Я – Товарищ Сталин 8 (СИ) - Цуцаев Андрей

— За моих людей, — произнёс он.

Зэудиту, Хассан, Алем и остальные присоединились, их кубки поднялись, и зал наполнился звоном серебра.

Лоренцо кивнул Витторио, который слегка улыбнулся. Встреча была шагом к новому порядку. Вожди согласились, их просьбы были ясны, и Лоренцо знал, что сдержать обещания будет непросто. Но он видел в этом надежду. Пир продолжался до позднего вечера. Слуги подавали инжеру с соусами, жареное мясо, фрукты. Вожди, хоть и сдержанно, начали говорить, делясь историями о своих землях, о войне, о надеждах. Лоренцо слушал, задавал вопросы, показывая искренний интерес. Витторио следил за разговором, готовый вмешаться, если напряжение вернётся.

Пир подходил к концу. Масляные лампы в большом зале мерцали, отбрасывая тёплые блики на стены, украшенные абиссинскими узорами и итальянскими флагами. Слуги бесшумно убирали остатки инжеры, пустые блюда с жареным мясом и опустевшие кувшины с тэджем. Вожди, всё ещё сдержанные, но уже чуть менее напряжённые, начали подниматься из-за стола. Их движения были медленными, словно каждый шаг требовал внутреннего усилия. Тадессе, поправив тёмно-синюю шамму, первым направился к выходу, бросив на Лоренцо долгий взгляд, в котором смешались усталость и осторожное уважение. Микаэль, вождь оромо, поправил кинжал на поясе и коротко кивнул, его лицо оставалось непроницаемым. Зэудиту, Хассан и Алем последовали за ним, их шаги гулко отдавались в просторном зале. Вожди амхара, афар, гураге и волайта уходили молча, их яркие наряды мелькали в дверном проёме, пока не скрылись в тёмном коридоре.

Лоренцо и Витторио стояли у выхода, провожая гостей. Лоренцо, сохраняя прямую осанку, пожимал руки каждому вождю, произнося короткие, но тёплые слова прощания.

— Тадессе, благодарю за твою откровенность, — сказал он, пожимая руку. — Мы вместе будем работать на благо Абиссинии.

Тадессе кивнул, его глаза на мгновение задержались на Лоренцо, словно он пытался разглядеть, насколько искренни эти слова.

— Микаэль, твои люди будут под защитой, — продолжил Лоренцо, обращаясь к вождю оромо. Тот ответил коротким поклоном.

Зэудиту, Хассан и Алем получили такие же сдержанные, но уважительные слова. Лоренцо знал, как важно было сейчас не переступить грань между властной уверенностью и высокомерием. Витторио, стоя рядом, молча наблюдал, его лицо оставалось бесстрастным, но глаза внимательно следили за каждым движением вождей. Когда последний из гостей, вождь волайта, скрылся за дверью, зал опустел, и тяжёлая тишина повисла в воздухе.

Лоренцо и Витторио вернулись к столу. Слуги уже ушли, оставив их наедине. Лоренцо снял фуражку, положил её на красный бархат и провёл рукой по волосам. Его лицо, до этого излучавшее уверенность, стало серьёзнее. Витторио, расстегнув верхнюю пуговицу мундира, опустился на стул и налил себе остатки тэджа из кувшина.

— Не доверяю я им, Лоренцо, — начал Витторио. — Они кивают, пьют наш тэдж, но за спиной точат ножи. Они будут совать палки в колёса, выжидать момент. Каждый из них мечтает о власти, о том, чтобы сбросить нас и занять трон. Тадессе, этот старый лис, уже видит себя новым императором. А Микаэль? Этот оромо с кинжалом готовит бунт, я уверен.

Лоренцо кивнул, его взгляд был устремлён куда-то в сторону, словно он обдумывал нечто большее, чем слова Витторио.

— Ты прав, — сказал он наконец, присаживаясь напротив. — Этот пир, эти кубки, эти обещания — всё это было необходимо. Жест, чтобы показать, что мы не дикари, не Грациани с его газом и расстрелами всех подряд. Но доверять им? Конечно, нет. Они согласились, потому что у них нет выбора. Они будут ждать нашей слабости.

Он замолчал, постучав пальцами по столу, затем продолжил:

— И знаешь, Витторио, я не верю, что Италия здесь надолго. Мы опоздали с этой колонией минимум на век. Британцы, американцы, да даже французы — они не дадут нам удержать Абиссинию. Нас выпрут отсюда, это вопрос времени. Муссолини думает, что он новый Цезарь, но он и его выскочки будут сметены. История не терпит таких, как он. И когда это случится, важно быть чистенькими. Чтобы ни один трибунал, ни один судья в Лондоне или Вашингтоне не смог подкопаться. Грациани с его маньяческими выходками — он уже труп, а мы с тобой живы. Мы не должны заляпаться, пока у власти.

