Наследник 4 (СИ) - Шимохин Дмитрий

— А чегось? — тут же стал серьезен дядя.

— Сболтнуть лишнего могут, а оно мне не надо.

— Понял, — только и сказал он и скрылся за дверью.

Я же посидел немного в тишине, глядя на огонек свечи, а потом, затушив его, отправился спать.

Два дня пролетели в лихорадочной суете, которая все больше охватывала Москву. Город готовился к встрече царской невесты и невиданной доселе свадьбе. Улицы спешно украшали, где-то подновляли терема, мимо которых должен был проехать свадебный поезд. В Кремле и вовсе царило столпотворение: слуги носились туда-сюда, приказные и дьяки составляли бесконечные росписи для пиров и церемоний, из Грановитой палаты доносились то звуки иноземных музыкальных инструментов, то крики распорядителей. Сам царь Дмитрий был словно на крыльях — неугомонный, возбужденный, он лично вникал во все мелочи, от убранства палат до покроя новых кафтанов для себя и своих приближенных.

Меня он тоже не оставлял без внимания. Как тысяцкому, мне надлежало присутствовать при многих приготовлениях. Дмитрий то и дело звал меня к себе, показывал привезенные из Польши диковинки, советовался о расстановке бояр на пирах, хотя слушал вполуха. С восторгом рассказывал о красоте и уме своей нареченной Марины. Он совершенно не замечал ни моего сдержанного поведения, ни мрачных лиц старых бояр, ни глухого ропота, что нарастал в городе из-за бесчинств поляков, прибывавших с каждым днем все в большем числе. Шуйские затаились, после нашего разговора от них не было ни слуху ни духу, но я знал — они действуют, плетут свои сети в тишине палат.

Елисей доносил о встречах.

На исходе второго дня, когда я вновь был у царя, обсуждавшего с Грамотиным порядок встречи невесты, в палату ворвался запыхавшийся гонец.

— Государь! Весть! Марина Юрьевна в двух переходах от Москвы! Завтра к полудню будут!

— Едет! Едет! — Дмитрий подскочил с места, глаза его сияли. — Наконец-то! Андрюша, слышал⁈ Завтра! Готовиться! Живо! Ты, как тысяцкий, рядом со мной поедешь! Встретим мою голубку со всей пышностью! Грамотин, распорядись! Все должно быть по высшему разряду! Музыку! Трубы! Знамена!

Он метался по палате, отдавая отрывистые приказания, смеясь и потирая руки. Весь двор мгновенно пришел в движение. Зазвучали трубы, призывая к сбору, во дворе заржали кони, забегали оруженосцы, бояре спешно облачались в самые нарядные одежды.

Мне предстояло исполнять свою роль тысяцкого — быть неотлучной тенью царя на этой встрече. Я надел парадный княжеский кафтан, проверил саблю. Дядя Олег и мои сторожа были наготове.

С утра пышная процессия выстроилась во дворе Кремля. Впереди — сам царь Дмитрий на белом аргамаке, сияющий и возбужденный, рядом — я, как и положено тысяцкому, и Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, как дружка. За нами ближние бояре, включая князя Мстиславского и Шуйских, что старались на меня не смотреть, думные люди, отряд телохранителей в иноземных мундирах, сотня стрельцов со знаменами.

— Ну, Андрюша, с Богом! — крикнул мне Дмитрий, трогая коня. — К невесте!

Глава 4

Глава 4

Мы ехали неспешно, растянувшись длинной сверкающей лентой. Царь Дмитрий, казалось, совершенно не замечал ни пыли, летящей из-под копыт, ни палящего майского солнца. Он оживленно болтал то со мной, то со Скопиным-Шуйским, своим дружкой, то еще с кем. Рассказывал о планах на пиры, о подарках для невесты, о том, как поразит он Марину и ее отца своим великолепием. Я отвечал односложно, больше наблюдая. Князь Мстиславский ехал с непроницаемым лицом, Шуйские держались чуть поодаль, мрачные, как тучи, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем меньше становилось провожающих. Дорога опустела, лишь изредка попадались телеги или пешие путники, испуганно жмущиеся к обочине при виде нашей кавалькады. Наконец, миновав несколько подмосковных сел, мы достигли места, назначенного для встречи — большого луга у речки Вяземки. Здесь уже были расставлены шатры для отдыха, суетились царские слуги, готовили легкое угощение.

