Инженер Петра Великого 12 (СИ) - Гросов Виктор

Казнь исключена. Петр жесток, но прагматичен. Пустить в расход кузена французского короля, Бурбона… Это международный скандал уровня бессмысленного объявления войны всей Европе вне зависимости от приверженности к религии. Клеймо цареубийц объединит против нас даже заклятых врагов — Австрию с Испанией, а наши шаткие союзы рассыплются. Монархическая солидарность не прощает убийства «своих». Англичане не в счет.

Отпустить? Еще глупее. Он тут же метнется к англичанам или начнет мутить воду среди колеблющихся офицеров. Станет знаменем для всех, кто не верит в нашу красивую легенду о «короле Жане». А скептиков хватает. Офицерский корпус давал присягу Филиппу. Они пошли за де Торси ради побед и жалованья, но червь сомнения грызет каждого. Появись Филипп перед строем — свободный, в мундире, с пламенной речью о «законном правителе», с деньгами, разбрасывая их налево и направо — и полки дрогнут.

Держать в клетке вечно? Технически невозможно. Мы не тюремщики, мы маневренная группа. Рано или поздно найдутся «спасители»: заговор, подкупленный часовой, яд в каше…

Его надо капитализировать. Продать Парижу. За максимально высокую цену.

План вырисовывался циничный. Когда мы подойдем к столице, там будет царить хаос. Агенты влияния англичан, перепуганные буржуа. Все они в панике. Им жизненно необходим козел отпущения. Фигура, на которую можно списать военный крах, голод, национальный позор. Тот, чья кровь смоет все грехи.

Филипп подходит на эту роль идеально. Людовик будет рад.

Мы въедем в Париж и предъявим его в цепях. Бросим его Людовику как кость: «Вот он. Тот, кто хотел продать вас Мальборо. Тот, кто предал нацию, подписав тайный пакт о разделе Франции. Судите предателя».

Сторонники короля вцепятся в этот шанс зубами. Им нужно отмыться, доказать свой патриотизм. Они устроят показательный процесс, настоящий спектакль правосудия, и осудят Филиппа, спасая собственные шкуры и мантии. Хотя де Торси тоже могут «мокнуть». Но мы его уберем из уравнения.

А потом мы легитимизируем де Торси как спасителя Отечества. Король будет измазан в крови родственника, Филипп с нулевым рейтингом доверия. А тут появится чистенький от всей это грязи — де Торси.

И финальный штрих — отречение. Мы заставим Филиппа подписать отказ от регентства и прав на престол. Публично. В обмен на жизнь.

Я живо представил эту сцену. Захожу в камеру. Он на соломе, грязный, раздавленный. Бумага, перо, чернильница.

«Подписывай, Филипп. Это твой билет в жизнь. Монастырь или глухое имение, домашний арест. Будешь пить бургундское, читать мемуары. Но политически ты — труп. Ты никто. А если упрешься… толпа растащит твои останки на сувениры. Выбор за тобой».

Он подпишет. Он гедонист и трус, любящий жизнь больше, чем эфемерную честь. А если он сам, своей рукой передаст власть де Торси — у врагов выбивается почва из-под ног. Правда тут вопрос: как «убрать» Людовика? Да уж, задачка.

Помассировав виски, я попытался унять шум в голове. Политика — та же механика, сопромат. Только детали здесь из живых людей, а вместо смазки — кровь, ложь и страх. Забудешь смазать — механизм заклинит, и маховик истории размажет тебя по стенке.

Анна пошевелилась во сне, глубоко вздохнула. Я поправил сползший плед, укрывая ее плечи. Лицо ее разгладилось, став почти детским, безмятежным.

Я прикрыл глаза, пытаясь перезагрузить мозг. Но перед глазами продолжала висеть карта Франции. И жирная красная линия нашего маршрута, упирающаяся в черную точку Парижа. Точку бифуркации. Авантюра столетия.

Переворот на другой бок облегчения не принес. Сон бежал от меня. Мозг, накачанный адреналином, продолжал молотить, перемалывая тактические варианты, как мельничные жернова.

Нам требовался джокер, способный сломать игру.

Ревизия ресурсов вгоняла в тоску. «Шквалы» без боеприпаса превратились в высокотехнологичные дубины. Трофейные французские мушкеты годились разве что для салютов — кривые, с ничтожной дальностью боя. Артиллерия? Против парижских бастионов это комариные укусы. Если англичане успели укрепить столицу и сели в глухую оборону, мы сломаем зубы о стены. Осада затянется, придут голод, дизентерия… и финал будет предсказуем.

