Инженер 1: паровая империя (СИ) - Тыналин Алим

Имя Тотлебена прозвучало как удар колокола. В николаевской России имена героев значили больше, чем циркуляры департаментов.

Пален заколебался. Я увидел это по его лицу — нерешительность, сомнение.

Нужно добить. Сейчас или никогда.

— Господа, — спокойно произнес я, — предлагаю простое решение этой ситуации. Завтра, в десять часов утра, полковник Энгельгардт проводит официальную инспекцию госпиталя. Приезжайте. Осмотрите все пять палат. Поговорите с больными. Изучите факты. Проверьте каждую цифру в моем отчете.

Я сделал паузу, потом добавил:

— Если найдете хоть одно доказательство вреда от моей системы, если обнаружите хоть одного больного, которому стало хуже из-за вентиляции, я лично напишу рапорт с просьбой, чтобы ее убрали.

Пален смотрел на меня, обдумывая предложение.

— А если не найдем? — медленно спросил он.

Я посмотрел ему прямо в глаза:

— Тогда прошу департамент не мешать спасать людей.

Тишина затянулась. Слышно было, как тикают часы на стене.

Наконец Пален кивнул:

— Хорошо, капитан. Предложение разумное. Завтра в десять часов утра я буду в госпитале. И если все окажется так, как вы говорите…

Он не договорил, но смысл был ясен.

Энгельгардт поднялся:

— На этом совещание окончено. Капитан Воронцов, можете быть свободны. До завтра.

Я встал, отдал честь, направился к двери.

У самого порога обернулся. Клейнмихель сидел, стиснув зубы, с лицом, перекошенным от злобы. Пален листал мой отчет, хмурясь. Энгельгардт смотрел на меня с едва заметной усмешкой, он понимал, что я только что выиграл важный раунд.

Вышел в коридор, закрыл за собой дверь.

Я чувствовал удовлетворение. Выдержал. Не дрогнул. Отбил все удары.

Я зашагал по коридору к выходу. Нужно возвращаться в госпиталь, готовиться к завтрашней инспекции.

Битва еще не выиграна. Но первую схватку я провел успешно.

Глава 20

Проверка

На следующее утро я проснулся рано, еще до побудки, хотя спать лег далеко за полночь, слишком много мыслей теснилось в голове после вчерашней баталии у Энгельгардта.

Серый рассветный свет пробивался сквозь узкое окошко моей каморки, расположенной в служебном крыле госпиталя, и падал на побеленную известью стену, отчего та казалась еще более унылой. Я переселился сюда на время ремонта палат во время установки вентиляции, да так и остался.

Поднялся, умылся студеной водой из медного кувшина, отличное средство прогнать остатки дремоты. Надел свежую полотняную рубаху, застегнул китель инженерных войск с его медными пуговицами, на каждой из которых красовалось изображение скрещенных топоров и якоря.

Погладил рукой темно-зеленое сукно, мундир сидел безукоризненно, словно влитой, хотя и потерся уже на локтях от долгой носки. Сапоги начистил до блеска еще с вечера, сегодня предстояло важнейшее испытание, и я желал выглядеть не просителем, но офицером, знающим себе цену.

Комиссия должна прибыть к семи часам утра. Время выбрано не случайно, Пален, как истинный служака николаевской выучки, полагал, что ранний час застанет противника врасплох, неготовым. Однако я не дал себе такой роскоши, как быть застигнутым врасплох.

Спустился в подвальные помещения еще затемно. Дежурный кочегар, бородатый солдат-ветеран с изуродованной гангреной правой кистью (трех пальцев не хватало), доложил, что печи топятся исправно, дрова подготовлены на целые сутки вперед, тяга в дымоходах отличная.

Я лично проверил каждую из четырех печей, установленных в подвале. Чугунные дверцы раскалены докрасна, жар бьет в лицо, когда открываешь заслонку. Дрова березовые, сухие, горят ровно, без копоти.

Вентиляционные трубы, а их насчитывалось более сорока, каждая диаметром вершка четыре, сколоченные из досок и обитые изнутри жестью, тянулись от печей под потолком подвала, уходя затем вверх, в палаты. Я прислушался.

