Крым наш! (СИ) - Старый Денис

— Бах! — разрядил я свой первый пистолет.

Вражина завалился навзничь в грязь.

— На! — на скаку я рубанул своей тяжелой шпагой второго янычара.

И все же обогрил клинок вражеской кровью. Да, со спины зашел на противника. Но я не из тех, кто будет играть в благородство во время боя.

— Олла! Олла! Уррак! — услышал я нарастающий боевой клич, который могли использовать хоть калмыки, хоть башкиры, хоть и сами татары.

Сердце дрогнуло. Неужели теперь нас ещё обошли с тыла, окружили, и у татар оказалось ещё больше сил, чем мы предполагали?.. Промелькнула мысль, что придётся умирать — но с такой честью, и столько за собой забрать врагов, чтобы об этом сложили песню. Если умирать — так с музыкой!

Я обернулся…

— Алкаин! — улыбаясь (наверняка со стороны могло показаться, что по-дурацки), произнёс я имя старшины башкир.

Его стяг я уведел, а после и коня старшины узнал. Сейчас для меня слово «Алкаин» могло звучать, словно название какого-то наркотика. Ибо так стало хорошо!!! Что башкиры пришли на помощь — не чтобы помочь своим единоверцам, я был убеждён.

— А ну, братцы, гони их прочь! Подмога пришла — победа за нами! — прокричал я и потерял-таки голос.

А враги и без того уже увидели, что к нам подоспела помощь. Часть из тех татар, которые толпились возле центральной части, стремясь прийти на помощь янычарам, ожидая, когда их союзники, турки, откроют проход, — рванули прочь.

Янычары, какие бы они ни были мужественные и сильные воины, увидев, что их предали, что союзники, за интересы которых они сейчас и сражались в ненавистном далеком Крыму, — бегут… Будто бы стержень вынули из этих людей. Они уже не сражались настолько отчаянно, как раньше. А некоторые — вначале несколько человек, потом десяток, потом уже и полсотни — устремились в бегство.

Вот только кони башкирские свежие — и даже конным крымчакам не удастся от них убежать, тем более по той земле, которая истоптана уже сотнями копыт и превратилась в сплошную жижу.

Сокрушительная победа. Но мне стоило бы задуматься: и какой ценой она далась, и почему так долго не было помощи. И что она только от башкир. Ну, я подумаю об этом после… А теперь — слишком много дел.

Глава 18

Неблагодарность — род слабости. Выдающиеся люди никогда никогда не бывают неблагодарными.

И. В. Гете

Юго-Запад от Бахмута. Три дня перехода до Перекопа.

28 марта 1735 года

Гибкая всё-таки психика у человека. Вот же они — убитые, раненые, стонущие от боли люди. И многие из них умрут, даже несмотря на то, что медик Ганс Шульц очень грамотно, я бы даже сказал, профессионально подходит к делу раненых.

Во-первых, он занимался сортировкой больных. А в какой-то мере — это самый сложный процесс. Ведь именно при сортировке Шульц принимал решение, кому он, в принципе, уже помогать не будет, либо поможет, но после, так как у другого есть более тяжёлые ранения, требующие срочного вмешательства.

Во-вторых, у нас был максимально, насколько я и наш медик понимали, оборудованный медицинский фургон. В нём можно было оперировать даже ночью.

Ещё у нашего доктора было шесть помощников из тех солдат, которые более всего проявили себя во время обучения оказания первой медицинской помощи. Да, по сравнению с военно-полевой медициной будущего — невесть что. Однако это уже значительно лучше, чем медицинская помощь в любом другом подразделении российской армии. Уже то, что используются хотя бы природные антисептики, кипятятся хирургические инструменты, а мы все стараемся работать в стерильных условиях, даёт большой плюс.

Потери оказались большими. Тридцать шесть человек мы безвозвратно потеряли. Еще больше четырех десятков получили серьезные ранения, это не считая царапин, ушибов, гематом. Скорбный ряд. Преображенцы же были вне себя от радости и считали случившееся величайшей победой.

