Ирландия. Тёмные века 1 (СИ) - Сокол Артем

— Надо разнести рабочие места дальше друг от друга, — сказал я Конхобару. — Чтобы не было толкотни.

Он вздохнул, но согласился.

Мы переставили столы так, чтобы между ними было расстояние. Теперь поток выглядел так:

Замес — в одном углу.

Раскатка — в шаге от него.

Нарезка — дальше, у противоположной стены.

Укладка на поддоны — рядом с печью.

Пекарь — только он имел право открывать заслонку и ставить хлеб внутрь.

И — о чудо! — система заработала.

Тесто шло по цепочке, как вода по ручью. Никто не толкался, не путался. Каждый знал своё место. И самое главное — хлеб больше не подгорал.

— Чёрт возьми, — пробормотал Конхобар, наблюдая, как послушники, будто заворожённые, передают друг другу буханки. — Это… Это действительно работает.

Я ухмыльнулся.

— А ты сомневался.

Следующие недели мы потратили на то, чтобы довести систему до идеала.

— Вот здесь надо поставить ещё один стол, — говорил я.

— А здесь — крюк для вёдер с водой, — добавлял Конхобар, уже втянувшийся в процесс.

Мы экспериментировали с количеством людей, с расстоянием между столами, даже с высотой поддонов. Каждый день приносил новые улучшения.

Однажды Конхобар, обычно скупой на похвалы, вдруг сказал:

— Знаешь, Бран, может, ты и прав. Может, через сто лет пекари будут работать именно так.

Я рассмеялся.

— Обязательно будут.

Через месяц наша пекарня превратилась в отлаженный механизм. Мы пекли в три раза больше хлеба, чем раньше, и тратили на это меньше сил. Даже аббат, обычно равнодушный к «мирским делам», пришёл посмотреть на это чудо и одобрительно кивнул.

— Ты сделал великое дело, Бран, — сказал он. — Теперь наш хлеб будет кормить не только монахов, но и всю округу.

Я улыбнулся. Мне была приятна похвала, от человека, которого я искренне уважал. А Конхобар тем временем уже придумывал, как улучшить рецепт теста.

Постройка в камне пекарни заняла месяц и помещение вышло на редкость удачным, просторные светлые помещения, но без пустых пространств, всё для дела, с удобной эргономикой и крайне эффективно. К пекарне же пристроили огромный амбар, так как муки теперь требовалось в десятки раз больше, чем раньше. Мельник был счастлив получить в нашем лице столь крупного заказчика, но радость его думаю будет не долгой, в моих планах было построить монастырскую мельницу. Как только я найду книгу с описанием таковой, сам я не способен её спроектировать. Для этого я разослал письма в монастыри по всей Ирландии, с предложением обменяться списками литературы, что есть в монастырских библиотеках.

Однажды вечером Конхобар схватил меня за руку, его лицо было белым от ужаса.

— Хлеб… он живой. Буханка шевелится. Что ты натворил, Бран?!

Глава 4. Закваска богатства

Тьма в пекарне была густой, как смола, лишь слабый свет лучины дрожал на стенах, отбрасывая длинные тени. Мы с Конхобаром допоздна засиделись, проверяя, как подходит тесто для утренней выпечки. Воздух был пропитан запахом дрожжей и теплого хлеба — уютным, почти домашним.

— Ещё немного, и можно отправляться спать, — пробормотал Конхобар, протирая мукой испачканные руки о передник.

Я кивнул, но взгляд мой упал на одну из буханок, лежащих на столе. Круглая, румяная, она казалась такой... беззащитной. И тут в голове мелькнула мысль. Должно быть взыграли гормоны юного тела, ничем другим не могу это объяснить.

— Конхобар, — сказал я, стараясь сохранить серьёзное выражение лица, — ты веришь в чудеса?

Он фыркнул, подняв бровь:

— Какие ещё чудеса? Хлеб — дело земное. Мука, вода, огонь — вот и всё волшебство.

— А если я скажу, что буханка может двигаться сама?

— Тогда скажу, что ты или перегрелся у печи, или выпил чего покрепче монастырского эля.

Я усмехнулся и сделал вид, что возвращаюсь к работе. Но пока Конхобар отвернулся, я быстро воткнул в буханку тонкую щепку, привязал к ней нитку и пропустил её через щель между досками стола. Конец нити зажал в левой руке, она была почти невидимая в полумраке.

