Ой как могла. Устинья цену ее страху Божьему отлично знала, не боялась Любава, лишь вид делала, напоказ крестилась, а была б ее воля, и рукой не повела бы.
Хороша она собой была, никто не спорит, но с чего царь ее выбрал, да так полюбил, что на других не смотрел? Может, не просто так?
Что ж сама Устинья-то дурой такой была, что ж не думала, не расспрашивала? Столько всего могла увидеть, услышать и все мимо пропускала, нарочно вмешиваться да вслушиваться не хотела, от всего сторонилась.
А как бы ей сейчас все это помогло!
Ничего, она сейчас будет ушки на макушке держать, сейчас все разузнает.
Хотя… все меняется. И разговор уже другой получился, и Любава другая стала. Почему так?
Потому что сама Устинья изменилась. И другого ответа у девушки не было.
А вот КАК это повлияло и НА ЧТО?
В этом Усте еще разобраться предстояло.
* * *
Так-то в комнаты к боярышням являться не принято, но для боярина Раенского много какие законы были не писаны. Считай, царицы вдовой брат.
Потому Анфиса Утятьева его в своей комнате обнаружила и не удивилась, поклонилась молча.
Какая уж тут гордость?
Ей за Фёдора замуж выйти хочется, чай, лучший жених на всю Россу, а такое коли получится, Платон Раенский и ей дядей будет. Понимать надо, не выпячивать себя.
Покамест скромной да тихой быть надобно, потом-то она всем покажет, кто тут главный, а сейчас – сейчас потерпит она. Даже эту наглую выскочку – Устинью!
Уж опосля Анфиса с ней сквитается, ни жеста не забудет, ни взгляда насмешливого.
– Подобру ли, боярышня?
– Благодарствую, боярин. – Знать бы еще, чего ты забыл в моих покоях?
– Скажи мне, боярышня, сильно ли тебе замуж за племянника моего хочется?
Анфисе отвечать и не надо было, так глазами полыхнула, что боярин все сам понял. И усмехнулся:
– А на что бы ты пошла ради этого?
– На что угодно! – пылко Анфиса ответила. Смутилась на секунду, потом повторила уже увереннее: – На что угодно, боярин!
– И греха не побоишься?
– Какого греха, боярин?
– Сама видишь, не до тебя Фёдору. Понимать должна, когда ты парню нравишься, а когда и не смотрит он на тебя.
Анфиса понимала.
– Заболоцкая ему по нраву, вижу я.
– А меж тем она тебе и в подметки не годится. Ей до такой красоты, как твоя, семь верст ехать, не доехать.
Анфиса улыбнулась польщенно, косу через пальцы пропустила. Знала она, что красива, но услышать лишний раз все одно приятно.
– Правда, боярин.
– Не задумывалась ты, почему так-то?
Анфиса плечами пожала. Да и вообще она ни о чем таком не думала, покамест батюшка ее не позвал. Думала она про боярича Репьева, и не только думала, а еще и про запас его придержала, и когда Фёдору не приглянется, то и Аникитой воспользуется, боярыней станет. Но ведь не просто так к ней боярин Раенский пришел, не просто так разговор завел, чай, и другие дела у него есть?
Хотя царевича она б заполучить не отказалась, пусть и непригляден собой Фёдор, да не косой, не кривой, и подружки завидовать будут, когда она царевной станет, и батюшка доволен будет. А что муж ей не по нраву будет, так что же? Есть и другие мужчины на свете.
– И не таких любят, боярин. И страшнее баб я знаю, и тех мужья на руках носят.
Тут Анфиса не солгала. Перемывание косточек знакомым – оно у боярышень одно из любимых занятий. Так что… много чего она слышала, жаль, впрок не особенно шло.
– Права ты, боярышня. Неглупа ты, Анфиса Дмитриевна, это хорошо, оттого я тебе больше скажу: приворожила Заболоцкая Феденьку.
– Ой!
С кем-то поумнее Платон и заводить таких разговоров не стал бы. Кто поумнее, мигом бы спросил – почему ж боярышню не тащат в храм, а оттуда на покаяние или вообще в монастырь? Да много чего спросил бы. Но Анфиса мигом поверила.
А чего удивительного?
Если мужчина может выбирать между ней и какой-то девкой… и выбирает ту девку? Значит – точно колдовство! Черное и особо опасное! Другой мысли у Анфисы и не промелькнуло, и рядом не было.
