Кстати, насчет комнаты: надо бы наведаться в ближайшее время в Москву, в свою старую коммунальную квартиру, и аккуратно разузнать, что с моими вещами… Комнату, скорее всего, уже занимает новый жилец. Слышала я, что при увольнении со старого места работы служебное жилье нужно было освобождать… Но имущество-то отдавать никому не надо было… Может быть, временно переезжая на работу в село, настоящая Даша Кислицына оставила телевизор на временное хранение соседям?
— Так значит, исчез Гвоздик-то этот, Кислицын теперь который? — продолжала допытываться Катерина Михайловна, прервав мои размышления об оставленном где-то в прошлом телевизоре. — Ну и скатертью ему дорога! Нужен он Вам, как собаке пятая лапа. Дома-то хоть ничего не пропало?
— Ага, не попрощался — подтвердила я. — Ушел по-английски. Да не, ничего не пропало. Я комнату тети Любы на ключ закрыла, а все свое ценное с собой унесла. Просто противно мне с ним рядом было находиться. Ведро с краской и кисточку прямо у забора бросил и убег. Теперь самой забор докрашивать придется. А то два метра только покрасил, а остальное бросил. Как услышал, что ему спозаранку, в четыре часа утра придется — так и деру дал. Эх, такого красавца упустила…
— Ничего, хватит еще на Ваш век красавцев. Мастерски Вы его выпроводили, молодец. И не обидели, и навсегда отвадили. Не будешь же ради него Вашего длинноволосого приятеля из Ленинграда приглашать… Кстати, насчет забора…
— А что насчет забора? — полюбопытствовала я.
— А чего самой-то докрашивать? — удивилась Катерина Михайловна и тут же предложила: — Соседских мужиков позовите. Они Вам за пару фуфырей все сделают в ажуре.
— Пару чего? — переспросила я.
— Да бутылок самогона, — рассмеялась приятельница. — Фуфырями их тут зовут. Фуфыри тут — местная валюта. За них почти любую услугу можно купить. Вам, например, запросто местные за пару фуфырей забор докрасят. А ежели хотите крыльцо отремонтировать — то это фуфырей пять, не меньше. Вот такой тут «фуфырный» курс. Я и сама не знала об этом, меня Клим просветил. Да шучу я, шучу, голубушка. Просто имейте в виду, что ежели пачкаться краской не хотите, тут завсегда желающие подзаработать найдутся. Ну а деньгам они тоже всегда рады, не откажутся.
— Им что, на работе не платят? — изумилась я. У дома и впрямь постоянно паслись местные жители, прознавшие, что в село приехала дама «аж из самой Москвы» и постоянно предлагали свои услуги: то огород прополоть, то крышу подлатать. А уже сколько раз за это время мне предлагали «продегустировать» самогонку — и вовсе не сосчитать. От дегустации самогонки я вежливо отказывалась, зная, что покупать бутыли с мутной жидкостью я покупать все равно не буду.
— Тяжко в деревне с работой, матушка, — по-бабьи вздохнула Катерина Михайловна. — Вам же председатель наш, Палыч, рассказывал. Давно уж так повелось.
— Но если так все плохо, — спросила я, — зачем же жить в деревне? Можно же просто взять и уехать?
— Сейчас-то можно, конечно, — рассудительно заметила приятельница. — А раньше было нельзя. Вы, голубушка, будто вчера родились. Не знаете, что ли, что «советское крепостное право» недавно отменили? Коллективизация, ёшкин корень. С двадцатых годов еще так повелось. Ой, опять я от Клима набралась словечек…
— А как тогда работали, при этой коллективизации? — с интересом начала расспрашивать я и для правдоподобности добавила, чтобы не вызвать удивления: — Я просто очень рано в Москву уехала, почти ребенком, вот и не знаю всех этих подробностей.
Однако Катерину Михайловну моя легенда совершенно не удивила.
— А тогда так и можно было, в пятидесятых — только ребенком, если ты сельский житель. Конечно, не знаете, Вы же еще ребенком были. Что Вам до жизни взрослых? Если до шестнадцати крестьянин не успел уехать — все, привет, живи в колхозе до старости. Таких, как Вы, голубушка, уехавших — пруд пруди.
— А как жили взрослые в колхозах?
— А плохо, — коротко ответила подруга. — Денег не давали. За работу платили трудоднями. Обмениваешь трудодни на еду — и живешь. Вы те времена, конечно, смутно помните… А мне Климент Кузьмич рассказывал.
