– Я хочу жить у Клеомена или водной девы, – проговорила феникс, приступив к еде. – Мне неприятно твое внимание. Я не люблю, когда мне навязываются.
– Да-а-а?! – Зверобою захотелось одновременно и разозлиться, и возмутиться, и рассмеяться. – Не любишь, когда навязываются? Как же мне это понять?
Харикон сурово взглянула на собеседника. Сарказм уловить несложно, особенно в случае, когда его не скрывают.
– Что это значит?
Он невесело рассмеялся, отвел взгляд и потер ладонью лицо:
– Нет. Ничего.
Девушка опустила взор в тарелку. Плечи ее осунулись, голова поникла.
– Считаешь, мужчины находят спящего феникса и обязательно со стороны взирают на экспонат? – тихо спросила она. Вопрос был риторическим, ответа не требовал.
Зверобой замер. Как любой нормальный мужчина, он и мысли не допускал о подобных вещах.
– Не люблю внимание, которое не контролирую, – добавила феникс еще тише.
Черт вдруг показался сам себе глупым, эгоистичным и грубым созданием. Ни понимания, ни внимания, в котором нуждалась пробудившаяся птица, он не выказал. Несколько часов назад он задал вопрос в самой что ни на есть неуважительной, пренебрежительной форме. И вот получил ответ. Неудивительно, что она выпорхнула из машины, и что теперь знать его не хочет.
Он открыл рот, собираясь попросить прощения, но почему-то сказал не то, что хотел:
– Мороженое любишь?
На него взглянули удивленные светлые глаза.
– Х-хочу, – неуверенно и немного невпопад согласилась Харикон.
Зверобой быстро выскочил из-за стола и спустя десяток минут вернулся со стеклянным высоким стаканом, доверху наполненным фруктами, сливками, карамелью и всевозможными посыпками.
– А мороженое? – не поняла феникс, принимая из рук черта ложку.
– Где-то там внутри, – он поводил пальцем напротив стакана. – Ешь.
Она опустила глаза и послушно принялась за еду, но покорность никак не избавила от его пристального взгляда. На смену малообъяснимой злости и периодическим вспышкам ярости пришло необъяснимое внимание. Харикон чувствовала себя словно букашка под стеклом на столе энтомолога. Зверобой изучал ее и не скрывал этого.
– О чем думаешь? – не выдержала она.
– О тебе, – нисколько не смутился спутник.
Девушка осторожно подняла глаза.
– Что обо мне?
– Тебе сколько лет?
Она недовольно поморщилась и вновь уставилась в стакан.
– Это значит «не скажу», – кивнул Зверобой. – Ну, нет, так нет. А родители твои где? И кто?
Она вся напряглась, словно к битве приготовилась. От черта не ускользнула странная реакция на, казалось бы, совершенно естественный и простой вопрос.
– Нет их, – наконец тихо процедила Харикон. – Я сама по себе.
– Одна?
– Одна.
– Давно?
– С рождения. Чего ты хочешь? – зло прошипела птица, вновь удостоив его взглядом.
Зверобой сощурился. В целом, он сам не понял, как догадался, отчего девчонка такая странная у Вселенной вышла, но не проверить догадку не мог. Проявить деликатность на сей раз ему помешала не злость, а нежность, поднявшаяся откуда-то из глубин сознания. Беззащитная, маленькая, вспыльчивая, ранимая, беспомощная, неосторожная и упрямая. Непостижимо упрямая! Черт обезоруживающе улыбнулся сердитой Харикон. Не иначе благодаря упрямству своему выжила.
– Ты когда злишься, щеки надуваешь – прокомментировал он. – Как хомяк.
Очаровательное личико феникса приобрело выражение крайней стадии бешенства.
– Мне нравится, – закончил мысль Зверобой, пока она не опомнилась и не сбежала. – Миленько.
Жар-Птица свирепо засопела.
– Я суть пламя, – прошипела она.
– Я тоже, – не смутился и не испугался угрозы наглец. – И немного флора. Цветы любишь?
Не дожидаясь ответа, он повернул руку ладонью вверх. Вспыхнуло холодное пламя, обрело форму, над поверхностью стола появилась великолепная синяя роза и тут же погасла, осыпавшись пеплом. Феникс насупилась. Фокус ей понравился, причем очень – Зверобой это понял. Но она попыталась скрыть истинные эмоции. Отодвинула стакан из-под мороженого и встала:
– Пойдем.
