Крым наш! (СИ) - Старый Денис

— Бабах! — прозвучал первый взрыв, за ним сразу же последовал следующий.

Вокруг заложенных бочонков с порохом образовалась кровавое месиво. Изрешечённые камнями лошади заваливались в грязь, создавая толчею и сбивая наступательный порыв татарской кавалерии. Очередная попытка степняков организовать карусель из лучников провалилась. Но они решили все же начать обстрел издали. Звучали выстрелы, мои измайловцы не прекращали стрелять. Но стрелы летели в нашу сторону.

Для преображенцев раздвинули перевернутые телеги, и они бегом, увязая в той же грязи, мокрые и злые — так как уже были настроены на рукопашный бой, но им не дали проявить себя — заходили в вагенбург. Умеют еще. Сражение не закончилось, напротив…

— Щиты! — прокричал я.

В воздухе засвистели стрелы. Они не настолько опасны для нас, может, только для лошадей обоза и полусотни кавалерии. Но все равно, нужно укрыться. Бойцы прижимались к перевёрнутым повозкам и продолжали отстреливаться через немногочисленные щели.

Заржали кони, застонали люди. Отряд Смолина не успел укрыться под под навес от стрел. Я зажмурил глаза. Ещё раненые, ещё убитые.

— Бах! — в какофонии звуков я вычленил один выстрел.

Краем зрения я наблюдал за работой Кашина. Смотрел, чтобы он занял отдельную позицию и не демаскировал работу с особыми пулями. И именно он сейчас сразил командира янычар. Тот, в большом красном тюрбане, выскочил вперёд своих воинов и что-то им там кричал, зазывая на штурм наших укреплений. Теперь уже не зазывает.

Между тем и татары напирали. Особенно мы рисковали получить прямо под своими телегами не менее чем по три сотни татарских всадников по флангам. Чеснок в сырой низине сильно проредил на левом фланге татарскую кавалерию. А справа ситуация начинала накаляться.

Я не хочу говорить, что я совершил ошибку. Но если проанализировать, кто и как действовал, — татары уже при таких потерях должны были стабильно отступать. Ведь уже до трети своих воинов потеряли. На это и рассчитывал. Раньше были попытки ударить по нам, но пара залпов, и все, убежали нападающие.

Возможно, на решение противника сражаться до конца повлияло наличие в рядах османов. А может, мы выбили командующих, и теперь некому даже отдать приказ на отступление. Не стоит о противнике говорить с пренебрежением. Возможно, сегодня мы встретили со следующим уровнем сопротивления. Ведь Перекоп уже относительно близко. А там… Крым.

— Пушки на правый фланг! Зарядить двойной картечью! Пороха меньше, чтобы стволы не разорвало! — командовал я артиллеристам.

На правом фланге татарва уже была под стенами, уже длинными пиками, которых у нас было не так-то и много, бойцы кололи вражеских коней через щели в щитах. Некоторые татары, даже вставая ногами на коней, прыгали за телеги и… героически погибали. Но тенденция мне не нравилась.

Я поскакал ближе к тому месту, где сейчас возможен прорыв.

— Стройсь в линии от меня по бокам! Пушки выкатить вперёд! — я командовал и даже подталкивал некоторых замешкавшихся офицеров.

Не было времени объяснять, что я задумал, нужно было просто делать.

— Гранаты! — приказал я.

Я надеялся, что взрывы гранат, брошенные за пределы вагенбурга, хоть немного спутают планы татарам и они дадут нам ещё хотя бы полминуты для приготовления сюрприза. Сложно с этими гранатами. Поджечь, ждать… А в дождь попробуй это сделать! Но все же взрывы скоро раздались.

— Пушки товсь! Раздвигай телеги! — скомандовал я, становясь неподалёку от пушкарей.

Меня не все поняли. Я что? Сдаваться собрался? Зачем облегчать задачу врагу? Открывать условно двери? Но подчинились. Взявшись за верёвки, бойцы стали раздвигать телеги, создавая большую брешь в нашем укреплённом вагенбурге. Моментально к ней хлынули татарские конные, заполняя внутреннее пространство укрепрайна.

— Пали! — истошно заорал я.

Возбуждение было на пределе. Такие эмоции я испытывал только в прошлой жизни.

— Бах-бах-бах! — почти в унисон разрядились орудия с трёх фургонов.

