Последний Герой. Том 4 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— О, завёлся! — удивился я. — Признаться, не верил, что этот драндулет заработает.

— Это тебе не современные шмарки-иномарки. — возмутился старик. — Это зверь! Я на нём знаешь, сколько баб скадрил?

— Не знаю и знать не хочу, — махнул я рукой. — Поехали уже.

Включил заднюю, выехал из гаража. Кузьмич всё это время косился на меня, будто что-то во мне его забавляло или настораживало.

Мы поехали по просёлку, мимо узких дачных улочек, миновали автобусную остановку.

— И где тут аптека? — спросил я, хмурясь.

— Да вон там, за поворотом.

Подъехали к магазину «Людмила». Вывеска с облупившимися буквами, рядом табличка: «Пиво. Колбасы».

— Это, что ли, аптека? Это же продуктовый.

— А я, думаешь, чем лечиться собрался? Таблетками, что ли? — от души фыркнул Кузьмич. — Тьфу ты, ядрена вошь, я ни одной таблетки за всю жизнь не съел!

Старик выскочил из машины, не прошло и пяти минут, как он вернулся с бутылкой водки, палкой колбасы и буханкой хлеба.

— Вот, — сказал он, вертя в руках бутылку. — Самое лучшее обезболивающее.

Мы двинулись обратно. Но стоило мне выехать на проселок, как из-за поворота показался «УАЗ Патриот» ГАИ. Машина резко встала поперёк дороги. Вышли двое в бронежилетах с автоматами, третий — с полосатым жезлом, тоже в бронежилете, но только с табельным пистолетом на поясе. Начали тормозить все машины подряд.

— Твою ж дивизию… — пробормотал Кузьмич. — Какая-то облава. Ищут кого-то… уж не тебя ли, часом? — хитро глянул он.

Мы ехали прямо на них. Я уже прикинул — резко развернуться, дать газу… Всё-таки я в розыске, и наверняка есть ориентировка у наружных нарядов. Но тут инспектора остановили другую машину — старую, тёмно-зелёную «Волгу» с ржавыми арками и полуспущенным передним колесом. Занялись ею.

Я решил — проеду, не привлекая внимания. Но автоматчик шагнул на дорогу и замахал рукой: остановиться.

Черт. Сбить его и уйти — или сыграть по обстоятельствам? Нет. Жизнь мента на себя не возьму, даже если он меня ищет.

И я притормозил посреди дороги, не уходя на обочину — так удобнее будет рвануть, если что.

Глава 20

Сотрудник с автоматом подошёл к «Москвичу», наклонился к окну:

— Добрый день. Ваши документы.

Я опустил стекло до упора, делая вид, что собираюсь достать водительское, которого, конечно, при мне не было. Да и будь оно — всё равно бы не показал. Всё-таки я в розыске.

— План «Перехват». Проверяем, — сказал он ровным голосом, явно заезженной фразой, которую, наверное, произнёс уже с десяток раз за день. — Операция. Проверяем всех, все машины.

Рядом со мной Кузьмич вдруг застонал, схватился за грудь и осел на сиденье.

— Сынок… таблетку… — прохрипел он, морщась. — Дай скорее таблетку.

Он сполз по сиденью, сгорбился, как будто каждый вдох давался с усилием.

— Что с ним? — нахмурился автоматчик.

— Сердце, — ответил я, стараясь придать голосу тревожности. — Дома таблетка, отец… Потерпи чуть-чуть.

— Ох, щас богу душу отдам… не могу терпеть… — простонал Кузьмич, и даже цвет лица у него стал какой-то землистый,. как мне показалось.

Сзади подкатила тёмная «девятка», затонированная вкруг, с ревущей музыкой и басами, гремящими так, что дрожал воздух. Передние окна открыты. Внутри — типичная компания: кепки, наколки, пакеты на заднем сиденье. На их фоне старый «Москвич» с умирающим дедом выглядел куда менее интересным трофеем.

— Ладно, проезжайте, — махнул автоматчик и переключился на новую цель.

Я воткнул передачу и аккуратно тронулся, а потом, отъехав на пару десятков метров, добавил газу. Кузьмич, всё так же полулёжа, еле заметно подмигнул.

Мы заехали за поворот, и дед, наконец, выпрямился, перестав корчить из себя умирающего. Прямо уселся, тяжело выдохнул, нагнулся и поднял с пола магазинный пакет. В пакете — бутылка водки, палка колбасы и хлеб. Он прижал его к груди бережно, как ребёнка, и на секунду даже прикрыл глаза, будто согрелся этим теплом.

