Инженер Петра Великого 8 (СИ) - Гросов Виктор

Тут я не выдержал. Громкий смех, до слез, вырвался из груди, выпуская весь ужас последних часов. Этот простой, солдатский юмор был лучшим лекарством. Да и нервный это смех был. Не припомню, чтоб так близко я был к смерти.

Бунт, который в моей, прошлой истории должен был обескровить юг России на долгие годы, был обезглавлен изнутри. Я смотрел на своих игнатовских гвардейцев, на растерянных казаков, на Зимина, уже наводящего порядок, и впервые за все это время пришло острое, пронзительное, почти болезненное счастье. Я предотвратил катастрофу, спас тысячи, может быть, десятки тысяч жизней, переписав одну из самых кровавых страниц истории моей родины.

Операция по умиротворению Дона, на которую в ином случае ушли бы годы и целая армия, была завершена. Почти не начавшись.

Глава 16

Странное утро выдалось в Черкасске. На смену вчерашнему реву толпы пришло молчание, от которого становилось только хуже. Стоя на крыльце комендантской избы, я вдыхал мерзкую смесь из запахов гари и пролитой браги. Бой выигран, а война только начинается.

С серым лицом и глубоко запавшими тенями под глазами ко мне подошел Илья Зимин, новый атаман. Ночь для него, очевидно, выдалась не легче моей.

— Ну что, Петр Алексеич? — хрипло буркнул он. — Зачинщиков за ночь похватали. Однако народ затаился. Ждет, когда твои гвардейцы за веревки примутся.

На площади люди сбивались в кучки, провожая каждого моего солдата тяжелыми взглядами исподлобья. Они ждали привычного сценария: пришел царский генерал, бунт подавил, теперь начнутся расправа и грабеж. И этот сценарий нужно было ломать.

— Виселицами сыт не будешь, Илья Матвеич, — ответил я. — Страх — плохой помощник в делах. Мне нужно, чтобы они работали, а не боялись.

— Не верят они ни во что, кроме сабли. Многие ночью убёгли, страшатся, — покачал головой Зимин. — Да и в машины твои, прости господи, как в нечистую силу верят.

— Вот это мы сейчас и поправим.

По моему знаку из-за угла выехал Дубов.

— Петр Алексеевич, прикажете начинать зачистку?

— С точностью до наоборот, Дубов. Начинаем расчистку.

Лицо моего капитана вытянулось.

— То есть… хламье убирать? Нашими-то силами?

— Не хламье, а хаос, — поправил я. — Сейчас это самое важное. Выполнять.

«Бурлак», натужно вздохнув паровой машиной, медленно выполз на площадь. Толпа вздрогнула и отхлынула, словно от огня. Матери хватали детей, мужики невольно тянулись к оружию, которого у многих уже не было. Все ждали, что стальной монстр начнет давить и стрелять.

Но машина, проигнорировав людей, подползла к огромному завалу из обломков телег и бочек, перегородившему самый широкий проулок к пристани. Не обращая внимания на перепуганных зрителей, механик ловко зацепил стальным тросом лебедки самую крупную телегу.

— Тяни! — рявкнул Дубов, и его голос гулко разнесся над притихшей площадью.

Двигатель зафыркал, из трубы вырвалось облако пара. Трос натянулся, как струна, заскрипел металл. На мгновение показалось, что ничего не выйдет: «Бурлак» натужно замер, резиноидные колеса провернулись, взрывая грязь. Из толпы донесся чей-то злорадный смешок.

Трос лопнул. Оглушительный щелчок — и стальной канат хлестнул по броне, оставив на ней глубокую царапину. Смех в толпе усилился. Кто-то выкрикнул:

— Сдулась нечистая!

Дубов нахмурился и резко обернувшись ко мне. Я спокойно покачал головой: продолжай. Эта мелкая неудача, впрочем, оказалась на руку. Машина предстала не всесильным божеством, а просто железом, которое тоже ломается. Суеверный ужас в глазах толпы заметно поубавился.

— Цепь давай! — прорычал Дубов механику.

Со второй попытки, уже с помощью толстой якорной цепи, дело пошло на лад. С чудовищным треском ломающегося дерева и визгом сминаемого металла завал поддался. «Бурлак», натужно дыша, одним движением оттащил всю эту груду хлама в сторону, освобождая проулок к реке.

