Деньги не пахнут 8 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

— Ты сегодня не надел те часы, что я тебе подарил? — спрашивал он как бы невзначай, улыбаясь уголком губ.

После чего легко переходил к нужной теме:

— Как я говорил утром, сегодня у меня афтерпати. Забегай хотя бы на минуту, даже если приедешь под занавес.

В этом напоминании слышалась тонкая просьба, спрятанная за вежливой небрежностью.

Самой важной фигурой, конечно, оставался Дикаприо. Лау понимал: если он придёт, вся конструкция вечера засияет как следует.

— Если заглянешь, встретишь пару инвесторов, которые могут поддержать твой фонд.

Актёр уже давно был погружён в экологическую повестку — завёл собственный фонд, вкладывался в документалистику, искал поддержку для нового фильма о природе. И слова Лау попали в точку.

— Тогда загляну хотя бы ненадолго, — кивнул он, чуть смягчившись.

С этого момента у него был минимум один звёздный гарант вечера.

Всё, что происходило дальше — выставки, музыкальные номера, роскошный ужин — проплывало мимо него туманом. Он сидел, но не видел; слышал звуки, но не слушал. Всё его внимание было приковано к предстоящему афтерпати, словно туда тянулась внутренняя нить, потягивая всю его волю.

Когда стрелки подползли к полуночи, Лау выскользнул из зала и поспешил к месту вечеринки — проверить последние штрихи.

Афтерпати он задумал в той же эстетике, что и сам бал. Тема этого года звучала громко и звучно: «Китай сквозь кривое зеркало».

Лау со вкусом вплёл мотивы в атмосферу: у входа возвышались красные ворота в стиле Запретного города, и казалось, будто на их лакированных столбах ещё теплится дневное солнце. Стражники в костюмах эпохи Цин стояли неподвижно; их одежда пахла свежим шёлком и чуть-чуть — краской.

Закуски подавали в нежно-зелёной нефритовой посуде, словно каждая тарелочка выточена не человеком, а морем. За баром, где пахло цитрусами и холодным стеклом, смешивали коктейли с причудливыми названиями вроде «Мартини династии Тан».

По залу стояли терракотовые воины, которые казались почти живыми в мягких лучах подсветки. Над головами мерцали красные бумажные фонари, отбрасывая тёплый отблеск, будто от далеких костров. Иногда казалось, что ты больше не в Нью-Йорке, а зашёл в скрытый от глаз клуб Шанхая начала двадцатого века.

Чтобы пространство не выглядело слишком пустым, он привёл около сотни моделей — те рассыпались по залу, словно живые декорации. Но истинная цель мероприятия была далека от развлечений: здесь предполагались разговоры о деньгах, влиянии и взаимных интересах.

Для этого Лау выделил тихий уголок, где стоял покерный стол, гладкий и пахнущий деревом и дорогой смолой. Тут можно было вести серьёзные беседы, не перекрикивая музыку.

В сравнении с любыми другими вечеринками после бала, эта выглядела как другой мир — ярче, богаче, амбициознее.

— Выглядит впечатляюще, — произнесли первые вошедшие гости, оглядываясь.

Вскоре появился и Гонсалес. Лау почувствовал, как внутри невольно стянуло ожиданием. Хотелось услышать оценку, пусть даже мимолётную.

— Неплохо, — бросил тот, оглядывая пространство. И сразу же растворился в толпе, общаясь с приглашёнными.

Он задавал людям вопросы — о Лау, о его связях, о бизнесе. Логично: он хотел понять, действительно ли влияние того столь велико, как казалось. Но удивление пришло чуть позже.

— Неожиданно… — подумал он.

Гонсалес оказался вовсе не пустым светским шалопаем. Он работал методично, спрашивал точно, искал подтверждения.

И, к облегчению Лау, гости не подводили: финансисты, аравийские принцы, брунейская знать, люди из Голливуда — все подтверждали, что действительно знакомы с ним, сотрудничали, пересекались.

Казалось, всё идёт как по маслу.

Но вдруг Гонсалес получил звонок. Вышел. Вернулся. И с ним — двое незнакомцев.

Высокий мужчина и эффектная белокожая женщина.

— Позволь представить. Это мой бывший начальник, Сергей Платонов из Pareto Innovation. А это моя старая коллега, Рейчел Мосли.