– Вот и ой-то. Готова ты ему помочь, боярышня?
– Готова, конечно. А как?
– Я тебе воду заговоренную дам, а ты его и напои. Поняла?
– П-поняла. А зачем?
– Чтобы приворот снялся. Я б и сам царевича напоил, да вот условие такое есть. Знаешь ты, что наведенная любовь только истинной снимается?
Анфиса закивала так, что чуть кокошник не слетел.
Знала, конечно! Чтобы юные девицы да такое не знали? Во всех подробностях знают!
– Вот. Потому Фёдора ты поить должна, как невеста.
– Как в сказке о Финисте – Ясном соколе.
Боярин ту сказку уж сто лет как забыл, но головой тоже закивал прилежно.
– Именно. Напоишь ты его, заклятье и спадет, женится на тебе Федя, и всем хорошо будет.
– Да, боярин.
– Точно, не боишься ты греха?
– Да какой же грех тут, боярин? Человека от колдовства злобного избавить?
– Так ведь вода-то наговорная.
Анфиса только рукой махнула на такие мелочи. Вот еще…
– Не побоюсь, боярин. Ради счастья нашего с Феденькой я на все готовая.
Тем паче что и не требуется ничего… почти.
Водичкой царевича напоить?
Это Анфиса может, это несложно ей. Справится.
* * *
– Государыня, риск-то какой!
Марина рукой махнула на чернавку. Выпороть приказать, что ли?
Потом прикажет.
– Сказано тебе, так делай, дура негодная!
– А когда муж ваш придет?
– Не придет он! Патриарх, колода старая, Борису всю голову ерундой забил. Молитвы, покаяния, храмы построить обещал… лучше б мне убор купил заморский, с жемчугом розовым! Так на это у казны денег нет! Зато на свадьбу Федькину найдутся!
– Хозяйка…
– Иди, тебе сказано! Приготовь все да приведи кого надобно, а скоро и я буду!
Чернавка ушла, пока в нее чего тяжелого не полетело, Марина к зеркалу подошла, посмотрелась.
Вот ведь!
И хороша она собой, и умна, и мила, и красива… а муж все одно от рук отбивается. Ну и ладно, спустим ему вольность маленькую!
У него времени нет, так другие под руку подвернутся! И помоложе, и красивее, не цари, конечно, да желание утолить их хватит. Вот сейчас она сходит, посластится, а уж потом и мужем заняться можно. Марина отлично понимала, что власть ее над мужчиной вся на простынях лежит. Бери – не хочу. А когда мужчина ее избегает? Постель с ней делить не хочет?
Как его на поводке держать?
Как управлять им прикажете?
Нельзя Бориса надолго от себя отпускать, но как быть, когда муж все ночи в храме проводит, молится? Народ млеет, конечно, быдло слюнявое! Ах, какой у них царь-то православный!
А ей что делать?
Она б до мужа и в храме добралась, да патриарх там… Уж больно не любит ее Макарий, наверное, потому, что ему уж давненько бабы без надобности…
А, и пусть его!
Вот сейчас она сил наберется – и мужем можно будет вплотную заняться. Никуда от нее Боря не денется! И не таких переламывали!
Царица еще раз в зеркало погляделась, прядь волос поправила – и уверенно шагнула в ведомый ей потайной ход.
* * *
Боярин Ижорский Михайлу в коридоре встретил.
– Поздорову ли, боярин?
Михайла первым поклонился, как и положено.
– Не жалуюсь. – Боярин за смышленым парнем продолжал наблюдать. И нравилось ему увиденное.
И план был у боярина.
– Не хочешь ко мне в гости прийти, Михайла?
– Ежели пригласишь, боярин.
– Чего ж не пригласить? Приходи, обедом накормлю, с семьей познакомлю, чай, плохо в столице жить, а родни толком и не знать, не иметь?
– Плохо, Роман Феоктистович, ох плохо. Ну так что ж поделать, сам знаешь, боярского во мне только фамилия, а остальное трудом вырывать приходится.
– Понимаю, Михайла. Вот и поговорим, как бы так сделать, чтобы и труд на благо пошел. Ты хоть и при царевиче, а земельки нет у тебя. И доходов особых нет.
– Так не при царе ж, боярин.
