Ирландия. Тёмные века 1 (СИ) - Сокол Артем

Люди обернулись. Финтан, подняв посох с резным дубом, начал повесть о вожде, продавшем долину соседям за десять бочек эля, пока его народ голодал. С каждым словом толпа сгущалась вокруг него, а запах мяса перебивало дыхание тех, кто вспомнил свои обиды. Когда Колман вышел говорить о дорогах, что свяжут Лойгис с Гаррхоном, его уже слушали.

Уи Хенкселайг встретили меня молчанием. Здесь кандидатом был брат вождя — Кайрбре, чье лицо украшал шрам от эйритового болта. Он выбрал сторону закона после того, как его сына вылечили монахини, а не друиды. Но клан видел в нем предателя.

— Они назовут тебя Иудой, — предупредил я его у пещеры, где прятали зерно от набегов Айлиля.

— Тогда я напомню им, чьи дети выжили благодаря вашим больницам, — ответил он, поправляя плащ с вышитой змеёй — символом мудрости Эйре.

Мы начали с малого. Священник из Фернса отслужил мессу на месте старого капища, освятив колодец, вырытый по новым правилам. Вода, чистая и холодная, стала чудом для тех, кто пил из болот. Кайрбре стоял рядом, держа чашу, а монахи шептали: «Бог благословил руки, что несут закон».

Сложнее всего оказалось в Уи Нейллов. Кандидат — старый воин Нейтан, потерявший руку в битве при Слив-Блум. Вожди здесь правили через страх, их дружины всё ещё носили кольчуги с волчьими головами.

— Они подожгли амбар, где Нейтан должен был говорить, — доложил гонец, весь в саже.

Я послал менестреля Ойсина, чьи песни о подвигах Эйре заставляли плакать даже старых воинов. Он встал на пепелище с арфой, обёрнутой в траурный плат, и запел:

«Где же твои сокровища, вождь? В пепле ли, что ветер развеял? Или в детях, что хлеб наш едят, Под защитой дуба и стали?»

Нейтан, держа культёй руку над головой, крикнул:

— Видите этот шрам? Он от меча Айлиля! А эти — от ваших вождей, что грабили вас под видом защиты!

Толпа замерла. Кто-то бросил камень в дружинника, пытавшегося перебить речь. Арбалетчики даже не пошевелились — народ сам стал щитом.

Вечером у костра я перебирал письма кандидатов, написанные на грубом папирусе. Эндла сообщала о новой школе для девочек в Осрайге, Колман — о спорах за межевые камни, Кайрбре — о тайной встрече вождей в лесу. Нейтан прислал зазубренный наконечник стрелы с надписью: «Их следующая цель — ты».

Руарк, чистя кинжал, бросил:

— Может, устроим «несчастный случай» для пары вождей?

— Тогда их могилы станут алтарями для мятежа, — ответил я, бросая щепку в огонь. — Закон должен победить не силой, а...

— Привычкой, традицией — закончил он, усмехаясь моим же словам.

В последнюю луну перед выборами я объехал все провинции. В Осрайге Эндла вручала серпы, выкованные из эйрита, вдовам погибших воинов. В Лойгис Колман сам впрягся в плуг, вспахивая «неудобье» перед толпой. В Уи Хенкселайг Кайрбре устроил суд под дубом, разрешив спор о краже овец без крови. А в Уи Нейллов Нейтан, стоя на щите, поднятом людьми, поклялся:

— Если выберут меня — первым делом сломаю клеть, где вожди держали ваши души!

Возвращаясь в Гаррхон, я видел, как дети рисуют дубовые листья на камнях, а старики спорят у колодцев, чей кандидат «честнее». Закон больше не был сводом правил — он стал частью их жизни.

Но когда ветер принёс запах первых осенних дождей, я понял: выборы не кончатся подсчётом голосов. Это лишь начало новой битвы — той, где побеждают не мечом, а умением помнить. Помнить, что даже самый крепкий дуб когда-то был жёлудем, который посмел прорасти.

***

Сентябрьский ветер гнал по небу рваные тучи, словно спешил замести следы лета. Я сидел в кабинете Гаррхона, разглядывая списки кандидатов, испещренные пометками монахов. На пергаменте, пропитанном дымом и тревогой, чернели имена, за каждым из которых стояла надежда — или угроза. Выборы в трех лицах: глава провинции, судья, сенатор. Три головы Цербера, которых предстояло приручить голосами людей, не знавших, что такое «бюллетень».

