Инженер 1: паровая империя (СИ) - Тыналин Алим

Клейнмихель сел, но взгляд его метал молнии.

Энгельгардт повернулся к Палену:

— Кстати, господин Пален, если следовать логике полковника Клейнмихеля, нам придется закрыть добрую половину военных госпиталей. Немецких врачей в нашей армии служит немало, и многие из них прекрасные специалисты.

Пален поморщился, замечание било точно в цель. Но он продолжил:

— Хорошо, оставим вопрос об источниках. Перейдем к финансовой стороне. Согласно документам, на ваши эксперименты потрачено значительное количество материалов. Доски, жесть, гвозди… На какую сумму, капитан?

— Первоначальный эксперимент в третьей палате обошелся в десять рублей казенных средств, — ответил я. — Последующее восстановление системы во всех палатах финансировалось частично из казны, это тридцать пять рублей, частично из частных пожертвований офицерского корпуса — сорок рублей.

— Частных пожертвований! — воскликнул Клейнмихель торжествующе. — В казенное учреждение! Это прямое нарушение…

— … разрешенное согласно циркуляру Военного министерства от седьмого июня 1854 года, — спокойно перебил я, — о благотворительных вложениях в военно-медицинские учреждения для улучшения быта нижних чинов. Могу предоставить копию циркуляра, если желаете, ваше превосходительство.

Уже давно, предчувствуя возможные неприятности, я изучил нынешнее законодательство и попросил Струве достать этот документ. Хорошо, что не поленился.

Лицо Палена вытянулось. Он явно знал этот документ.

— Действительно… циркуляр существует, — произнес он нехотя. — Хотя в нем речь идет скорее о помощи семьям погибших…

— В нем речь идет об улучшении быта, ваше превосходительство, — мягко, но твердо поправил я. — Цитирую: «на улучшение быта товарищей и облегчение участи нижних чинов». Свежий воздух в палате, это ли не улучшение быта?

Пален и Клейнмихель переглянулись. Я видел, как в глазах Клейнмихеля мелькнула досада, он явно не ожидал, что я окажусь настолько подготовленным.

— Хорошо, — Пален слегка наклонился вперед. — Допустим, с формальной стороной все в порядке. Но главное безопасность больных. Ваша система создает движение воздуха, сквозняки. Это может привести к переохлаждению, осложнениям, даже смертям. Что вы можете сказать на это?

Я достал из кармана сложенный вчетверо лист, отчет Струве, который немец уже давно подготовил по моей просьбе. Развернул, положил на стол перед Паленом.

— Могу предоставить факты, ваше превосходительство. Точную, задокументированную, заверенную подписями главного лекаря и дежурных врачей.

Пален взял лист, начал читать. Я продолжал, глядя ему прямо в глаза:

— В третьей палате, где система работала непрерывно с пятнадцатого марта по седьмое апреля, смертность составила ноль процентов. Тридцать больных, ни одного летального исхода. В остальных четырех палатах за тот же период — пятнадцать процентов смертности. Из ста двадцати больных скончались восемнадцать.

— Случайность! — выкрикнул Клейнмихель. — Просто стечение обстоятельств, невиданная удача!

Я не обратил на него внимания, продолжая смотреть на Палена:

— После разбора системы по распоряжению главного лекаря Беляева, испугавшегося доноса полковника Клейнмихеля, в первых числах апреля в госпитале началась вспышка госпитальной лихорадки. За трое суток, с восьмого по одиннадцатое апреля, умерли одиннадцать человек от заражения крови. Все одиннадцать в палатах, где система убрана. В третьей палате, где систему не убирали, нет ни одного случая заражения.

Пален поднял глаза от документа. В них читалась растерянность.

— Одиннадцать человек…

— Одиннадцать жизней, ваше превосходительство, — спокойно, но с нажимом произнес я. — Одиннадцать солдат, которые пережили войну, пережили ранения, но умерли от затхлого воздуха в госпитале. После того, как систему, которая их защищала, убрали по приказу чиновников.

Повисла тишина тяжелая и гнетущая.