— Сомкнуть линию! — прокричал я, и расположенные по бокам, вжимающиеся до того в телеги, солдаты и офицеры почти моментально построились в две линии. — Первая линия — пали! — вновь выкрикнул я.

— Бах-бах-бах! — прогремел слаженный выстрел почти пятидесяти фузей.

Следом последовал залп второй линии.

А татары всё еще пытались зайти в образовавшуюся брешь. Те, кто уже понял, что они в ловушке, не могли выйти, их подпирали другие. Но теперь, даже если прекратить стрелять, конным будет просто невозможно зайти внутрь наших укреплений. Тут образовалась свалка из человеческих и конских тел.

Не все были убиты, но многие крымские всадники сейчас лежали и взывали о помощи, сдавливаемые тяжестью своих соплеменников и лошадей. Страшная смерть, если задохнуться под тяжестью братьев по оружию.

— В штыки! Вперёд! — скомандовал я.

Когда рота бойцов, переступая тела убитых врагов, карабкаясь по завалам пошла в атаку, я, уже не обращая внимания на этот фланг, направился к центру нашего укрепрайона.

Там, справа, оставалось только лишь добить кого-то из татар, которые запутались в стременах или лежат, придавленные конями, — взобраться на тела поверженных противников и их убитых лошадей и закрыть брешь в укреплении. На этом фланге напор теперь можно сдерживать лишь только отстреливаясь от татар, численность которых изрядно уменьшилась после избиения внутри вагенбурга.

— Смолин, спешиться и на помощь преображенцам! — выкрикнул я, понимая, что ещё пару таких криков — и мой голос может осипнуть.

У меня оставался только один резерв — это Смолин и его конная полусотня. Янычары и преображенцы уже рубились внутри наших укреплений. Кашин, заняв позиции подальше, с тыла, точечно отстреливал некоторых особо ретивых османов, но они, уже будучи меньшим числом, чем преображенцы, всё равно пёрли вперёд. И центру нужно было помочь свежей силой.

А вот на левом фланге всё было нормально. Там уже штуцерники методично отрабатывали, успевая даже перезаряжаться. На миг подумал — что же они тогда смогли бы сделать, если бы имели в своём распоряжении пули Минье или Петерсона? Когда перезарядка занимает секунд двадцать? А стрелять можно значительно дальше!

Нет, я всё-таки буду внедрять эти пули. И для нарезного оружия, и расширяющиеся — для гладкоствольного, пули Нейслера. Накоплю достаточно пулелеек или произведённых на заводе пуль — и пускай хотя бы мой батальон, или те люди, за которых я буду отвечать в бою, выигрывают все свои сражения с минимальными потерями, помогая всей русской армии.

Я уже наблюдал, как в бой вступил со своим личным плутонгом Саватеев. Янычары рубились отчаянно, смертельно красиво. Если офицеры преображенцев ни в чём не уступали отдельно взятому турецкому профессиональному воину, то вот солдаты-гвардейцы всё-таки проигрывали в индивидуальных схватках.

И тут в бой стали вступать мои измайловцы. Я, уже было направивший своего коня в гущу сражения, чтобы помочь, чтобы обогреть свою шпагу турецкой или татарской кровью, — остановился. Горячее сердце требовало выхода адреналина, личного участия в бою.

Вот только холодный разум требовал иного. Сейчас я мог наблюдать результаты всех наших тренировок, то, чем мы теперь отличаемся от других гвардейцев. Я должен иметь такой анализ, чтобы дальше воспитывать своих бойцов, чтобы они вот так же были не просто на голову выше преображенцев, но чтобы любых противников могли сражать.

Вот один из моих солдат, придя на помощь преображенцу, подсёк ногой турка и не стал уже обращать внимания, что дальше с этим противником будет, грамотно отвёл удар ятагана другого врага, и прикладом, от всей нашей гвардейской души, приложил очередного янычара.

Ничего сверхъестественного боец не показывал. Лишь только отточенные грамотные движения, доведённые до автоматизма, ну и умение думать в бою. А это уже, наверное, суперсила.

Два янычара вырвались из полукруга, где они сражались и побежали почему-то в сторону нашего обоза. Что они хотели сделать, я даже не собирался предполагать. Хлестнув коня, я резко рванул им на перерез.