Инженер Петра Великого 12 (СИ) - Гросов Виктор

Стоило мне опуститься на край обитой сукном лавки, как Меншиков тут же навис сверху, заполняя собой все свободное пространство. Дышал он тяжело, с присвистом, словно загнанный конь.

— Ну? Что с ней? — в его голосе звенела плохо скрываемая тревога. — Лекарь наш плел про горячку. Ланцет доставал, кровь пустить хотел. Я его взашей вытолкал.

— И верно. Крови в ней сейчас — кот наплакал.

Тыльной стороной ладони я коснулся ее лба. Горячий. Температура за тридцать девять, не меньше. Система охлаждения организма вышла из строя.

— Жаннет… — позвал Меншиков, и столько нежности было в этом хриплом басе, что стало не по себе. — Потерпи, маленькая.

Ответа не последовало. Глубокое забытье, граничащее с комой.

Откинув край тяжелой шубы, я осторожно положил ладонь на живот пациентки. Впалый, мягкий, без признаков вздутия. При пальпации девушка страдальчески поморщилась, однако сил вскрикнуть у нее уже не осталось. Меншиков чуть ли не рычал от недовольства. Я не лекарь, но простейшие вещи знаю.

— Рвота часто? — спросил я, тщательно вытирая руки платком.

— Всю ночь выворачивало. И… — Меншиков запнулся, отводя взгляд. — Нутром слаба. Не держится в ней ничего, все насквозь пролетает.

Взгляд мой упал на стоящее в углу ведро с плотно пригнанной крышкой. Источник зловония находился там.

Картина складывалась скверная. Рвота, диарея, высочайшая температура. Критическое обезвоживание.

Перехватив тонкое запястье, я сжал кожу на тыльной стороне ладони, формируя складку. Кожа, потерявшая упругость, расправлялась пугающе медленно, будто старая глина. Гидравлика организма отказывала. Жидкость уходила быстрее, чем поступала, превращая кровь в густой кисель, неспособный пробиться через капилляры.

Мозг лихорадочно перебирал варианты. Тиф? Характерной сыпи не видать. Отравление ядами? Сомнительно, кому она нужна. Оставался самый прозаичный и самый убийственный вариант. Вода.

— Что она пила?

— Воду и пила. Жажда ее сушит страшная. Бочонок уж, почитай, выдула, а все просит и просит.

— Откуда вода?

— Из ручья набирали, как мост переезжали. Студеная, ключевая. Сам пробовал, добрая вода.

Ругательство застряло в горле. «Добрая». Понятие относительное, особенно в восемнадцатом веке, до изобретения микробиологии. Выше по течению в этот кристальный ручей могла свалиться дохлая крыса или справить нужду рота солдат. Крепкий мужик промается животом пару дней, выпьет штоф водки с перцем и забудет, зато для изнеженной барышни такой бактериологический «коктейль» равносилен мышьяку.

— Дизентерия это, князь. Или холера, черт ее разберет. Кишечная инфекция. Болезнь грязных рук и сырой воды.

Судя по его лицу, он ничего не понял.

— Кровавый понос? — лицо Меншикова посерело.

Он прекрасно знал этот термин. В походах от «животной болезни» полки таяли быстрее, чем от пуль.

— Весьма вероятно. Зараза пришла с водой. Глотая, она надеется на спасение, пытается напиться. На деле же с каждым глотком заливает в себя новую порцию яда.

— И как быть? — Голос всесильного фаворита дрогнул, дав петуха. — Спиртом? Вином?

— Спирт сейчас сожжет ей желудок окончательно. Она обезвожена, сухая, как пустыня. Ей нужна вода. Литры воды. Но… мертвой.

— Мертвой? — переспросил он, суеверно округлив глаза.

— Очищенной. Такой, в которой ни одна микроскопическая тварь не выживет. Как же объяснить… Кипятить нужный объем долго — дров уйму сожжем, да и остужать времени нет, пить ей надо сию секунду.

Я выпрямился, упираясь головой в низкий потолок кареты. Решение было рискованным, на грани фола, но других карт на руках у нас не имелось.

— Есть мысль, Александр Данилович. Пройдем по лезвию, но шанс дает.

— Говори.

— Помнишь перевал? Когда мы шайтан-трубу мастерили?

— Вонь ту адову? — Меншиков невольно поморщился, вспоминая едкий химический ожог в носоглотке. — Помню. До слез продирало.

