Конструктор живых систем: С тобой и навсегда! (СИ) - Птица Алексей

Моя задача — не допустить непоправимого, и я её выполню…

— Проходи, — я сделал шаг в сторону.

Террорист заколебался, а я лихорадочно обдумывал варианты и взвешивал шансы на то, смогу ли я закрыть от пули девушку. Скорее нет, слишком малое расстояние, даже если я смогу просунуть кромку щита между срезом ствола револьвера и кожей виска, это не спасёт Женевьеву. Слишком малое расстояние, щит не удержит пулю, ему просто некуда будет перенаправить её кинетическую энергию так быстро и в таком объёме.

Но что же делать? Отпускать террориста нельзя. Иначе всё закончится очень плохо, абсолютно для всех, и я потеряю инициативу в этом бою, если уже не потерял. Время быстро утекает, и скоро сюда сбегутся остальные бандиты, а те два трупа, что лежат возле нас, не испугают ни этого урода, ни тех, кто подоспеет ему на помощь.

Однако выход всё равно должен быть, нужно найти, а что, если… но додумать правильную мысль мне не дали. Анархист шагнул ко мне, продолжая крепко держать девушку, я отступил, выйдя в коридор и дав ему проход. Он вышел и начал пятиться назад, довольно оскалясь, я ему не препятствовал. Я его понимал, он уже слышал топот бегущих со всех ног к нам отовсюду людей, и это явно не полицейские или прислуга графа.

Оставалось всего ничего до ужасной развязки, надо срочно что-то предпринять. Сейчас моё оружие, к сожалению, бесполезно, я взглянул на револьвер с одним патроном и подумал, что стоит достать и пистолет, подаренный Женевьевой. Пусть она видит, что подаренное ею оружие станет убивать наших врагов, а говорливый анархист продолжал тем временем вещать.

— Тебе это не поможет, сопляк, кто бы ты ни был, против пятерых ты не удержишь свою защиту. Ты не Бог, хоть и дароносец, знавали мы таких! Ты сегодня умрёшь, но не сейчас, а чуть позже. Мы отомстим за наших братьев, а с твоей графиней позабавимся. Ты же, дурачок, даже сисек её не лапал, а я, вот, смотри, как могу. Ага, упругие, большие, приятные, ни разу никем не целованные! А теперь их попробует вся наша команда, а ты никто! Ты ничего не можешь, даже имея свой дар! Ты осёл, ты червь, ты смешон! — анархист издевался, буквально выплёвывая из своего поганого рта придуманные на ходу оскорбления, откровенно глумясь надо мной и моей любовью.

Ладно я, но моя любовь — это выше и больше жизни, это всё, из чего я состою, больше, чем я себя осознаю. Это не тело, не вода и соль в крови, не кальций и кремний в моих костях и волосах, не нейроны, жир и углеводы в тканях моего мозга. Это моя душа, моя частичка, мои эмоции — моё всё, и если я не могу защитить это, значит, я готов умереть, но умереть не просто так, а ради жизни, пожертвовав собою, если это потребуется.

Решение пришло ко мне неожиданно и совсем не такое, что, казалось бы, напрашивалось само собой. Меня осенило, что я ведь могу с помощью щита подтолкнуть руку анархиста так, что ствол револьвера отклонится от головы девушки, и выстрел её, скорее всего, не заденет. Могу, но это риск, а попыток переиграть мне никто не даст, эта станет первой и последней, и поэтому я не решился её предпринять.

В это время в коридор, а точнее, большую комнату, где мы все стояли, начали забегать спешащие на помощь своему «коллеге» другие бандиты. Сюда вёл только один коридор, и все террористы появлялись друг за другом из него, хоть и спешили со всех концов особняка. Сзади меня кто-то сразу открыл огонь, но я не израсходовал и половины силы дара, и пули не причинили мне никакого вреда, с ужасом я понимал, что действовать нужно либо сейчас, либо никогда.

Щит практически бесполезен в данной ситуации, оружием воспользоваться я могу, но стрелять нужно в того, кто держит Женевьеву, это опасно для девушки, а с появлением других бандитов и бесполезно. Я взглянул на Женевьеву, наши взгляды опять встретились. Сердце моё дрогнуло, заходясь в муках поиска выхода, и тут я понял, что можно сделать. В голове словно сверкнул отблеск сознания, и я решился.