Я сделал паузу, давая словам осесть, затем продолжил жестче:

— Позвольте задать вопрос, ваше превосходительство. Медицинский департамент отвечает за здоровье и жизни солдат и офицеров российской армии. Верно?

— Разумеется, — настороженно ответил Пален.

— Тогда объясните, пожалуйста, — я наклонился вперед, — почему департамент возражает против мер, которые доказанно снижают смертность? Одиннадцать человек погибли после уборки системы. Кто несет за это ответственность? Я, который создал систему? Или те, кто приказал ее убрать?

Удар попал точно в цель. Пален побледнел, губы его дрогнули.

Клейнмихель вскочил, опрокинув стул:

— Вы смеете обвинять департамент⁈ Вы смеете…

— Я не обвиняю, — холодно оборвал я его. — Я задаю вопрос. Если система спасает жизни, если это подтверждено фактами, цифрами, документами, то почему ее запрещают? По какой причине?

— По той причине, что вы не имели права… — начал Клейнмихель, но Энгельгардт поднял руку, останавливая его.

— Господин Пален, — веско произнес полковник, — резонный вопрос. Я тоже хотел бы услышать ответ. Капитан Воронцов представил документальные свидетельства эффективности своей системы. Одиннадцать смертей после отмены системы, это факт, зафиксированный в госпитальных журналах. Как департамент объясняет свою позицию?

Пален молчал, глядя в документы. Пальцы его нервно постукивали по столу.

Клейнмихель понял, что дело идет плохо. Он выхватил из своей папки несколько листов, бросил на стол перед Паленом:

— Господа, позвольте представить дополнительные свидетельства! Капитан Воронцов не только нарушает медицинские предписания, но и ведет себя неподобающим для офицера образом!

Я напрягся. Что еще он приготовил?

— Какие свидетельства? — спросил Пален, поднимая взгляд.

— На прошлой неделе, — Клейнмихель говорил торжествующе, наслаждаясь моментом, — капитан Воронцов опоздал на важную встречу со статс-секретарем Михайловым, который специально прибыл из Симферополя для ознакомления с проектом! А ночь перед тем провел в сомнительном заведении, французском кабаке «Ля Пэ», в компании женщин легкого поведения!

Пауза. Все смотрели на меня.

Пален прищурился:

— Это правда, капитан?

Момент истины. Можно отпираться, искать оправдания. Но я выбрал другой путь.

— Правда, ваше превосходительство, — ответил я спокойно, не опуская глаз. — Я действительно провел вечер четырнадцатого апреля в кафе «Ля Пэ» в компании товарищей-офицеров. И действительно опоздал на встречу на следующее утро. Это ошибка, и я ее признаю.

— Вот видите! — Клейнмихель чуть не захлебнулся от восторга. — Человек распутный, безответственный! И вы хотите доверять ему жизни солдат⁈

Я медленно повернулся к нему:

— Человек, совершивший ошибку и искупивший ее делом, полковник. После той ночи я трое суток не выходил из госпиталя. Работал по восемнадцать часов в день, наравне с плотниками и жестянщиками, восстанавливая систему вентиляции, которую убрали по вашему доносу. Могу предоставить свидетелей, двадцать восемь человек работали вместе со мной.

Энгельгардт кивнул:

— Подтверждаю. Я был в госпитале позавчера, видел капитана Воронцова собственными глазами. Руки в мозолях, одежда запылена, сам стоял под потолком, собирая воздуховоды вместе с солдатами. Человек, готовый так трудиться за свою идею, заслуживает уважения, а не огульных обвинений.

— Но все же, полковник, — начал Пален, — распутство…

— Какое распутство⁈ — Энгельгардт повысил голос. — Офицер посетил кафе в свободное время, выпил вина, послушал музыку. Где здесь распутство? Или полковник Клейнмихель полагает, что офицерам следует сидеть в казармах и читать молитвенники?

Клейнмихель побагровел, но промолчал.

— Господин Пален, — продолжил Энгельгардт жестко, — генералом Тотлебеном приказано лично наблюдать за проектом капитана Воронцова. Генерал считает, что подобные нововведения могут быть полезны всей армии. Неужели вы хотите оспорить приказ героя обороны Севастополя?