— Да. Если вдохнуть полной грудью — верная смерть. Однако, если растворить его в воде… самую малость… он выжжет любую заразу. Очистит воду за минуту. Жидкость станет вонючей, противной, но безопасной. Этим раствором мы вымоем здесь всё: пол, стены, твои руки, посуду. Меня теперь уже. Твоих солдат. Убьем инфекцию в самом логове. Иначе ты сам сляжешь следом, Данилыч. Эта дрянь пристает и пощады не знает.

— А внутрь? Ей пить эту отраву?

— Пить будем другое. Регидрон намешаем… то есть, кипяток с солью и сахаром. Чтобы вода в жилах задерживалась, а не вылетала трубой. Но сперва — тотальная дезинфекция.

Меншиков отшатнулся, словно я предложил ему продать душу нечистому.

— Ты хочешь притащить сюда, к ней, эту смерть?

— Я хочу выжечь болезнь. Другого пути наука не придумала. Оставим все как есть — к рассвету сердце остановится. Кровь станет слишком густой, насос не прокачает. Она просто высохнет изнутри.

Князь смотрел на Жаннет. На заострившийся носик, на запавшие глазницы, обведенные темными кругами. В его взгляде читалась такая беспросветная тоска, что цинизм мой дал трещину. Передо мной сидел простой перепуганный мужик, у которого костлявая отбирает самое дорогое.

Наконец он перевел тяжелый взгляд на меня.

— Ты уверен в своем чародействе?

— Никак нет. Я всего лишь инженер, Светлейший. У Господа свои чертежи. Но я знаю точно: без воды она обречена. А с грязной водой умрет еще быстрее. Это единственный шанс переломить ситуацию.

Молчание затянулось.

— Делай, — выдохнул он. — Делай. Но запомни, Смирнов.

Тяжелая ладонь легла на рукоять пистолета, пальцы побелели от напряжения.

— Ежели она преставится… ляжешь рядом. Крест целую.

— Уговор принят.

Я пулей вылетел из кареты. Холодный ночной воздух ударил в лицо, обжигая легкие после спертого духа болезни.

— Орлов! — гаркнул я, сбегая по ступеням. — Поднимай француза! Дюпре мне нужен, срочно, пусть тащит свои реагенты! И бочку воды ко мне. Самую чистую, хоть из-под земли достаньте. Соль, сахар несите. Будем химичить.

Палатка Дюпре ютилась на самом краю лагеря, в тени громады «Бурлака», от которого даже остывающим ночью тянуло угольной гарью. Рывком откинув полог, я ворвался внутрь, впуская холодный воздух в натопленное нутро.

— Подъем, Анри!

Реакция француза сделала бы честь любому гвардейцу: он подскочил на койке, инстинктивно шаря рукой под подушкой в поисках пистолета. Глаза лихорадочно бегали.

— Атака?

— Хуже, — оборвал я его. — Срочная лабораторная работа.

Выдернув француза на свежий воздух, я не дал ему опомниться. Дюпре трясся, пытаясь закутаться в тонкое суконное одеяло, зубы его выбивали дробь.

— Вводная следующая. Мне нужен газ, который мы добывали для шайтан-трубы.

Остатки сна слетели с химика мгновенно, сменившись ужасом.

— Вы собрались травить лагерь? Своих же солдат?

— Мне нужна вода. Насыщенная хлором. Для жесткой дезинфекции.

Дюпре замер, таращась на меня как на умалишенного.

— Вы хотите мыть этим… хлором? Что именно?

— Карету Меншикова. Там умирает девчонка. Инфекция, скорее всего, холера или дизентерия. Мне нужно выжечь заразу подчистую.

— Использовать ядовитое вещество в лазарете? — он покрутил пальцем у виска, забыв о субординации. — Это безумие, мосье генерал!

— Это единственный шанс, — отрезал я, пресекая дискуссию. — Сможешь собрать установку здесь и сейчас?

Химик обреченно потер лоб, понимая, что спорить бесполезно.

— Теоретически… возможно. Если… газ через воду…

Лабораторию развернули в считанные минуты. Роль химического реактора досталась пузатому керамическому горшку из-под масла. Пробив в крышке отверстие, Дюпре сноровисто приладил туда медный змеевик, безжалостно выломанный нами из какого-то трофейного самогонного аппарата. Герметичность обеспечили самым доступным герметиком эпохи — жирной, вязкой глиной, накопанной прямо под ногами и густо замешанной на слюне.

— Воды! — скомандовал я Орлову, наблюдавшему за нами с опаской. — Тащи бочку! Ставь подальше, с подветренной стороны, чтобы на палатки не понесло.