Резко повернувшись, я вскинул револьвер и одним выстрелом прострелил ближайшему негодяю голову, чтобы он мне не мешал. Потом шагнул в сторону и под пулями других опустил руки, глянул вокруг, фиксируя в голове положение всех находящихся в комнате, и резким всплеском энергии дара разорвал щит на множество мелких, но очень твёрдых и острых осколков, затем резко бросил их вперёд и в сторону, одновременно падая на пол вниз лицом.

Профессор Беллинсгаузен как-то обмолвился, что есть вероятность и возможность того, что щит, повинуясь воле своего хозяина, может стать оружием, но только кратковременным, расходуя на это действие почти всю силу дара.

Это возможно когда я, как его владелец, резким скачком перенаправлю всю энергию по скрытым энергетическим каналам и заставлю их одновременно лопнуть. Образовавшиеся осколки полетят туда, куда их направит воля хозяина, а это уже сделать совсем несложно, так оно и получилось.

Резко хлынувшая в щит энергия разорвала тонкие силовые нити, повинуясь моей воле, и, сотворив десятки острых осколков щита, разной величины и длины, бросила веером по всем забежавшим в комнату врагам. Для усиления эффекта и спасения от пуль я сделал шаг вперёд и упал.

В это время осколки щита разлетелись по своим целям, впившись остриём в глаза или в сердце моим врагам. Я не стал рисковать и целился только в голову и грудь, желая поразить наверняка, и с такой силой, чтобы осколок, даже попав в хрящ или в тонкую кость, смог пробить её, и своего я добился. Тот, что прятался за Женевьевой, получил самый длинный и острый осколок, который ударил его точно в правый глаз и откинул назад. Он уже и не держался за Женевьеву, понимая, что вот-вот окажется под защитой своих подельников, поэтому мои действия застали его врасплох.

Взмахнув обеими руками от силы удара и неожиданности, он шагнул назад и упал, оставшись лежать на полу уже мёртвым, его револьвер так и не выстрелил, зато выстрелили остальные, успев меня задеть. Пока я падал и атаковал, в меня попали три раза, но все три пули прошли по касательной. Одна вырвала клок сукна на правом плече, другая зацепила левый бок, но видимо несерьёзно, а третья практически оглушила меня, пройдя вскользь по лбу, разорвав собою кусок кожи, который сразу же начал обильно сочиться кровью.

Женевьева стояла столбом, не осознавая, что произошло вокруг неё, она пребывала в каком-то шоке и только оглядывалась, а вокруг лежали трупы, шесть или семь человек. Я с трудом поднялся, шатаясь, как пьяный, ощущая, что по левому боку стекает кровь, а нос в результате неудачного падения разбит, и тоже хлюпает кровью.

На ходу стирая кровь с лица, я поднял пистолет, потом вспомнил про Женевьеву и сказал.

— Женя, закрой лицо руками.

— А?

— Руками лицо закрой.

Девушка не поняла, зачем, но послушно закрыла лицо руками, а я стал обходить всех, кто лежал сейчас в комнате, и которых здесь оказалось шесть человек, один бандит ещё был жив. Нисколько не сомневаясь в нужности своих действий, я всадил в него пулю и, обыскав, забрал его оружие, полагая, что мне пригодятся чужие револьверы, к своему патронов уже не осталось, а стрелять ещё придётся вдоволь.

Я обернулся к Женевьеве, которая по-прежнему закрывала руками лицо, только теперь она вся дрожала.

— Женя, успокойся, всё закончилось, только теперь тебя нужно спрятать. Где здесь есть какая-нибудь неприметная комната с крепкой дверью, о которой мало кто знает?

— Я не знаю, не помню, я, я, я, — и тут я понял, что сейчас Женевьева начнет биться в истерике, и мне просто невозможно будет с нею совладать.

Я шагнул вперёд, подхватил девушку на руки и направился в её комнату, не обращая внимания ни на её тело, ни на слёзы, что градом полились из глаз. Добравшись до комнаты и опустив её на пол, я сразу же стал командовать.

— Женя, соберись, где у тебя одежда? Оденься во что-нибудь удобное, чтобы можно бежать, только быстро, мне нужно спасать твоих родителей, и дай мне что-нибудь поесть, а то дар не восстановится.

Надо отдать должное девушке, услышав мой твёрдый и решительный голос, она сумела взять себя в руки и бросилась к шкафу, в котором хранилась её одежда. Раскрыв его створки, она спряталась за одной из них и быстро скинула с себя ночную сорочку, даже не попросив меня отвернуться, хотя в этом особой надобности и не имелось, я и так смотрел в сторону выхода, прислушиваясь ко всему, что происходило вокруг, одновременно думая, как лучше поступить дальше.