Нужно нечто. Оружие, порождающее животный, иррациональный ужас. То, от чего не спасет ни храбрость, ни крепостная стена.

Химия.

Память услужливо подсунула воспоминание о наших экспериментах с примитивными ракетами. Дюпре тогда едва не отправился к праотцам, смешивая нестабильную горючку. Но то были детские шалости с огнем.

Сейчас ставки взлетели до небес. Хлор. Желто-зеленая смерть.

Для человека моего времени это слово отдавало окопным ужасом Ипра, выжженными легкими и гаагскими трибуналами. Варварство, табу, преступление против человечности.

Но за бортом стоял восемнадцатый век. Эпоха, где под «гуманизмом» понимали разве что отказ от добивания раненых штыком в живот (и то под настроение). Здесь выжигали деревни вместе с жителями, морили города голодом и украшали придорожные деревья повешенными. Гааги здесь не существовало. Существовал только суд победителя.

Совесть молчала. Я инженер, решающий задачу выживания, а не институтская барышня. Если хлорное облако спасет мою армию, если оно позволит взять Париж, не укладывая тысячи своих солдат в рвы, — я открою вентиль. Не дрогнув. Моя цель — победа, а не белые перчатки на страницах учебников истории.

Проблема крылась не в этике, а в технологии.

Хлор — джинн коварный. Выпустишь из бутылки — и он сожрет всех, до кого дотянется, не разбирая цвета мундиров. Переменится ветер, даст течь кустарный баллон — и мы ляжем рядом с англичанами, выплевывая собственные легкие кусками.

Нужны средства доставки. И, что важнее, средства защиты.

В горах мы обошлись «шайтан-трубами» — ракетами. В замкнутом каменном мешке это сработало. Но в поле, под стенами мегаполиса, ракеты слишком непредсказуемы. Ветер разорвет, рассеет облако. Нужна плотность. Нужна масса.

Газобаллонная атака. Мрачная классика 1915 года.

Но как реализовать это? Сварки нет, сосудов высокого давления нет. В наличии лишь примитивные клепаные котлы, готовые сифонить из всех щелей.

Нет, будь я в Игнатовском, то все было бы проще. Но здесь, в варварской Европе… Я непроизвольно хмыкнул этой мысли.

В голове начал складываться чертеж: медные или железные емкости, швы проклепать с фанатичной тщательностью, проложить мягким свинцом, залить смолой для верности. Слабое звено — вентили. Бронзовые краны окислятся и заклинят в самый ответственный момент. Значит, пойдем путем грубой силы: одноразовые свинцовые заглушки. Ударил кувалдой, сбил пробку — газ пошел. Примитивно, зато надежно.

Теперь синтез. Реакция Шееле. Диоксид марганца плюс соляная кислота. Соляный спирт местным алхимикам известен. Марганец — это пиролюзит, черная руда, которой стеклодувы обесцвечивают стекло. Реагенты были — мы тащили с собой целую лабораторию. Дюпре, помнится, докладывал о бутылях с кислотой.

Сырье есть. Но есть и риск взлететь на воздух. Реакция идет бурно, с выделением тепла. Если котел не выдержит давления при синтезе… В радиусе ста метров живых организмов не останется.

Дюпре. Только он сможет это организовать. Но захочет ли? Он француз, хоть и пленный. Патриот, в своем извращенном понимании. Травить соотечественников (а в Париже полно гражданских) — это шаг через моральный Рубикон.

Однако главный вопрос — защита.

Как уберечь своих, когда поползет желтый туман? Ветер — дама ветреная, простите за каламбур. Дунет в нашу сторону — и конец гвардии.

Противогазы? Угольные фильтры в полевых условиях не собрать, шить маски некогда, да и не из чего. Кожаные мешки на голову — солдаты просто задохнутся.

Влажная тканевая повязка. Пропитанная химическим нейтрализатором.

Я лихорадочно перебирал школьный курс химии. Что связывает хлор? Гипосульфит натрия? Нет в наличии. Уротропин? Забудь.

Щелок. Обычный раствор древесной золы. Поташ — карбонат калия. Реагирует с хлором сносно. Не идеально, но лучше, чем ничего. Или… моча. Аммиак, содержащийся в моче, отлично связывает хлор. Дедовский способ, проверенный в кошмаре Первой мировой. Грязно, унизительно, эффективно.