Ровный шум движущегося воздуха, никаких посторонних стуков и скрежета. Система действовала безотказно.

Это давало уверенность, но не позволяло расслабиться, знал я нрав Палена и Клейнмихеля, эти господа способны придраться и к пылинке.

Поднявшись обратно наверх, я обошел палаты. Больные еще спали, лишь дежурный младший лекарь Зотов, рыжеватый, с веснушками на переносице, сидел за столиком у входа в первую палату и записывал что-то в толстую амбарную книгу. Заметив меня, вскочил, отдал честь.

— Ваше благородие, все в порядке. Температура в палатах держится на уровне пятнадцати градусов по Реомюру, больные спят спокойно, жалоб на духоту не поступало. Доктор Струве велел передать, что он будет здесь к половине седьмого.

Я кивнул ему и прошел дальше. В самом деле, воздух в помещениях заметно отличался от того тяжелого, пропитанного миазмами смрада, что стоял здесь еще месяц назад.

Теперь пахло лишь карболкой, которой обрабатывали полы, да легким запахом древесного дыма от топившихся в подвале печей. Можно дышать полной грудью, не опасаясь, что в легкие попадет какая-нибудь гнилостная зараза.

Вернулся к парадному подъезду ровно без четверти семь. Энгельгардт уже ожидал там, опираясь на неизменную трость с набалдашником в виде львиной головы.

Одет полковник парадно, черный сюртук, белоснежный воротничок, орден Святого Владимира четвертой степени на шее. Седые бакенбарды его аккуратно подстрижены, взгляд из-под густых бровей спокоен и внимателен.

Рядом с ним стоял доктор Струве в своем неизменном черном докторском сюртуке, с тонкими немецкими усиками и внимательными серыми глазами за круглыми очками. Беляев чувствовал себя неважно и обещал присоединиться позднее.

— Готовы, Александр Дмитриевич? — спросил Энгельгардт негромко.

— Готов, ваше превосходительство, — отозвался я так же тихо.

Он одобрительно кивнул и похлопал меня по плечу.

— Держитесь достойно, но без заносчивости. Паки и паки повторю: Пален и Клейнмихель ищут повода придраться. Не давайте им такого повода. Отвечайте четко, по существу, без лишних слов. Цифры должны быть точны до последнего гроша и последнего пуда.

— Помню, ваше превосходительство.

Струве добавил вполголоса:

— Александр Дмитриевич, я подготовил все журналы наблюдений за последние шесть недель. Температура в палатах, число заболевших, смертность, все задокументировано. Цифры на нашей стороне.

В эту минуту у ворот показалась карета, черная, добротная, запряженная парой гнедых. Следом еще одна, попроще.

Из первой степенно выбрался Пален. Высокий, с прямой спиной и суровым, немного надменным лицом, он окинул взглядом фасад госпиталя так, словно видел перед собой не лечебное заведение, а крепость неприятеля, которую предстоит взять приступом.

Лицо его было цвета старого пергамента, с седыми бакенбардами и тщательно выбритым подбородком. Мундир статского советника сидел безукоризненно, орденские звезды поблескивали на груди.

За ним вылез Клейнмихель, человек совсем иного склада. Приземистый, грузный, с массивной челюстью и маленькими глазками, почти утопающими в складках полного лица.

Генеральский мундир туго обтягивал тучное тело, придавая фигуре некоторую комичность. Но смеяться над ним не хотелось, в этих глазках читалось нечто злобное и мстительное.

Из второй кареты высыпали младшие чиновники и инженеры, человека четыре, не более. Все в вицмундирах соответствующих ведомств, все с портфелями и папками под мышкой. Один из них нес деревянный ящичек с измерительными приборами.

Струве сделал шаг вперед.

— Милости просим, господа. Госпиталь готов к вашему визиту.

Пален чуть склонил голову, этот жест трудно назвать поклоном, скорее снисходительным кивком.

— Благодарю. Надеемся, что время наше не окажется потраченным впустую.

Взгляд его скользнул по мне, холодный, оценивающий, безо всякого дружелюбия.

— Посмотрим, посмотрим, что вы там понастроили, — буркнул Клейнмихель, вытирая платком вспотевший лоб, хотя утро стояло прохладное, почти холодное.