В чем-то они были правы. Как только башкиры погнали остатки крымско-татарской конницы, и когда дрогнули даже янычары, сразу же начались подсчеты наших и не только наших потерь. К слову, полусотня Смолина также была отправлена вслед татарам. Но не столько для того, чтобы их и дальше уничтожать, сколько чтобы взять свою часть обоза.

Возможно, это даже где-то кощунственно, цинично, но я не переставал думать наперед и посчитал, что было бы несправедливым, если бы весь обоз достался бы только башкирам. Безусловно, свою долю они заслужили!

Нами были уничтожены более семи сотен крымских татар и двести пятьдесят янычар. Так что никто не скажет, что гвардия сражалась с каким-нибудь слабым отрядом из числа тех, кто еще пробовал «укусить» русское войско. Более того, пятьдесят три татарина, а также девять янычар, были взяты в плен.

— Спасибо тебе, старшина. Помог! — сказал я, когда все-таки через полтора часа непрерывной работы на поприще медицины, словно заправский мясник в окрашенном кровью халате, вышел перевести дух.

— Помог? Да я спас тебя, мой друг! — делано возмутился Алкалин.

Мое лицо попыталось изобразить улыбку, но даже не видя себя со стороны, я понимал, что, скорее всего, получилась какая-то гримаса. Я был не просто уставшим, а мертвецки изможденным. И пусть с начала боя прошло едва ли больше четырех часов, но эти часы потребовали такого эмоционального и физического напряжения, что и сравнить не с чем.

— Я видел, батыр Искандер, как славно ты бился. Лучшие турецкие и татарские воины положили свои головы. А их было численно больше. Я пошлю своего человека в наши земли, пускай расскажет башкирам, что здесь случилось. Поверь, это будет полезно и для дружбы между нашими народами, и для того, чтобы в степи тебя уважали. Ведь я уже знаю, зачем ты покупал ту землю, — сказав это, Алкалин хитро прищурился, а потом и рассмеялся.

Я так и не понял, в чем причина смеха башкирского старейшины. Возможно, он увидел что-то забавное в моей реакции на слова с намеком на золото Миасса. Однако, я был почти уверен, что какой-то яркой эмоции я не проявлял. Просто сил ни на какие эмоции уже не имелось, всё будто скользило мимо.

Поинтересовавшись у Ганса Шульца, справится ли он дальше без меня, я умылся и решил все-таки составить компанию своему башкирскому другу. Как минимум, мне было интересно, что именно происходило в ставке русской армии и почему вовремя не пришла подмога.

— Как делить добычу будем? — спросил я, когда вновь подошёл к старшине башкиров.

Алкалин с большим интересом рассматривал все наши укрепления, о чём-то советовался со своими воинами. Было видно, что он удивлён и одновременно одобряет то, как мы выстраивали оборону. Несколько странно, учитывая то, что выстраивать табор, или, как он ещё называется, военбург — это не изобретение чехов времён гуситских войн. Они просто несколько модернизировали тактический приём. И в степи давно знали, что можно переворачивать телеги и создавать таким образом укрепление от своих врагов. Когда-то сам Чингисхан прибегал к подобным тактическим приёмам. Так что не думаю, что я башкирам открыл глаза на какую-то величайшую военную тайну.

— Мудро ты всё придумал, Искандер. Крепкая сцепка у телег, да и вижу телеги-то ваши сочинены с учётом такой обороны — всё это разумно и дальновидно… — говорил старшина башкир.

А у меня складывалось такое впечатление, что он мне некоторым образом заговаривает зубы.

— Что случилось в ставке генерал-лейтенанта Леонтьева? Почему так долго шла подмога? — задал я прямой вопрос.

В это время уже был поставлен шатёр, куда я и пригласил своего башкирского товарища. Служба быта во всю кипятила воду, собираясь устроить шикарный по нашим меркам обед. Не первый чай пить будем мы с Алкалином. И в этот раз я буду угощать его чаем, который назвал «чай по-русски».

Мы будем пить с ним крепкий чай, с мёдом, лимоном и шиповником. Напиток — кладезь витаминов.

— Вкусен твой чай, батыр Искандер, но непривычен он. Как непривычен тебе и тот чай, которым я тебя угощал у себя. Но ты тогда пил и даже не скривился, — сказал старейшина, опять уходя от прямого ответа на мой вопрос о событиях в ставке.