Витторио прищурился, его губы тронула лёгкая усмешка.

— Чистенькими, говоришь? Это будет непросто, Лоренцо. Но я понимаю, к чему ты клонишь. Мы здесь, у нас власть, и это шанс. Шанс вытащить отсюда столько, сколько возможно. Десятки миллионов долларов, если правильно разыграть карты. Кофе, золото, земли — всё это можно обратить в деньги. И сделать это так, чтобы потом спокойно жить где-нибудь в Неаполе или на Ривьере, попивая вино и не оглядываясь на следователей.

Лоренцо слегка улыбнулся.

— Именно так, Витторио. Мы не фанатики, не идеалисты. Мы здесь, чтобы выжить и обеспечить своё будущее. Но действовать надо умно. Никаких следов, никаких явных грабежей. Всё должно быть законно на бумаге — контракты, сделки, поставки. Мы будем строить дороги, школы, больницы, как велит Муссолини, но заодно обеспечим, чтобы каждый наш шаг приносил прибыль. А когда империя рухнет — а она рухнет, поверь мне, — мы с тобой будем далеко, с чистыми руками и полными карманами.

Витторио поднял кубок, в котором плескались остатки тэджа, и отсалютовал Лоренцо.

— За чистые руки и полные карманы, — сказал он с усмешкой. — И за то, чтобы эти вожди не успели нас перехитрить.

Лоренцо поднял свой кубок, их серебряные края звякнули друг о друга. Он знал, что впереди их ждут месяцы, а может, и годы тонкой игры — балансирования между обещаниями вождям, приказами из Рима и их собственными планами. Но в этот момент, в пустом зале дворца, он чувствовал, что они с Витторио на одной волне. Они были не просто солдатами империи, но и архитекторами своего будущего, которое они собирались построить на руинах этой войны.

Пир закончился, но их работа только начиналась. За окнами дворца Аддис-Абеба погружалась в ночь, её улицы были тихими, но в воздухе витало предчувствие новых бурь.

Ночь опустилась на Аддис-Абебу, укутывая город тёмным покрывалом, пронизанным редкими огоньками факелов и звёздами. Улицы, ещё недавно наполненные гулом итальянских патрулей, затихли, и только шаги вождей, покидавших императорский дворец, нарушали тишину. Тадессе, Микаэль и Зэудиту не спешили разойтись по домам. Вместо этого они свернули в узкий переулок, где их ждал скромный дом, принадлежавший одному из старейшин амхара. Внутри, в небольшой комнате, освещённой единственной масляной лампой, их уже ожидали несколько доверенных воинов в тёмных шаммах.

Тадессе вошёл первым. Он опустился на деревянную скамью, тяжело вздохнув, и провёл рукой по лицу, словно стряхивая усталость. Микаэль, вождь оромо, вошёл следом. Зэудиту, вождь тиграи, закрыл за собой дверь, бросив быстрый взгляд на улицу, чтобы убедиться, что за ними никто не следит.

Тадессе заговорил первым.

— Этот Лоренцо… — начал он, глядя в пол. — Его слова сладки, как тэдж, но я не верю ни единому из них. Он говорит о мире, о защите наших обычаев, но это всё ложь. Итальянцы пришли сюда не ради мира. Они хотят наших земель, нашего кофе, нашего золота. Они хотят сломать нас, но сделать это так, чтобы мы сами надели их цепи.

Микаэль кивнул, его пальцы сжали рукоять кинжала.

— Ты прав, Тадессе. Я смотрел в его глаза, когда он говорил о защите наших женщин и детей. Он лжёт. Его слова и улыбка — всё это маска. Он не Грациани, это верно, но он такой же хищник, только хитрее. Он хочет связать нас обязательствами, пока его солдаты грабят наши деревни. Мои люди не примут этого. Оромо не будут кланяться итальянцам.

Зэудиту, до этого молчавший, поднял взгляд. Его лицо, обычно сдержанное, теперь выражало сдержанную ярость.

— Лоренцо говорит, что наши храмы и поля останутся нашими, но я видел, что делают итальянцы в других землях. Они не уважают нас, видят в нас лишь дикарей, которых можно обмануть красивыми словами. Я не верю ему. Ни единому слову.