Гасконец. Париж (СИ) - Алмазный Петр

— Ну что, Конде, вы достаточно мне верите? — холодным, почти обвиняющим, тоном произнёс он. Конде несколько секунд смотрел в глаза гугеноту, пока наконец-то не ответил:

— Между нами странные отношения завязались, не правда ли, Анри? Мы не доверяем друг другу. Мы пытались выяснить, кто же из нас первым предаст другого. В итоге вы уверены, что вас предал я, хотя я никогда бы не опустился до того, чтобы послать за вами убийц. Тем более, гугенотов.

— Почему тем более?

— Потому что я, хоть и не являюсь гугенотом сам, считаю, что использовать обделенных и униженных грешно.

Анри д’Арамитц вздохнул.

— Гугеноты, Конде, никогда не будут униженными. Унижают себя лишь те, кто переступают через свою совесть и честь, ради власти над другими.

— Да, я думаю, вы правы. Клянусь, что хоть сам являюсь католиком, никогда не врал вам в одном. Я уверен, что дело моего деда и прадеда было правым.

Это всё невероятно здорово, друзья, — перебил я обоих. — Но всё же Мария здесь, и её сын тоже.

Анри наконец-то всё понял.

— Есть ещё один наследник?

Я кивнул. Тогда Анри откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. Он недоверчиво поглядел на нас и спросил:

— Неужели, Безымянный Принц?

— Он самый, — вздохнул Конде. Под этим прозвищем вся Франция и знала «умершего» в возрасте четырёх лет младшего брата Короля Людовика. По официальной версии, он умер до того, как принял крещение. Французские монархи же давали своим детям имена только после исполнения этого таинства.

— Но как он узнал о том, кем является?

— Мария обещала моему отцу воспитать его как обычного дворянина. И всё же, не думаю, что она могла бы ему солгать. Сейчас она, по-видимому, начала стареть. Или до них обоих дошли слухи об аресте Бувара. К тому же, обязательно дошли бы новости о том, что здоровье Короля уже совсем слабое. Я не знаю. По крайней, никто не доверяет Гастону Орлеанскому, и никто не хочет, чтобы Анна Австрийская стала регентшей для юного Людовика.

— Но король выживет! Вы это понимаете? — наверное, куда более грубым тоном, чем нужно, сказал я. Не крикнул, но точно повысил голос. Конде наконец-то оторвался от кресла и начал ходить из угла в угол.

— С чего вы взяли, черт возьми⁈ Отправили его неизвестно куда. Кто вообще поверит в то, что он выживет? Вы же просто пытаетесь его спрятать, на время самой острой фазы болезни! Весь Париж уверен, что Людовик отправится следом за Красным!

— Послушайте, герцог, я клянусь вам, Его Величество выживет. Я уверен, что он доживёт до совершеннолетия юного Людовика. Так что, я прошу вас не думать, будто дело безнадежно. И то, что сейчас в игру вступил второй наследник, ничего не меняет.

— Но что вы с ним сделаете? Поймите меня, шевалье, я не готов подписать этого человеку смертный приговор. Он не заслуживает смерти. В худшем случае, он делает то, что он сам или его мать, считают правильным.

— Вы знакомы с ним. Не просто знаете о его существовании, но хорошо знакомы. Иначе бы письма не получили.

— Да, шевалье, и это человек куда более благородный, чем я сам.

— И всё же, герцог, Безымянный Принц сам выбрал этот путь. Это он, в отсутствии брата, поднимает мятеж.

— Он поднимает мятеж в отсутствии призрака. Для него Людовик уже мертв. Все благородные люди считают, что Людовик скоро умрёт. В конце концов, даже если он выживет, по крайней мере, рядом не будет Мазарини.

— Никто не доверяет Анне Австрийской, никто не доверяет Мазарини. Я понял. Что ж, я обещаю, что я не буду его убивать.

— И это всё? — усмехнулся Конде, возвращаясь в кресло. — Этого мало.

— Что вы от меня хотите? Если мы сможем схватить Безымянного Принца, я обещаю отдать его под суд лично брату. Поверьте, Людовик XIII был очень счастлив узнать о том, что его брат жив.

Принц покачал головой, но было видно, что мы его всё-таки смогли сломить. Он посмотрел на нас с Анри и попросил слугу наконец подать вина. Мы молчали всё время, пока старик нёс ему бутылку, когда наполнял водой кубок. Принце Конде с жадностью, за один раз, осушил весь кубок. Только тогда бледность наконец-то сошла с его загорелого лица. Вот только герцог не знал, где сейчас скрывается человек, чьего имени не знала Франция.