— Эт… этот человек…!

Лау узнал его сразу — имя гремело по всему финансовому миру.

Тот самый «кит», который раскопал аферы «Теранос» и «Валиант». Человек, появление которого могло означать многое. И редко — что-то хорошее.

Стоило ему увидеть меня, как его лицо чуть дрогнуло, будто по коже прошёл холодок.

— Мне не стоило его приглашать? Я услышал, что тут вечеринка, вот и привёл его, — небрежно сказал Гонсалес.

— Нет-нет. Всё хорошо, — ответил Лау, пытаясь улыбнуться, но мышцы лица выдавали напряжение.

— Вот оно как… То, что бывает, когда прихожу лично, — подумал в тот момент.

Минус известности: моё присутствие само по себе заставляло людей напрягаться, словно пришёл проверять или искать слабое место.

Но у меня были вполне конкретные причины появиться здесь.

Во-первых — убедиться, как реализована идея. Поскольку уже поиграл с публикой образом «азиатского Гэтсби», даже специально дал просочиться месту вечеринки. Наверняка теперь где-то затаились камеры.

Но вот что увидел…

— Всё гораздо спокойнее, чем ожидал.

— Спокойнее? — переспросил Гонсалес.

Да. Роскошно — да. Стильно — да. Но картинка не переводилась в зрелищность.

— Ему не хватает киношного безумия, — понял одну вещь.

Если уж упоминать Гэтсби, все ждут определённого визуального языка: взрывающихся фейерверков, водопадов шампанского, безумного вихря музыки и света. А здесь — всё слишком аккуратно, слишком чинно.

Но это не была проблема. Скорее — заготовленная пустота, которую можно заполнить.

— Это больше похоже на одну из обычных вечеринок Гонсалеса. А тут ждал после бала нечто… другое, — сказал, затем повернулся к Лау:

— Если вы не против, могу помочь чуть оживить атмосферу.

Он кивнул, хоть глаза его снова тревожно блеснули.

И тут же позвонил Николь и сказал отправить всё подготовленное.

— Не волнуйтесь. Так… небольшая добавка, — успокоил его.

Скоро в зал вошла команда акробатов — гибкие тела, блеск костюмов, запах магнезии. И расставил их в ключевых зонах, чтобы создавали мощные визуальные акценты.

В другом углу мы установили декоративную «стену» — миниатюрную башню Великой Китайской стены. Для зрелищности привёз светящиеся в темноте очки — они ловили свет фонарей так, что казались инородными огоньками.

И Гонсалес тоже не остался в стороне.

— Ну, тогда тоже подолью масла в огонь, — ухмыльнулся он, набрал чей-то номер и спросил: — Вы не против фейерверков?

При этих словах глаза Лау расширились.

Когда раздался негромкий вопрос «Ты ведь не против фейерверков, да?», Лау распахнул глаза так, словно перед ним внезапно вспыхнули разноцветные огни. Слово «фейерверки» будто выстрелило в воздухе — с сухим, резким щелчком, как первый фитиль перед ночным салютом, и его округлое лицо мгновенно ожило.

После завершения MET Gala Нью-Йорк всегда вздрагивает от десятков вечеринок, разлетающихся по городу, как искры от римской свечи. Однако большинство из них растворяются в шуме мегаполиса — никто не замечает, никто не обсуждает, если только ведущей звездой не окажется кто-нибудь по-настоящему громкий. Но была вечеринка, которая прорезала этот сумбур, как яркий золотой след на чёрном небе. Та самая, которую устроил человек, уже окрещённый прессой «азиатским Гэтсби».

Само это прозвище — «Гэтсби» — словно пахло дорогим виски, пылью старинных книг и ночным песком Лонг-Айленда. За одним названием будто стоял целый мир — роскошь, тайна, искры шампанского, прячущиеся в полумраке люди, музыка, от которой внутри вибрирует грудная клетка. И когда камеры выхватили из толпы Декaприо, окружённого этой ослепительной декорацией, СМИ взорвались как праздничная петарда.

— Настоящий Великий Гэтсби? Реальный Гэтсби замечен на MET Gala.

— Азиатский Гэтсби против классического: реальность превосходит вымысел.

— Секрет актёрской игры Дикaприо — вдохновлялся ли он живым Гэтсби?