Смешки стихли. Наступила тишина, но уже другая — изумленная. На эту работу у них ушла бы целая артель и полдня времени. Машина сделала это за пять минут.

Не давая им опомниться, я указал Дубову на следующий объект — полусгоревший кабак, черным скелетом торчавший в центре площади. Это здание — символ вчерашнего пьяного бунта.

На этот раз «Бурлак» действовал проще: уперся в угол строения массивным протобампером и просто надавил. С долгим, мучительным скрипом гнилые балки поддались, и кабак сложился внутрь, как карточный домик, подняв тучу пыли и трухи.

Этот акт осмысленного, целенаправленного разрушения произвел на толпу еще большее впечатление, чем расчистка завала. Они увидели, как сила, которую они считали дьявольской, на их глазах наводит порядок. Уничтожает символ их вчерашнего безумия, расчищая место для чего-то нового.

Зимин, стоявший рядом, задумчиво поглаживал бороду.

— Хитро, барон, — проговорил он. — Очень хитро. Ты им показываешь, как надо.

— Они должны сами захотеть этого порядка, Илья Матвеич. Захотеть, потому что он выгоден. А теперь — время для второго шага. Мне нужны люди.

— На виселицы?

Я сдержал смешок.

— На работу.

Отведя его в сторону, подальше от любопытных ушей, я изложил свой план:

— У меня в обозе казна. Небольшая, правда. Готов прямо сейчас выдать подряды на полную расчистку города, ремонт причалов, восстановление моста. Платить буду серебром. Каждый вечер, по итогам работы. Ты, атаман, отвечаешь за артели. Набери людей, поставь над ними десятников, следи за работой. Я плачу, ты — организуешь.

Зимин нахмурился, прикидывая что-то в уме.

— Деньги — это хорошо, однако голытьба работать не привыкла. Грабить проще.

— А мы сделаем так, что грабить станет невыгодно и опасно. Твои рабочие артели, Илья Матвеич, будут считаться на государевой службе. И получат право защищать свои объекты — склады, лесопилки, стройки — с оружием в руках. Любой, кто попытается им помешать, будет объявлен врагом Войска Донского. И судить его будешь ты. Своим, казачьим судом.

В глазах атамана блеснул огонек. Он понял, что я даю ему инструмент власти. Легитимное право карать тех, кто не подчиняется новому порядку, прикрываясь и моим, и своим атаманским авторитетом.

— Это дело, — коротко кивнул он. — С этим можно работать.

Я вернулся к Дубову, который уже командовал установкой нового троса.

— Капитан, теперь мы строители. Твоя задача — доказать этим людям, что наш металл может кормить.

— Будет сделано, Петр Алексеич, — ответил он, вытирая сажу с щеки. — Уже прикинул, как к «Бурлаку» плуг присобачить. Землю им пахать будем, не знаю получится ли.

Я похлопал его по могучему плечу. Вот и испытаем. В сознании этих людей нет места для сложных политических конструкций. Для них мир делится на «барина», который отнимает, и «хозяина», который дает. Моя задача — доказать, что Империя в моем лице прислала им Хозяина. И лучшими аргументами в этом споре станут стальной плуг и полновесные серебряные рубли. Война за Дон переходила из горячей фазы в экономическую, а здесь у меня было явно больше козырей.

Следующие дни превратили Черкасск и его окрестности в одну большую демонстрационную площадку. Молва о генерале, что не рубит головы, а платит серебром за работу, быстро облетела станицы, и к нам потянулся народ. Одни шли из простого любопытства, другие — в надежде пристроиться к подряду, третьи — с затаенной злобой и недоверием.

Ареной для главного представления я выбрал заброшенную делянку за городом, прозванную местными «чертовым плешом». Земля там была плодородная, зато сплошь усеянная вековыми пнями и валунами. Всю ночь Дубов со своими молодцами колдовал над «Бурлаком», прилаживая к нему самодельный корчеватель — жуткую конструкцию из рамы разбитой пушки и толстых цепей, больше похожую на челюсть доисторического зверя.

На рассвете, когда мы вывели машину на поле, там уже собралась приличная толпа. «Бурлак» взревел и двинулся на первый, самый крупный пень. С хрустом вгрызшись в дерево, корчеватель напрягся, колеса провернулись, двигатель натужно закашлял черным дымом. На мгновение показалось — не выйдет. В толпе послышались смешки.