Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 (СИ) - Тарасов Ник

— Я тут перекинулся словами с мужиками, — продолжил он, и слова теперь лились свободно, будто прорвалась плотина, сдерживавшая их, — они чуть ли не молятся на вас, Егор Андреевич. Вы, говорят, как пришли, так все стало по-другому. Они за долгие годы не боятся зиму встречать, потому что знают, что переживут, и никто не околеет, и весной лебеду не придётся жрать.

Он выпалил все это на одном дыхании, и в его словах слышалось не просто удивление, но и какая-то затаенная зависть — не злобная, а светлая.

А потом, немного помолчав, он продолжил, и голос его стал тише, словно он боялся, что кто-то может подслушать:

— А как вы догадались, что Иван Дмитриевич наказывал разнюхать все у вас тут?

В этом вопросе было столько искреннего удивления, что я не смог сдержать легкой улыбки. Не злорадной, а понимающей — я видел перед собой человека честного, который просто оказался между двух огней и теперь не знал, как поступить, чтобы не предать ни Ивана Дмитриевича, ни правду, которая открылась его глазам.

— Да очевидно все, Савелий Кузьмич, — махнул я рукой, словно отгоняя невидимую муху.

— И что мне ему ответить? Я же ничего плохого-то и сказать не могу.

Я пристально посмотрел на него, и в моем взгляде не было осуждения — лишь понимание и какая-то тихая грусть от того, что мир устроен так, что честным людям часто приходится выбирать между долгом и правдой.

— А ты разве пришёл что-то плохое узнавать? Ты скажи ему как есть. Я же его понимаю и знаю, зачем он тебя послал, но и тебя тоже понимаю, что выхода у тебя другого нету, так что, Савелий Кузьмич, смело говори как есть. Я не осерчаю.

В моем голосе не было ни капли упрека или насмешки — лишь спокойная уверенность человека, который не боится правды, какой бы она ни была.

— Тем более тайны хранить от Ивана Дмитриевича у меня нет такой цели, у нас с ним свои договорённости. А ты помни, что всегда будешь желанным гостем у меня.

Эти слова как будто сняли последний груз с души кузнеца. Он смотрел на меня, не отводя взгляд, и в его глазах читалась благодарность — не словесная, а та признательность, которая не нуждается в пышных выражениях.

А потом он лишь кивнул и произнес просто:

— Спасибо, Егор Андреевич.

В этих двух словах было больше смысла, чем во многих длинных речах. Это было не просто выражение благодарности за понимание — это было признание того, что в мире, полном хитросплетений и недомолвок, иногда простая человеческая честность может быть важнее всего.

Тут подошёл Петька. Видя, что мы закончили разговор, он тут же стал засыпать кузнеца вопросами по кузнечной теме, словно плотина прорвалась и все накопленные за день вопросы хлынули наружу.

— А как-то проковать? А сколько металл держать? А как большие листы между собой соединить? — сыпались вопросы из его уст и в глазах горел огонь.

Савелий Кузьмич, только что такой задумчивый и серьезный, как-то незаметно преобразился — плечи распрямились, взгляд стал острее, а в голосе появилась уверенность мастера, готового делиться секретами своего ремесла. Он словно сбросил с себя тяжелую шубу сомнений и облачился в привычные одежды знатока своего дела.

Я понял, что здесь теперь я лишний. Разговор двух мастеров — особый ритуал, не требующий свидетелей. Развернувшись, я неспешно пошел к дому, где меня ждали свои заботы.

После бани, мужики, пропаренные и отдохнувшие собрались в моей светёлке на ужин. Комната, освещённая тёплым светом, наполнилась ароматами свежеиспечённого хлеба, тушёного мяса с картошкой и домашнего кваса. За большим деревянным столом, расселись все участники сегодняшнего дела: Савелий Кузьмич, Петька, Илья, Митяй, Семён, Прохор и другие.

— Егор Андреич, — начал Семён, набирая полную ложку наваристых щей, — а что дальше-то с пневмодвигателем делать будем? Неужто и вправду пилораму им крутить станем?

Я отхлебнул кваса:

— Конечно. Но не только её. Думаю, ещё один такой двигатель поставить в кузнице.

