные к задней части телеги. Его глаза расширились от удивления. — Так что там было? Расскажите!
Захар с Фомой уже начали наперебой рассказывать, размахивая руками и перебивая друг друга:
— Там полсотни волков было! — утверждал Фома, а глаза его становились всё шире с каждым словом. — Матёрые все, как один! Клыки — во! — он показал размер клыков, разведя большой и указательный пальцы на добрую ладонь.
— Да ладно тебе, Фома, — усмехнулся Захар, — чай не медведи! Но покрупнее обычного были, это верно.
Я, не слушая их разгорающийся спор о размерах и количестве волков, который, я знал, к вечеру превратится в настоящую эпическую сагу о героической битве с целой армией хищников, направился в сторону дома.
Савелий Кузьмич окликнул меня, когда я был уже в нескольких шагах от своего крыльца:
— Егор Андреевич, а механизм-то когда смотреть будем?
В его голосе слышалось плохо скрываемое нетерпение. Я знал, что для него этот пневмодвигатель был не просто механизмом, а настоящим сокровищем, возможностью прикоснуться к чему-то новому, неизведанному.
Я улыбнулся, глядя на его горящие любопытством глаза:
— Да вы с дороги отдохните, а завтра с утра уже и начнём.
Он кивнул, хотя видно было, что ему не терпелось опробовать изделие, которое он сделал. Но усталость от долгого пути и стычки с волками всё же давала о себе знать.
— Как скажете, Егор Андреевич, — согласился он. — Тогда до завтра!
Утром проснулся, когда ещё было темно. Всё-таки зима приближается, и дни становятся короче — ночь словно не желает отпускать землю из своих объятий, цепляется за каждый час, крадёт минуты света. Сквозь окошко не пробивалось ни единого лучика — только густая, непроглядная тьма, нарушаемая лишь слабым мерцанием угасающих углей в печи.
Мы с Машенькой позавтракали при свете масляной лампы. Она постоянно отвлекалась, хлопотала рядом у печи.
Только начало светать, как заметил в окне, покрытом морозным рисунком, что мужики уже ждут меня на улице. Они нетерпеливо переминались с ноги на ногу у ворот, выдыхая клубы пара, которые серебрились в первых робких лучах восходящего солнца. Кто-то похлопывал рукавицами, кто-то притоптывал новыми валенками, которые привез вчера Фома, прогоняя утренний холод, пробирающий до костей.
Я принялся одеваться, не торопясь, но и не медля. Сначала тёплое исподнее, потом шерстяные штаны и рубаху, затем кафтан, подбитый заячьим мехом. Машенька тем временем суетилась рядом, собирая котомку с едой.
— Пойдёте сейчас на лесопилку и до вечера пробудете, — приговаривала она, укладывая хлеб, завёрнутый в чистую тряпицу, копчёное мясо, луковицу и пару солёных огурцов из погреба. — Хоть покушаешь.
Обняв её, я поблагодарил за заботу и вышел на улицу. Холодный воздух мгновенно ударил в лицо, заставив на секунду задержать дыхание. Мороз щипал щёки, забирался под воротник, словно проверяя, достаточно ли тепло я оделся.
Смотрю, тут собрались почти все, кто на лесопилке работал. Мужики стояли группами по двое-трое, переговариваясь вполголоса. Дыхание вырывалось изо ртов белыми облачками, которые тут же таяли в морозном воздухе.
Ричард тоже был тут, в этой компании. Он стоял чуть в стороне, но с интересом прислушивался к разговорам, изредка кивая, словно понимал каждое слово.
Я подошёл, поздоровался со всеми, те хором ответили.
Посмотрел на Ричарда, в его глазах читался тот же живой интерес, что и вчера, когда он расспрашивал о городе.
— А ты чего тут? — спросил я, немного удивлённый его присутствием. — Там же в основном техническая работа. А ты у нас лекарь, — хмыкнул я, улыбаясь.
— Егор Андреевич, так мне же тоже интересно, — невозмутимо ответил он.
Я заметил, что слов русских тот уже неплохо нахватался. Старается при всех говорить на русском языке, хотя некоторые звуки даются ему с трудом. Но со мной по большей степени он говорит на английском — наверное, так ему удобнее выражать сложные мысли, да и мне приятно иногда вспомнить язык, который изучал когда-то в университете.
— Ну что ж, раз так, то пошли, — сказал я.
