Стародум (СИ) - Дроздовский Алексей

Во мне столько буйства, столько кровожадности, что само время будто замедляется, позволяет мне рассмотреть моего врага и его брови, в удивлении поднятые вверх. Но лишь на мгновение. Мой нож вонзается ему в шею, прямо между ключицами. Я сбиваю его с лошади и мы оба падаем на землю, пока животное продолжает скакать уже без хозяина.

Я кричу и сам не знаю что именно. Левая рука сжимает горло ублюдка, а правая наносит удары ножом в голову. Остриё вонзается в глаз мужчины, в щёку, в нос, в лоб, в шею, в рот. Я тыкаю ножом в его рожу до тех пор, пока лезвие не сгибается в середине. Но и после этого я продолжаю душить мерзавца, всем своим весом наваливаясь на его горло. Большими пальцами чувствую угасающее дыхание. Во мне столько ярости, что я не могу остановиться. Я откусываю подонку кончик носа, отгрызаю бровь. Заканчиваю только когда другой всадник вонзает мне копьё в плечо.

Но его удар получился плохим: прошёл вскользь, оставив лишь царапину.

Я всё ещё на ногах и могу сражаться.

Этого достаточно.

Плевать сколько их, и сколько нас. Это не имеет значения. Важен процесс, а не результат. Я буду очень счастлив, если все мы до единого окажемся покойниками на этой земле. Ох, как я буду счастлив!

— Сдохни! — кричит ещё один всадник, скача в мою сторону с вытянутым копьём.

— Сдохну, — шепчу себе под нос, улыбаясь.

Как же я доволен!

Несколько духов предвкушения в виде качающихся голубых пятен появляются под проливным дождём.

Поднимаю копьё павшего подо мной воина и метаю его в грудь приближающегося всадника. Кольчуга блокирует удар, не давая острому концу пробить кожу, но этого достаточно, чтобы тот потерял концентрацию. Его собственное копьё проносится мимо, а сам он отклоняется в сторону, застигнутый силой броска.

В этот же миг он ударяется головой и верхней частью туловища о дерево, и сваливается в низ, но с лошади не падает из-за застрявшей в стремени ноги. Животное уносится прочь, стуча своим же всадником о каждую кочку на земле.

— Больше крови! — кричит Перун с небес. — Ещё больше!

Молнии теперь бьют так часто, что окружающие деревья начинают гореть, не смотря на проливной дождь.

— Хочешь крови? — кричу в ответ, задрав голову. — Будет тебе кровь!

Оставшиеся всадники приближаются слева. Они смогли перегруппироваться после первой атаки и теперь снова скачут строем, а у меня даже оружия больше нет. Лишь кулаки да зубы. Но мне этого достаточно… клянусь всем на свете, мне этого ой как достаточно! Большего и желать нельзя!

Отступаю за дерево, чтобы разрезать нападающих на две части.

Всадники проезжают мимо.

Ближайшие бьют копьями. Одно из них вонзается мне между лопаток со жгучей болью, второе стучит по голове, но череп не пробивает, лишь заставляет покачнуться, на миг потеряв ориентацию. Но в самый последний момент я всё же смог схватить седока за кожаный пояс правой рукой, а левой зацепился за дерево.

Мужчина падает на землю лицом вниз, тут же собирается подняться, но слишком поздно. Я хватаю его за волосы и одной рукой подтягиваю поближе к дереву. Я бью его лицом о ствол до тех пор, пока он не перестаёт шевелиться и ещё некоторое время после. Но и этого мало. Я поднимаю с земли большой камень и опускаю его на голову неудачливого бойца, превращая и без того бесформенное месиво в расплющенную квашню.

Кровь медленно покидает тело, но сил ещё предостаточно.

Во время короткой передышки я бросаю взгляд на друзей: Светозара лежит на земле без движения, Никодим держит в руке духовный клинок, сражаясь с оставшимися всадниками. Кажется, дела у него обстоят лучше, чем у меня: всего двое противников, да и те ранены.

— Хорошо! — кричит громовержец.

Он теперь висит в небе так низко, что почти касается верхушек деревьев.

Лай собак и пеших преследователей слышится ближе.

Шестеро моих противников на этот раз приближаются со всех сторон, поскольку решили, что скакать вместе среди деревьев неудобно. Так у меня для них новость — на лошадях в лесу вообще не удобно!

Подбираю копьё последнего павшего врага.

Пора устроить последнее представление для Бога войны.

