Назад в СССР: Классный руководитель (СИ) - Аллард Евгений Алексеевич "e-allard"

Перепрыгивая через пару ступеней, я быстро поднялся на второй этаж, и сквозь толпу бегающих, дерущихся учеников, направился в конец правого крыла. Искать учительскую долго не пришлось, она находилась точно там же, где и раньше. Как только вошёл, в нос ударила удушливая смесь запахов из мела, пыли, бумаги, старого крашенного дерева, кислого табачного дыма, дешёвого чая, типографской краски свежих газет. Окна закрыты плотными зелёными шторами, и всё освещалось лампами дневного света мертвенно-голубого оттенка. Верхняя часть стен — побелка, нижняя выкрашена в серо-голубой цвет. Тёмный линолеум с рисунком под дубовый наборный паркет.

Как парты в классе рядами стояли обычные столы с пластиковой светло-оранжевой столешницей, заваленные пачками тетрадей, классными журналами, учебниками. Выделялся лишь стоящий у стены на возвышении массивный длинный стол директора с большим канцелярским органайзером: подставкой для ручек, календарём-домиком, и телефоном. Над ним висел нейтральный портрет, украшавший всегда любую учительскую — основателя советского государства — В. И. Ленина. По бокам директорского «трона» столы тоже солидные, но поменьше, для завучей.

Всю заднюю стену занимали массивные двухстворчатые книжные шкафы из тёмного дерева с застеклёнными дверцами. У входа слева шкаф для одежды, рядом вешалка, на которой сиротливо висела чья-то дамская сумка мышиного цвета. Справа длинная доска с расписанием уроков.

Напротив окна шкафы попроще, с глухими дверцами. Там обычно хранились карты, диафильмы, приборы. Под окнами, закрытыми плотными шторами располагался диван, обшитый темно-бордовым дерматином. У протёртого подлокотника кучей были свалены канцелярские папки.

Рядом с диваном — маленький низкий столик с потускневшим от времени серебристым электрическим самоваром, простенькая стеклянная вазочка с печеньями, конфетами, сушками. Стеклянный графин с водой со стаканом, надетым сверху. И подставка с разнокалиберными чашками.

За столом сидели в основном женщины, немолодые или средних лет. По большей части в унылых кримпленовых платьях или костюмах. Я всегда ненавидел эти искусственные ткани, которые были жёсткими, стреляли статическим электричеством, вызывая запах озона. Но люди, особенно женщины, просто с ума по ним сходили.

Мужчин немного: старичок, совсем дряхлый, сгорбленный, худой, почему-то напомнил меня самого в старости, каким я был совсем недавно. Память услужливо воспроизвела фотографию с доски почёта: Дорофеев Гордей Семёнович, учитель истории. Интересно, рассказывает ли он ученикам, как носил вместе с Лениным бревно на уборке территории Кремля? Вспомнил по этому поводу анекдот: если бы все, с кем якобы Ильич таскал это бревно, то его длина была бы два километра.

Ещё один представитель сильного пола, помоложе, чем-то одновременно смахивающего на Альберта Эйнштейна и актёра Валентина Никулина — Гаспара Арнери из фильма «Три толстяка», худой, немного сутулый, с опущенными плечами, вытянутое лицо в обрамлении всколоченных седых волос. Не хватало только пенсне. Учитель математики, Владлен Тимофеевич Смирнов. Владлен, Владлен? Имя это мне что-то напоминает. Вспомнил? Это сокращённо «Владимир Ленин».

Из женщин эффектно выделялась учительница французского — я понял это по учебнику, который лежал у неё на столе с крупной надписью «LeFrançais». Молодая, стройная, в прекрасно сшитом темно-зелёном платье из джерси, облегающим её точенную фигурку, она чем-то напоминала французскую актрису Мари Лафоре, которая мне очень нравилась. Марина Артуровна Валентайн. Какая красивая фамилия. Так соответствует её предмету.

Немка и англичанка, женщины средних лет, полноватые, но одетые стильно, хоть и похоже, тоже присутствовали. Клетчатые юбки до колен, и кофточки с планкой, у одной, крашенной блондинки — фиолетовая, которую она украсила белыми бусами, у другой, шатенки — коричневая, с бусами из янтаря — женщины с ума сходили по этой застывшей смоле. У обоих одинаковая причёска каре с завитушками на концах. Повернувшись друг к другу, они активно что-то обсуждали, жестикулируя, посмеиваясь. Вряд ли это касалось учеников и будущих уроков. Англичанку звали Элеонора Станиславовна Кулешова. Немку — Инесса Артуровна Береговая.