— Ладно, — вздохнул Конхобар, потягиваясь. — Пойду проверю, как там тесто в чанах.

Как только он отошёл, я уселся поудобней, и потянул конец нитки.

Буханка дрогнула.

Конхобар не видел.

Я дёрнул сильнее.

Буханка сдвинулась на ладонь.

Конхобар обернулся.

— Бран, ты...

Я потянул ещё раз.

Буханка медленно поползла по столу.

Конхобар замер. Его глаза округлились, рот приоткрылся.

— Ч-что...

Я дёрнул резко.

Буханка подпрыгнула и с глухим стуком остановилась прямо перед ним.

Конхобар вскрикнул.

— СВЯТЫЕ УГОДНИКИ!

Он отпрыгнул, как ошпаренный, чуть не опрокинув стул. Лицо его побелело, как мел, а руки затряслись.

— Оно... оно живое!

Я не выдержал и расхохотался.

Конхобар уставился на меня, потом на буханку, потом снова на меня.

— Ты... ты...

Я поднял буханку и показал ему щепку с ниткой.

— Просто шутка, друг.

Его лицо сначала покраснело от ярости, потом дрогнуло, и вдруг он тоже засмеялся — громко, раскатисто, хватая себя за живот.

— Чёрт тебя побери, Бран! Я думал, ты дьявола в тесто замесил!

Мы смеялись до слёз, пока не услышали шаги за дверью. В пекарню вбежали два перепуганных послушника.

— Что случилось? Кто кричал?

Конхобар, всё ещё давясь смехом, указал на буханку:

— Хлеб... живой...

Послушники переглянулись.

— Вы оба перегрелись, — буркнул один и утащил своего напарника прочь.

Но история на этом не закончилась. На следующее утро вся братия уже знала о «чуде». Кто-то из послушников разнёс весть, и теперь монахи с любопытством заглядывали в пекарню, тыкая пальцами в буханки и шёпотом спрашивая:

— Эта тоже двигается?

Конхобар, вместо того чтобы сердиться, лишь ухмылялся и начинал рассказывать историю заново — каждый раз приукрашивая её.

— Буханка не просто ползла! — восклицал он за обедом, размахивая ложкой. — Она подпрыгнула на меня, как дикий зверь! Я еле увернулся!

Брат Маэл, обычно сдержанный, фыркнул в кулак. Даже старый Дуброн, редко проявлявший эмоции, кряхтел от смеха.

Аббат Колум, услышав пересуды, вызвал меня к себе.

— Бран, — сказал он строго, но в уголках его глаз играли искорки. — Ты нарушил покой монастыря.

— Простите, святой отец, — опустил я голову, стараясь выглядеть смиренным.

— Но... — он понизил голос, — если в следующий раз захочешь пошутить, предупреди меня. Я бы тоже хотел посмотреть.

Я замер, потом рассмеялся.

— Будет исполнено.

***

Прошли недели, а история о «живом хлебе» не забывалась. Конхобар рассказывал её всем гостям монастыря, добавляя новые детали:

— Буханка не просто двигалась! Она СВИСТЕЛА!

— Она что, и вправду свистела? — спрашивал я позже.

— Ну... могла бы, — хитро подмигивал он.

Шутка стала легендой. Даже когда я уехал в соседнюю деревню по делам, местные ребятишки бежали за мной, крича:

— Эй, монах! Покажи, как хлеб танцует!

А однажды вечером, когда мы с Конхобаром сидели у печи, он вдруг сказал:

— Знаешь, Бран, это была лучшая шутка в моей жизни.

— Пока что, — ухмыльнулся я.

Он засмеялся и протянул мне краюху свежего хлеба.

— На, съешь. Пока он тебя не съел.

Мы смеялись снова, а за окном ветер шевелил верхушки деревьев, будто присоединяясь к нашей радости. И в тот момент я понял: Глендалох это не просто монастырь. Теперь это — мой дом.

***

Тепло печи давно угасло, но в кабинете аббата Колума было душно, будто от накала споров. Я сидел на грубо сколоченном стуле, чувствуя, как пот медленно стекает по спине. Передо мной на столе лежала кучка медных монет — жалкие остатки сегодняшней выручки. Рядом с ними — мешок с зерном, кусок домотканого сукна и даже деревянный серп, с кремневым лезвием.