Стародум (СИ) - Дроздовский Алексей

Оказалось, что единоличная сила важнее всех прочих обстоятельств. Когда ты можешь в одиночку уничтожить небольшую армию, никто тебе не указ.

Безумец обосновался в детинце, сместив оттуда других бояр.

И вот теперь мы втроём направляемся в город, чтобы уничтожить такого человека. Того, кто двадцать лет назад получил от леса огромную силу и смог перевернуть историю целого княжества. Но одолеть его мы всё-таки сможем. Пусть безумец и подчиняет себе людей, засовывая им руку в живот, но я сильно сомневаюсь, что он сможет продолжить жить без головы.

Всё, что мне надо — подобраться достаточно близко.

— Добро пожаловать домой, — произносит сотник со своей обыкновенной паскудной ухмылкой. — Это самое лучшее место на всей Руси, здесь всегда можно встретить новых людей, новые языки, новые товары и еду. Вы полюбите это место.

— Вот уж сомневаюсь, — тихо шепчет Никодим. — Худшего места для жизни — не сыскать.

— Ты преувеличиваешь, — возражает Светозара. — Только посмотри, какой он большой.

А город и правда большой. Прокормить его — целая задача. Теперь понятно, почему между городом и деревнями ходит столько торговцев, обменивая еду на произведённые ремесленниками товары.

— Как давно я хотела тут побывать, — продолжает Светозара. — Мне надо тут всё-всё-всё посмотреть.

— Не забывай, что мы вроде как пленники.

— Ай, не надо. Мы можем сбежать как только захотим.

— Да и вообще, мы сюда не отдыхать пришли. Сначала работа, потом развлечения, всё как у нас в селе.

Глядя на разговоры моих друзей, трудно поверить, что они осознают всю сложность задуманного нами. Неужели только я один понимаю, какая это чертовски трудная задача?

Во время эпохи безумия все друг друга стараются убить. Стоит одному человеку получить мало-мальски полезную силу, он тут же старается применить её, чтобы получить что-то для себя. Многие стали разбойниками, грабителями, убийцами. Уверен, безумца за долгие годы множество раз пытались прирезать, отравить, подстеречь в переулке. Но он до сих пор жив, значит и нам не удастся сделать всё так просто.

Но отвлекать друзей не хочется: раз уж они оказались в городе, пусть сполна почувствуют здешнюю жизнь.

Постараюсь всё сделать сам.

— Ну всё, посмотрели и хватит, — сотник обрывает разговоры среди добровольных рабочих. — Пора идти к Юрию Михайловичу.

Одной большой колонной мы направляемся в Новгород, и городские дозорные открывают врата перед нами. Долгое время жители Вещего считали Перепутье городом, но это была лишь кучка домишек, где ничего не происходит, по сравнению с этим местом.

Мы вошли с торговой стороны в разгар дня, поэтому город выглядит как один огромный базар, что отчасти так и есть.

Народу… тьма.

Никогда и представить не мог, что в одном месте может собраться такая толпа. У нас в селе даже во время праздника столько человек не было, а здесь обыкновенный день. Повсюду лица, лица, лица… кто-то в мехах, не смотря на август, кто-то весь бисером увешан.

Все говорят, кричат, спорят.

Столько шума…

Если пробыть здесь несколько дней, можно с ума сойти от обилия людей. Теперь понятно, почему безумец такой безумный: он попросту свихнулся наблюдая за суматохой, где каждый человек что-то делает, куда-то спешит. Каждый — живая душа, теряющаяся в общем гаме.

— Смотри какие волосы, — Светозара указывает на мужчину в стороне. — Чудо какое-то!

— Действительно, — говорю.

Мы с девушкой не отрываясь смотрим на человека, пусть это и не совсем прилично — глазеть вот так открыто. Но это же невообразимо! У него волосы цвета огня, тёмных, догорающих углей.

— Это называется «рыжий», — произносит Веда, сидя у меня на плече. — Припоминаю, что много таких видела.

— Рыжий, — подтверждает Никодим. — У меня друг в детстве был такой.

— И почему у него волосы такого цвета? — спрашивает Светозара.

— Родился таким. Бывает. Что его, из дома теперь выгонять?