— А свои участки разве нельзя было иметь? — спросила я, заканчивая приготовление салата. Надо же, а я и не знала. Многое о реальной жизни в СССР я узнавала, только попадая в это время. А до своих почти пятидесяти лет я дожила, пребывая в уверенности, что в советских колхозах было все хорошо, нет, даже здорово — примерно как в красочном фильме «Кубанские казаки». А с родителями настоящей Даши я и вовсе никогда не была знакома. Из всей ее биографии до приезда в Москву я знаю только то, что когда-то она, получив аттестат, уехала из крошечного городка в столицу за лучшей жизнью, как и тысячи других парней и девчат.
— Можно, конечно, — мрачно ответила приятельница, нарезая грибы в суп. — Но работать там можно было только после выполнения обязательных работ в колхозе. Крестьян было — пруд пруди, десятки миллионов. А паспорт могли только те получить, кто к Москве и Ленинграду близко жил, ну еще вроде в ста километрах у западной границы и еще кое-где… А тем, кто в колхозе, и вовсе паспорта не выдавали. Переезжать можно было лишь из одного села в другое. Так родители Клима делали. В город едешь — берешь разрешение у председателя. Только так и никак иначе. В основном молодежь на учебу отпускали. Так Клим и уехал, с чемоданом, в котором были только запасная рубаха, пара ботинок и отцовские штаны, на него перешитые. Бр-р, даже не представляю, чтобы я так жила… Тут я хоть сама себе хозяйка. Хочу — работаю, не понравится — в Москву вернусь.
— Ого! — воскликнула я. Вот это новость… Ну ничего себе. Нет, я, конечно, уже на личном опыте не единожды убеждалась, что жизнь в СССР была далеко не такой красочной и радужной, но чтобы настолько…
— Иногда, конечно, можно было «смазать» и справочку все-таки получить, — продолжала приятельница. За долгим интересным разговором мы и сами не заметили, как почти закончили приготовление ужина. Осталось только накрыть на стол, и можно было садиться.
— Смазать? — переспросила я.
— На лапу дать, — вздохнув, снисходительно посмотрела на меня приятельница. — Честное слово, Дарья Ивановна, Вы будто вчера родились — наивная такая. Даешь на лапу — и получаешь справочку для получения паспорта и переезда в город. Вы только, душа моя, не трезвоньте про это, где не надо, ладно? А то уши — они везде есть, а в деревне — так у каждой стены.
— Конечно-конечно, — торопливо пообещала я, на всякий случай выглядывая в окно — не пасется ли рядом кто подслушивающий. Вряд ли, конечно, в деревне Клюевка можно было встретить аккуратно одетого и приятной внешности сотрудника органов, вроде того, которого мы с Лидой однажды случайно встретили во время похода в Большой театр, но все же… Тогда я невзначай ляпнула что-то о том, как неплохо было бы сфотографироваться у служебного входа с артистами из-за рубежа, а некий молодой человек, случайно услышавший это, потом ненавязчиво «пас» нас с Лидой до самой автобусной остановки.
— Да оно и понятно, все же люди, все кушать хотят, — сказала подруга, тяжело садясь на софу в зале. — Уф-ф, умаялась я. Присядьте-ка тоже рядышком, Дарья Ивановна, отдохните… А супчик скоро сварится. Какая Вы молодец, что решили сами супец сварганить. Я, признаться, в грибах разбираюсь, как свинья в апельсинах…
— Понятно что? — жадно расспрашивала я подругу, садясь рядом с ней и уже в который раз давая себе обещание — по возвращении домой скрупулезно и дотошно изучить историю СССР. За разговором время пролетало быстро.
— Ну представьте себе, Дарья Ивановна, — вздыхала приятельница, — возвращается человек с войны. На дворе — сорок пятый год. Жена или тоже на фронте погибла, или не дождалась, или болезнь какая ее забрала. Родители умерли. Надо начинать все сызнова. Дом столько лет стоял без хозяина. Крыша потекла, подгнила, стены покосились, травой все заросло. Чтобы дом был в порядке, за ним следить надо постоянно. Что делать? В колхозе жить за трудодни? А дом на что поднимать? Вот и оформляли себе люди справочки, чтобы в город перебраться. Не мытьем, так катаньем. Не себе, а детям лучшей жизни желали…