Спешившись, Дмитрий не находил себе места. Он то подходил к краю луга, всматриваясь вдаль, то возвращался к боярам, отдавая новые распоряжения, то снова вскакивал на коня, гарцуя перед строем стрельцов. Его нетерпение передавалось и другим, но по разным причинам. Бояре перешептывались, хмуро поглядывая на дорогу. Вот она, встреча, которая должна была соединить два мира, но которая, скорее всего, лишь подчеркнет их несовместимость.

— Вон! Вон едут! — раздался наконец крик дозорного с ближайшего холма.

Все взгляды обратились на запад. Вдалеке, на дороге, показалось огромное облако пыли, из которого постепенно начали вырисовываться знамена, блеск оружия, крытые повозки и несчетное число всадников. Поезд невесты приближался.

Даже издали было видно, насколько он огромен и богат. Сотни всадников в польских кунтушах и шлемах, слуги, музыканты. Несколько больших, богато украшенных карет, в одной из которых, несомненно, находилась сама Марина. Процессия двигалась медленно, но неотвратимо, демонстрируя мощь и богатство польского воеводы Мнишека. Это был не просто свадебный поезд — это была армия, вступающая в сердце России.

— Андрюша! Михаил! За мной! — крикнул Дмитрий, вновь вскакивая на коня и оправляя свой сверкающий наряд. — Встретим как подобает!

Мы с Михаилом Скопиным-Шуйским и несколькими ближними боярами последовали за царем навстречу приближающейся процессии. Остальная свита осталась у шатров.

Польский поезд остановился. Из передней кареты, обитой алым бархатом с золотым шитьем, вышел высокий статный пан лет пятидесяти с гордым и властным лицом, в богатом кунтуше и собольей шапке — Ежи Мнишек, воевода Сандомирский, отец невесты. Следом за ним показалась и сама Марина.

Она была молода, невысока ростом, но держалась с большим достоинством. Темные волосы скрывались под жемчужной сеткой, на ней было дорожное платье из темно-зеленого бархата, расшитое золотом. Лицо ее было миловидным, но твердым, с чуть капризным изгибом губ и проницательными темными глазами, которыми девушка смело и оценивающе оглядывала встречающих. Она не выказывала ни робости, ни девичьей скромности.

— Светлейшая панна Марина! Пан воевода! Наконец-то! — воскликнул Дмитрий, подскакав к карете и спешиваясь. Он буквально сиял от счастья. — Добро пожаловать на русскую землю! Заждался я вас!

— Великий царь московский! — Ежи Мнишек склонил голову с достоинством, но без подобострастия. — Дочь моя и я прибыли исполнить уговор и волю Божью.

Марина лишь слегка кивнула, холодно улыбнувшись. Ее взгляд скользнул по Дмитрию, затем по мне и Скопину-Шуйскому.

— Благодарю за встречу, ваше царское величество, — произнесла она чистым, но чуть резким голосом с заметным польским говором.

Дмитрий, казалось, не замечал ее сдержанности. Он расточал комплименты, говорил о предстоящей свадьбе, о любви, о Москве, которая ждет свою царицу. Мнишек слушал его с непроницаемым лицом, Марина — с вежливой улыбкой.

Я стоял рядом, исполняя роль тысяцкого, и наблюдал эту картину. Исторический момент растак его. После недолгих приветственных речей Дмитрий предложил невесте и ее отцу проследовать к шатрам для отдыха и угощения перед торжественным въездом в Москву. После небольшого перерыва поезд тронулся снова, теперь уже наши отряды смешались с польскими. Я ехал рядом с царем, наблюдая за Мариной, сидящей в открытой повозке рядом с отцом, и думал о том, что фитиль уже поднесен к пороховой бочке. Оставалось только дождаться искры.

Следующий день выдался солнечным, но напряженным. Успенский собор был полон — здесь собрался весь цвет московского боярства, духовенство, приказные люди, а также многочисленные польские паны из свиты невесты, многие из которых, к неудовольствию русских, были при оружии и вели себя довольно развязно. Мне, как тысяцкому, надлежало стоять рядом с царем Дмитрием, который был облачен в новый, сверкающий драгоценностями наряд и с трудом сдерживал возбуждение.