Пусть вдоволь посмеётся сегодня.

Не дожидаясь атаки очередного всадника, я мчусь к одному из них. Тот выставляет навстречу копьё, собираясь ударить в ответ, но я бью не его, а в грудь лошади, на которой он сидит. Животное поднимается на дыбы, сбрасывая седока на землю.

Другой всадник заходит со спины, но я поворачиваюсь вовремя, чтобы отбить его удар. Острым концом я увожу его оружие в сторону, а тупую сторону копья опускаю прямо ему в зубы. Если этот выродок останется в живых, то до конца жизни будет рвать хлеб руками: ничего откусить он больше не сможет.

Третий пытается сбить меня с ног телом лошади, но я укатываюсь в сторону.

Мир превращается в мешанину из ударов: моих и вражеских. Я тыкаю копьём одного врага, но другой бьёт меня. Ещё один пытается заехать дубинкой, непонятно как оказавшейся в руке. Четвёртого я сбрасываю на землю и со всего размаху пинаю его голову ногой: так сильно, что ломаю собственные пальцы, но даже не чувствую боли.

Это последние мгновения моей жизни, поэтому я смеюсь в унисон с Перуном.

Как же я счастлив!

С пятым всадником мы боремся врукопашную до тех пор, пока я не выкручиваю ему голову в обратную сторону. Шестой ранит меня в ногу, но я так сильно ударяю его копьём, что оно входит ему в живот чуть пониже пупка и выходит с обратной стороны.

Оставшихся в живых я добиваю тем самым ножом, что взял у Светозары. Кривым, тупым, но по-прежнему несущим смерть.

— Суки, — шепчу на последнем издыхании.

Мир плывёт перед глазами. Я потерял очень много крови, ранен в нескольких местах. Ещё чуть-чуть и отправлюсь в забытье. Но пока что стою на своих ногах, покачиваюсь из стороны в сторону. Никодим со своими тоже разобрался: больше всадников не осталось.

Но со стороны уже приближаются собаки и сотня пеших воинов.

Вот и настал конец.

Поднимаю копьё, собираясь забрать с собой ещё хоть кого-нибудь. Падаю на колени, поскольку ноги больше не держат… ничего, на коленях тоже можно сражаться.

— Ты хорошо бился смертный, — раздаётся оглушительный голос сбоку. — Тебе удалось как следует меня повеселить.

Большая ладонь ложится на плечо: от прикосновения Перуна кожу начинает печь и щипать.

Старец выше меня на две головы, шире в плечах, у него настолько толстая шея, что кажется, туловище сразу переходит в голову. Даже под кольчугой видны толстые узлы мышц. Он смотрит на меня и улыбается уголками сияющих глаз, словно старый добрый дедушка.

— В награду я дарю тебе жизнь…

Из сумки на поясе Перун достаёт подкову и бросает её на землю. В тот же миг, как кусок железа касается земли, в это место ударяет молния, ненадолго оглушив и ослепив всех вокруг. Как только зрение приходит в норму, передо мной оказывается конь, сделанный из молний. Из тысяч и тысяч молний, сплетённых вместе в форму высокого, длинноногого скакуна. Раза в полтора больше любого другого коня, виденного мной в жизни. Он искрится и переливается яркими цветами. Гарцует, словно не может устоять на месте от избытка энергии.

— Это Вихробой, — произносит Перун, похлопывая по крупу коня. — Один из моих самых верных друзей. Он отнесёт тебя куда скажешь, если вежливо попросить.

— Спасибо, батюшка Перун, — говорю. — Я очень ценю твою помощь.

Из последних сил, опираясь о копьё, поднимаюсь на ноги. Стоять удаётся с трудом.

— Вихробой, отнеси меня с друзьями домой, пожалуйста. Мы будем тебе очень благодарны.

Фыркнув, конь опускает голову вниз.

Чуть в стороне сидит Никодим, держа на коленях голову Светозары. Девушка совсем бледная, кровь сочится из раны у неё в боку.

— Никодим, помоги закинуть её на Вихробоя.

— Она умирает, — безжизненным голосом отвечает парень.

— Знаю, но мы ещё можем её спасти.

Медленно, словно сквозь сон, Никодим помогает мне поднять Светозару и перекинуть её через коня Перуна. Преследователи стараются приблизиться к нам, но из-за встречного ветра им приходится прилагать вдвое больше усилий. Мы с Никодимом взбираемся на скакуна, и тот мгновенно взмывает в воздух.