— Ну ты и артист, — усмехнулся я. — будто репетировал.

— А то, — хмыкнул Кузьмич. — Я и без репетиции могу.

— Актёр, что ли, в прошлом?

— Почти, — туманно отозвался он и, не глядя, продолжил: — А я же вижу, как ты напрягся. Повязали бы тебя… А ты человек хороший. Негоже тебя ментам сдавать.

— Да? Откуда знаешь? Может, я плохой.

— Я жизнь прожил, ядрит-ангидрит, — хихикнул он. — В людях разбираюсь. Навострился. Непростой ты, Максик. Непростой.

— Ну, если я такой непростой, может, стоило все же тогда меня ментам сдать?

— Непростой, но хороший. И сдам, а кто ж тогда со мной беленькую кушать будет? — он похлопал ладонью по пакету. — Я же не алкаш, чтобы в одну харю глыкать. Хе-хе.

— Да не пью я, отец, — обманул я.

Не хватало еще и продолжение «банкета» устраивать.

— Да я и сам не пью. Это ж лекарство. Лекарство древнее, народное. Почитай, что предки наши всю жизнь им лечились. Уважать надо и предков, и лекарства. А ты говоришь, не пьёшь… Лукавишь, небось. Тимофея Кузьмича вокруг пальца обвести не так-то просто, сынок.

Я задумался. А дед-то еще тот жук оказался.

— Да самый я простой, — отмахнулся я. — ПТУ, стройка, а теперь на даче перекантовываюсь.

— Ага. Пальчики у тебя, как у пианиста, — заметил он, прищурившись. — Чистые, ухоженные. Лестницу, когда меня вытаскивал, быстро нашёл, даже не спросил, где стоит. Грамотно так обыскал дачку мою, приволок… Я и слова сказать не успел. И самое главное — передачу заднюю в «Москвиче» ты включил в один раз, тоже не спрашивая. А она тут не как на «Ладе» включается.

— Ну, водил я раньше «Москвич»… Вот и всё.

— Простые парни «Москвичей» уже давно не водят, — усмехнулся Кузьмич.

— Ты меня в чем подозреваешь-то, не пойму? — поморщился я.

Меня уже изрядно стал напрягать этот разговор.

— Да мне всё равно, — махнул он рукой. — Главное — ты человек хороший. У нас, знаешь, испокон веку закон что дышло: сегодня ты хороший — завтра преступник. Сегодня преступник — а завтра уже меценат. Я к этому проще отношусь. Главное, чтобы ты Нюрку у меня не отбивал, — хитро прищурился он. — А так, я к тебе с душой.

Мы нагнали по дороге статную женщину с пакетом, она чинно и вальяжно перекатывала объемные ягодицы под легким ситцевым халатом. Хотя вокруг кроме воробьев и старого «Москвича» никого не было. Шла, как будто всю дачную улочку ей в личное пользование выделили.

Кузьмич, едва не высунувшись в окно, засиял:

— О, смотри какая! Прям плывет по дороге… Эй, красавица, а, красавица! Тебя подвезти?

Она обернулась через плечо, хихикнула:

— Подвозилка у тебя старая слишком.

— Старый конь борозды не портит! — выпалил Кузьмич.

— Ну и глубоко не пашет, — парировала она, и мы уже проехали мимо.

— Уф… какая! Ты видел, а? Нет, Макс, ты видел? Эх, где мои пятьдесят годков…

— А сколько тебе сейчас?

— Лучше не спрашивай, — отмахнулся он. — Женщин всё меньше, а дни рождения всё чаще…

Доехали до дома без приключений.

— Я проставляюсь, — заявил Кузьмич, выбираясь из «Москвича», — так сказать, за спасение капелюшечку принять надобно. Возражения, Максим, не принимаются. Можно сказать, день рождения второй у меня сегодня. Вот глупая была бы смерть… сдохнуть в компостной яме. Глупее, Макс, и придумать нельзя.

Я понял, что от Кузьмича не откручусь, да и контакт с соседями лишним не будет. Всё-таки он меня почти раскусил — интересно, как? Сам не понял. «Непростой ты», говорит. Ну и он, похоже, тоже непростой.

— Заходи, падай на диван, — махнул он рукой.

Он подвинул низкий столик на колёсиках, выставил стопки. Достал банку солёных груздей, ловко нарезал, смешал со сметаной, присыпал укропом и лучком. Нарезал колбасу.

— Царская закуска, — облизнулся Кузьмич. — Давай-ка ты наливай. У меня одна рука после падения не работает, а вторая трясётся.