Самое главное правило для верховного судьи: закон превыше всего! Первыми прибыли экзаменационные свитки из Осрайге. Вождь Лугейд, потомок друидов, проваливший экзамен на кандидата в судьи, прислал письмо, запечатанное воском с оттиском волка: «Законы Эйре — ветер, а обычаи предков — корни. Кто устоит в бурю?»

Его оппонент — Катал, ветеран легиона, потерявший глаз в битве при Слив-Блум, — явился лично. Его единственный глаз сверлил меня через стол: — Они учат параграфы, а я десять лет разнимал драки из-за межи. Вчерашний раб знает: закон мертв без справедливости.

Экзамен для судей проходил под дубом друидов, где когда-то решали споры жребием или поединком. Лугейд, облаченный в плащ из волчьих шкур, цитировал законы, как стихи. Катал, указывая на шрамы на руках, говорил о случаях: — В Уи Маэлтуйле брат убил брата за кражу коровы. По вашему закону — виселица. А по-моему — штраф в пользу детей покойного. Ибо голодные сироты страшнее мертвого вора.

Монахи записывали ответы, качая головами. Закон против опыта — такую битву не выиграть пергаментом.

Для выдвижения в кандидата в сенаторы нужно было сто имён на бересте. В Лойгис крестьяне принесли свиток с сотней зарубок вместо подписей. Их кандидат — Бресал, бывший раб, выкупивший себя урожаем с «неудобий», — стоял у дороги с весами в руках.

— Видишь? — Он ткнул пальцем в зарубки. — Каждая черта — человек, который поверил, что голос раба может что-то изменить.

Но вожди нашли лазейку: они выдвинули своего кандидата — слепого барда Маэл Дуйна, чьи песни славили «старые добрые времена». Его регистрационный свиток украшали подписи старейшин и членов их кланов, дрожавшие, как листья под осенним ветром. Я спросил одного:

— Ты понимаешь, за что голосуешь? Старик, глядя на землю, пробормотал:

— Он пел на свадьбе моего сына...

У глав провинций было всё сложнее им предстояло пройти тысячу шагов к власти, выдвижение требовало тысячи подписей. Сложнее всего было в Уи Хенкселайг. Чтобы собрать тысячу подписей, кандидату Энгусу пришлось объездить десятки хуторов. Его спутник, монах-писарь, жаловался:

— Половина не умеет читать. Рисуют кресты, птиц, даже змей!

Их конкурент — вождь Кормак — прислал свиток, перевязанный золотой нитью. На пергаменте аккуратными буквами значились имена... всех его дружинников, умерших за последние пять лет.

— Они бы проголосовали за меня, — усмехнулся он на суде. — Разве духи предков не часть народа?

Пришлось выставить стражу у урн для голосования. Принимались голоса только живых.

Уи Нейллов сложилось сложная ситуация, выборы под мечом. Здесь избирательный процесс напоминали осаду. Кандидат от вождей — Ойсин, чей отец сжег деревню за отказ платить дань, — раздавал эль и серебряные кольца. Его люди патрулировали дороги, «объясняя» крестьянам, как ставить метки на бересте.

Мы ответили хитростью. Ночью арбалетчики доставили в деревни ящики с «образцами бюллетеней» — на каждом уже стояла печать Энгуса. Утром люди, боясь ошибиться, просто копировали знак. Ойсин, обнаружив подлог, пригрозил сжечь урны:

— Это обман!

Но его остановил старый воин Фергал, чья дочь училась в школе Эйре:

— Ты боишься знаков? Тогда я научу тебя читать.

Наконец наступил «День тишины». Накануне выборов по закону запрещались речи и пиры. Мы с Руарком объезжали провинции, слушая тишину. В Осрайге Эндла молилась в новой часовне, в Лойгис Бресал чинил плуг, в Уи Хенкселайг Энгус считал звёзды, гадая о завтрашнем дне. Только в Уи Нейллов тишину рвали крики: дружинники Ойсина пытали писаря, посмевшего сосчитать подписи. Смутьянов судили по законам Эйре.

— Надо было повесить пару для примера, — предложил Руарк, точа кинжал.

— Тогда их смерть станет камнем в основании их власти, — ответил я, зная, что закон должен победить сам — или не победить вовсе.

Голосование началось на рассвете. В деревнях урны охраняли ветераны с дубовыми щитами, в городах монахи читали законы, чтобы отвлечь толпу от подкупа.