Отдёрнув немного штору, у полуоткрытой форточки курила седая дама, смахивающая на сушенного крокодила. С длинным носом, костлявыми пальцами, в старомодном костюме — юбка, пиджак унылого тёмно-коричневого цвета, и стиля, который вызывал в памяти фильмы о старорежимных учителях. Портрет этой благообразной дамы на доске почёта висел по правую руку от директора: Строганова Ратмира Витольдовна, учительница русского языка и литературы.

— Добрый день, коллеги, — сказал я и сразу направился к столу, где сверху аккуратной стопки лежал учебник астрономии для 10-го класса — яркий опознавательный знак для меня. Кроме меня никто в школе астрономии учить не мог.

Учителя за столами повернули на мгновение головы, пробормотали обычное приветствие и вновь уткнулись в изучение методичек, учебников.

Я собирался занять место за своим столом, как седая дама у окна, отняв от сморщенного рта старомодный мундштук с торчащей из него тонкой сигаретой с золотым ободком, холодно отчеканила:

— Олег Николаевич, вы не могли бы прибывать на службу не таким экстравагантным способом?

Я замер, не дойдя шага до стола, развернулся, уставившись непонимающе на женщину.

— Что вы имеете в виду?

— Ратмира Витольдовна имела в виду, что вы приехали сюда на своём мотоцикле, — мягко, но с лёгкой усмешкой отозвался учитель математики, Владлен Тимофеевич, тот самый интеллигентный «Гаспар Арнери», который рядом со мной рылся в шкафу.

— А что такого экстравагантного в моём мотоцикле? — я осклабился, и даже не старался скрыть раздражение. — Мне его подарил отец-ветеран войны, на защиту моей диссертации. У меня есть права. Я вожу мотоцикл с 14 лет.

Негромкий гул в учительской стих, все прекратили обсуждать новости, учеников, оценки и с удовольствием начали наблюдать за представлением.

— Этот мотоцикл у вас вызывающего цвета, — продолжила Ратмира Витольдовна ледяным тоном. — На таких разъезжают хулиганы, тунеядцы, стиляги и всякие хиппи, — на лице женщины возникла брезгливая гримаса.

— Вам не нравится цвет, или тот факт, что на нем ездят отбросы общества? Вы считаете, что это позорит советского учителя?

На высохшем до состояния серой маски лице завуча выступили багровые пятна, она раздражённо сунула мундштук с сигаретой в массивную зелёного стекла пепельницу, которая стояла на её столе. Выпрямилась, чуть отдёрнув пиджак. Пронзила меня испепеляющим взглядом. Глаза сузились, губы плотно сжались.

А я уже хотел открыть рот, чтобы сказать какую-то колкость, как Владлен Тимофеевич, подошёл совсем близко, и, мягко сжав мне предплечье, тихо сказал:

— Олег, вы раньше оставляли свой мотоцикл во дворах, а не рядом со школой. Вы понимаете?

Я вдохнул побольше воздуха в лёгких, досчитал до десяти и как можно спокойней сказал:

— Я понял, Ратмира Витольдовна. Постараюсь больше таким способом на службу не являться.

Оставалось только старорежимно щёлкнуть каблуками и поклониться. Чего я делать не стал, разумеется. Задребезжал звонок, что спасло меня от гнева завуча. Шум отодвигаемых стульев, учителя, подхватив классные журналы, методички, направились к двери. Я ещё раз бросил взгляд на доску с расписанием уроков. Так, сейчас у меня 8 «Б» класс. Из деревянной подставки на столе под доской с расписанием, вытащил классный журнал и быстрым шагом вышел из учительской.

Нашёл нужный класс, когда вошёл, все разом встали, и когда я сделал знак, сели обратно.

— Кто сегодня дежурный? — спросил я.

— Я, — за партой первого ряда вскочил темноволосый коротко стриженный паренёк, растерянно взглянул, будто ожидая разноса.

— Молодец, — ободряюще улыбнулся я. — Всё отлично подготовил.

Действительно, доска была тщательно отмыта, а не просто вытерта парой взмахов грязной тряпкой. И сама она аккуратно сложенная и чистая лежала на полочке под доской. Белыми столбиками выстроились куски мела. И даже один кусочек розового цвета.