Вот так юная птичка выглядела особенно нежной и беспомощной. Черту захотелось обнять ее, прижаться к виску, почувствовать сильнее запах белых волос и не выпускать. Он открыл рот, собираясь рассказать ей, какая она очаровательная, но почему-то произнес не то, что собирался:
– Как прикажешь, моя маленькая госпожа.
Из кафе она почти выбежала и весь остаток пути до острова держала с чертом дистанцию не меньше метра.
Горица глубоко вздохнула, потянулась и повернулась на спину, прячась от ярких утренних лучей желтого карлика. Маниту ликовало, по телу волнами разливалась нега. Усталая и несказанно удовлетворенная она чуть поморщилась, наслаждаясь новыми, пока незнакомыми ощущениями и принимая их. Дрема отступила, стремясь вернуть хозяйке потрясающие воспоминания о прошедшей ночи.
Берегиню словно ледяной водой окатило. Она резко распахнула глаза и испуганно уставилась на пустующее рядом с собой место в кровати. В соседней комнате мурчали и звенели посудой. Будто рыба, выброшенная на берег, русалка начала отчаянно хватать ртом воздух в попытке совладать с паникой. Это была не ее квартира, не ее кровать, а из одежды на ней была лишь тонкая простыня.
Горица села. Зеркальная дверь шкафа напротив отразила ее во всей красе. Перепуганная, раскрасневшаяся, всклокоченная и совсем не изящная. И уж точно не хрупкая! Русалка прокляла себя за глупость. Она зажмурилась и с ужасом вспомнила ласки Иму, точнее с ужасом вспомнила, что совсем не боялась их и не стеснялась своего тела. Она почему-то вообще ничего не стеснялась ночью. От пережитого шока на глаза навернулись слезы.
Тихо шмыгая, кусая нижнюю губу и прижимая к себе простынь, русалка попыталась хотя бы волосам придать некое подобие красоты. За этим делом ее и застукал Иму, привлеченный подозрительными звуками. Аниото рассмеялся:
– Так и знал.
Горица испуганно взвизгнула и поспешно стерла предательские слезы с щек. Он стоял в проеме двери в джинсах, босой и обнаженный по пояс. Красивый, сексуальный, хищный идол. Такие мужчины смотрят на женщин со страниц иномирных журналов. Сердце русалки забилось быстрее, жар разлился по телу, напоминая хозяйке о проведенных в объятиях идола часах. Она острее почувствовала все несовершенства собственной фигуры.
Что Иму припал к полу и крадется к ней, до Горицы дошло не сразу. А когда дошло, было уже поздно. Он прыгнул и повалил ее на кровать, придавив к матрасу. Однако, просто обездвижить добычу леопарду показалось мало, оскорбительно хозяйским жестом он взял девушку за подбородок и поцеловал. Она не сопротивлялась только потому, что была слишком расстроена и растеряна. Все в ее любви шло не так!
Иму, между тем, сдернул простыню с ее груди и под испуганное шипение взялся целовать мягкую мраморную кожу. Водяной пар собрался вокруг него, постепенно проникая в легкие. Недовольный сопротивлением аниото оскалился.
– Женщина! Ты опять?! – прорычал леопард.
Горица освободила руки и попыталась натянуть простынь обратно. Иму зло, устало выдохнул и слез с русалки.
– Я думал, ты с этим уже смирилась!
Берегиня испуганно смотрела на сидящего рядом рассерженного хищника, она напрочь позабыла, что еще мгновение назад собиралась вырваться и бежать.
– Не похож я на твою мечту, не похож!
На мечту? Горица попыталась вспомнить какой-нибудь диалог между ними на подобную тематику. Тщетно.
– Не похож я на твоего драгоценного князя! – не успокаивался свирепый.
– Какого князя? – не поняла русалка. Она позабыла и про стеснение, и про страх.
Иму неожиданно успокоился.
– Никакого.
Он уже пожалел, что вспылил. Так долго сдерживался, чтоб не раскрыть вероятного соперника, и вот, пожалуйста.
– Нет, погоди, – она села и озадаченно нахмурилась. – Какого князя? Я не помню никакого князя.