Чем дальше мы идём, тем больше теряемся от обилия шума и мелькающих людей. Если бы не стража, направляющая нас, мы очень быстро разбрелись бы по сторонам и потерялись. Так мы доходим до реки и поворачиваем вдоль. Весь берег Волхова — одна большая пристань, возле которой покачивается множество всевозможных судов: и небольшие рыбацкие лодки, и плоскодонные ладьи с низкими бортами, и морские кнорры, картинки которых мы видели в книгах, даже несколько плотов. Повсюду снуют моряки, разгружают и загружают бочки, тюки, ящики.

Дорога усеяна конским навозом, никто его не убирает. Только соломой сверху накрывают, чтобы не испачкаться, но это не очень-то помогает. Воздух гудит как растревоженный улей: крики разносчиков, ругань торговцев, лязг цепей. Над головами сплошные вывески: горшки, доски, рыба, меха. Пахнет дымом, квашеной капустой и чем-то едким, это дубильщики кожу обрабатывают.

И почти все, сука, одеты лучше нас.

Одежда такая же льняная, но ни заплатки, ни порванных промежностей.

Понятно, почему Никодим так не любит этот город. У нас в селе намного спокойнее: не приходится каждый день толкаться и ругаться, когда на ногу наступают. А наступают здесь наверняка очень часто.

Чуть дальше виднеется мост через реку на Софийскую сторону, но мы почему-то проходим мимо. И двигаемся ещё дальше.

Вскоре мы останавливаемся у большого поместья на берегу — Ярославово дворище. Когда-то это было место, где жил князь Новгородский, теперь же обыкновенный постоялый двор для важных гостей.

— Разве… разве нас не должны были отвести вон туда, — Никодим указывает на другую сторону реки. Я… я думал…

— Мне тоже… — говорю. — Казалось…

По какой-то причине стало трудно дышать. Даже говорить получается с трудом.

Мы с остальными похищенными крестьянами внезапно начинаем ослабевать, точно из нас выкачали всю жизненную силу. Ноги подгибаются, люди хватаются друг за друга, чтобы устоять, но самое странное происходит не с телом, а внутри.

Чувствую страх.

Настоящий, первобытный страх.

То самое ощущение, которое испытываешь, когда хватает судорога за ногу посреди реки, и едва выплываешь на поверхность, чтобы вдохнуть. Когда залез на высокое дерево, и резкий порыв ветра раскачивает крону, заставляя тебя хвататься за тонкий ствол, когда ночью выходишь помочиться и видишь в двух шагах от себя наполовину разложившееся умертвие, скалящее зубы.

Не могу понять, чего именно я так испугался, но это чувство целиком овладело всем естеством. Думается очень трудно.

— Что это? — шепчет Никодим. — Я не могу голову поднять…

Парень цепляется за моё плечо, Светозара делает то же самое с другой стороны. Мне приходится идти за нас троих, только я сохраняю достаточно воли, чтобы передвигаться.

— Я уже встречала такое прежде, — проносит Веда, летая возле нас. — Много лет назад.

— Что это? — спрашиваю. — Что это такое?

— Мартын Михайлович, князь Владимиро-Суздальский. Это его сила: безумец заставляет людей служить ему, а людоед делает так, чтобы его боялись все окружающие.

— Как? Что…

Приходится собрать весь свой рассудок в кулак, чтобы продолжать говорить.

— Разве они с безумцем не должны стоять на Волге? Воевать друг с другом?

— Должны. Но раз Мартын Михайлович тут, значит братья уладили свои разногласия. И теперь два Великих князя в Новгороде.

— Тимофей, — шепчет Светозара. — Может, сбежим? Я не хочу идти дальше…

— Я тоже не хочу, но нам нужно. Стражники должны привести нас прямо к безумцу, чтобы нам не пришлось пробиваться к нему своими силами. Это наш шанс оказаться к нему на расстоянии вытянутой руки.

Чем ближе мы подходим к дворищу, тем сильнее ощущается давление ужаса. Крестьяне, стражники, случайные прохожие, все кривятся и трясутся. Самые слабые попадали на землю и лежат на боку, закрыв голову руками. Даже сотник спешился, почти слышно как он стучит зубами.

Удивительно, но сила людоеда не влияет на животных: лошади продолжают идти вперёд как ни в чём не бывало.