У нас было лишь имя, которым назвал себя Безымянный Принц — Генрих V Орлеанский.

— Nomen est omen, — сказал Анри. — Имя есть Знамение.

Когда мы вышли из дома Конде, на улицах уже бушевали первые пожары. Увы, но люди нашего таинственного противника, всё-таки получили приказ и перешли к активным действиям. Хуже всего то, что они также получили оружие. Тут и там можно было услышать звуки стрельбы. Кто-то уже залезал на баррикады, кто-то уже сталкивал оттуда солдат.

Небольшая группа гугенотов, одетых во всё черное, пробежала мимо нас с обнаженными шпагами. Не то, чтобы чёрный был прямо-таки обязательным цветом для гугенотов — просто Анри опознал несколько лиц в толпе. Перед нашим уходом, Конде сказал, что попытается использовать свои связи (и память о своём знаменитом деде) среди протестантов. Он обещал вывести этих несчастных с улиц, но вряд ли бы он успел сделать это до того, как мы прольём первую кровь.

Не успели мы отойти и на пару шагов от особняка герцога, как нас заметила пара бандитов. В этих мордах можно было точно опознать граждан, по которым плачут либо каторга, либо галеры. Один из них был всем ребёнком. Я узнал его сразу и усмехнулся.

— Не хочешь сбежать сейчас, щенок? — бросил я пацану.

Это был именно тот шкет, кто повёл ко мне убийц, сразу после пожара на постоялом дворе. Второй, постарше, уже вскидывал аркебузу, так что времени у нас не было. Я метнул в него кинжал. Лезвие вонзилась в глотку мужчине, кровь брызнула на мальчишку, стоящего рядом. Щенок закричал. Вместо того, чтобы броситься бежать, он подхватил выпавшие из рук умирающего оружие и фитиль.

— Каналья, — успел выдохнуть я.

А потом аркебуза выстрелила. Анри д’Арамитц оказался быстрее меня всего на долю секунду. Он бросился вперёд, закрывая меня грудью и пуля попала в него.

— Это тебе за папку! — заорал мальчишка, пытаясь перезарядить аркебузу.

Я осторожно уложил Анри на землю. Он был жив, даже усмехался, но сказать ничего не мог. Пуля попала ему куда-то между грудью и плечом, точнее, где-то в этой области расцветало кровавое пятно. Но у меня не было времени раздевать друга и осматривать его рану.

— Не смей помирать, пока меня не женишь! — прошипел я в лицо Анри. Тот всё-таки смог выдавить из себя несколько слов:

— Иди к чёрту, Шарль.

Я рассмеялся. Из дома Конде уже выбегали слуга и его хозяин. Я выхватил из ножен шпагу и спокойно пошёл на пацана. Тот совершенно не умел перезаряжать такое оружие. Чудо, что он вообще смог попасть. Щенок упёр аркебузу в землю, и всё пытался втолкнуть в дуло пулю с пыжом. Рядом лежал разодранный мешочек с порохом. Я не был уверен в том, что щенок высыпал нужное количество. Подойдя ближе, я заметил, что мальчишка бережёт правую руку — наверняка отдача с непривычки оставила на его плече мощный синяк. Если не что похуже — пацан, на таком адреналине, мог и выбитое плечо не почувствовать.

Я ударил его наотмашь, но не шпагой, а рукой. Пацан упал на землю. Тогда я приставил шпагу к его горлу и сказал:

— Ты бесчестная маленькая крыса.

— А ты убил моего папку! — слёзы выступили на глазах мальчонки. Мне на мгновение стало интересно, а где этот папка пропадал до этого… но всего лишь на мгновение.

Убивать детей я всё ещё не был готов, в какое бы суровое время не попал. Поэтому, просто ударил его эфесом по голове. Я сдерживался, но мальчишка всё равно отключился. На всякий случай, я склонился над щенком и проверил пульс. Маленькая крыса была жива.

Мне было жаль его, как жаль любого малолетнего придурка, попавшего в дурную компанию. Но куда больше мне было интересовала судьба несчастного Анри д’Арамитца. Гугенот уже пытался подняться. Сидел, оперевшись на стену дома, в окружении старого слуги и герцога Конде. Увидев меня, он расплылся в улыбке.