Бусинка, тем временем уютно устроилась у меня на коленях и мурлыкала, время от времени поглядывая на стол в надежде перехватить кусочек. Её тёплое тельце успокаивало, и я рассеянно поглаживал её за ушами, пока рассказывал мужикам о своих планах.

— А ещё хочу полноценный токарный станок сделать, чтобы не только кубки, но и разные детали для мебели точить. Представьте, какие столы да стулья можно будет делать!

Все закивали, представляя красоту такой мебели. Митяй даже присвистнул от восхищения, за что получил лёгкий подзатыльник от Петьки.

— В городе за такое большие деньги платят, — заметил Фома.

Машенька, которая сидела недалеко у печи, тихо занимаясь рукоделием, изредка поглядывала в мою сторону. Когда наши взгляды встретились, она слегка покраснела и опустила глаза, но улыбка не сошла с её лица.

— А ещё, — продолжил я, чувствуя, как от внимания Машеньки теплеет на сердце, — думаю о том, чтобы сделать приспособление для ткацкого станка. Чтобы работа пошла быстрее и легче.

При этих словах Савелий Кузьмич снова значительно кивнул мне, словно между нами был какой-то тайный уговор.

Разговор тёк неспешно, как река в летний день, переходя от одной темы к другой. Но снова и снова мужики возвращались к сегодняшнему чуду — станку, который на их глазах превратил обычное полено в изящный кубок.

Глава 20

Утром, умывшись и позавтракав, я вышел во двор и увидел, что возле флигеля, в котором, кстати, так и продолжал жить Митяй, меня уже поджидал Савелий Кузьмич. Судя по тому, как он переминался с ноги на ногу и то и дело поглядывал на дорогу, ведущую из Уваровки, он не первую минуту стоял там. Кузнец был одет по-дорожному: поверх рубахи накинут потёртый, но добротный тулуп, шапка, сапоги начищены, а у ног стоял небольшой походный мешок с пожитками. Видать, хотел с самого утра выехать, но не мог себе этого позволить, не попрощавшись со мной.

Заметив меня, кузнец выпрямился и одёрнул тулуп, словно собирался на важную встречу, а не в дорогу.

Я подошел к нему и протянул руку, здороваясь.

— Доброе утро, Савелий Кузьмич, — сказал я, с удовольствием вдыхая морозный, утренний воздух.

— Доброе утро, Егор Андреевич. Вот, пора мне уже в Тулу. Заказов у меня много осталось недоделанных, да и ваши тоже нужно сделать.

— Ну да, ну да, — кивнул я, и не удержавшись от лёгкой подковырки, добавил: — Да и Иван Дмитрич, наверное, ждёт с докладом.

Савелий Кузьмич сначала стушевался, его брови сошлись на переносице, а глаза беспокойно забегали. Но увидев, что я улыбаюсь, он понял, что это шутка, и тоже позволил себе лёгкую улыбку, прячущуюся в бороде. И аккуратненько подтвердил:

— Да, вы знаете, и это тоже, — ответил он, покачивая головой.

— Пока ты не уехал, вот что тебе скажу, — я понизил голос, хотя вокруг не было никого, кто мог бы подслушать. — Я тут думаю кое о чём перетереть с Иваном Дмитриевичем. И если там всё срастётся, то, думаю, с тобой можно будет наладить производство подшипников.

При слове «подшипники» брови кузнеца поползли вверх.

— А это как, Егор Андреевич? — спросил он, и было видно, что, он заинтересовался.

— Ну, это такие переходники, — начал я объяснять, машинально рисуя в воздухе руками очертания детали, — которые можно поставить на вал и закрепить в недвижимой поверхности. И вал сможет крутиться так, что не нужно будет каждый раз смазывать. И трение не будет.

Савелий Кузьмич кивал, впитывая каждое слово. И видно было, что мысленно уже прикидывал, как такая вещь может быть сделана, из какого металла, какой прочности должна быть.

— Их можно много где использовать, — продолжил я, видя его заинтересованность, — от сложных механизмов по типу турбины или колеса водяного до обычных колёс в телеге.

Кузнец смотрел на меня с нарастающим любопытством.

— А ещё… — я сделал театральную паузу, наслаждаясь эффектом, произведённым на мастера. — Ладно, это потом, — сказал я, отмахнувшись, как будто речь шла о чём-то обыденном.