Однако, заметив мое замешательство, дворецкий холодно сказал:
— Следуйте за мной, мсье. Вы явились вовремя.
Мы прошли через холл, через анфиладу роскошных светлых залов и остановились у больших закрытых дверей красного дерева.
— Ожидайте здесь, — неизменным холодным тоном приказал дворецкий.
Но не успел он взяться за медную фигурную ручку, как дверь сама приоткрылась, и из-за нее навстречу нам шагнул Батур. Он замер на мгновение, уставившись своим кривым взором мне куда-то в область лица, затем усмехнулся и освободил дорогу дворецкому. Тот ступил за порог, и двери за ним бесшумно прикрылись.
Батур остался стоять в шаге от меня. Я на него не смотрел, просто ждал, когда же он наконец соизволит уйти.
— Надо же, какая приятная встреча! — снова усмехнувшись, произнес он. — А ведь я с тобой еще не закончил, щенок.
— Интересно, но я собирался сказать вам то же самое, — ответил я, по-прежнему не удостаивая его даже взгляда. — Было очень занятно, и в скором времени мы обязательно это повторим.
Батур приблизил ко мне свое лицо, и я почуял стойкий запах лошадиного пота, доносящийся от него.
— Твое счастье, щенок, что мне запрещено тебя убивать, — с неожиданной злобой прошептал он. — Уж не знаю, какие у князя на тебя планы, но рано или поздно все заканчивается. И как только он утратит к тебе интерес, я выпущу тебе кишки.
— Какое совпадение, — проговорил я. — Ведь я и сам собирался сделать с вами именно это!
Батур прорычал что-то нечленораздельное, пытаясь заглянуть мне в глаза. Я не двигался, продолжая смотреть на дверь перед собой, но, когда Батур схватил меня за руку, то не выдержал — повернул к нему голову и с презрительной усмешкой дунул на него. Не ударил, не оттолкнул и не одернулся, а просто дунул.
Я и сам не ожидал того эффекта, который произвели мои действия. Батура оторвало от пола и швырнуло в глубину зала. Пролетев шагов десять, он рухнул спиной на пол и проскользил по нему еще столько же, страшно оскалившись. Непонимание происходящего отражалось на его лице, но менее злобным от этого оно не стало.
Я вдруг ощутил невероятное внутреннее спокойствие. Осознание того, что кто-то может увидеть проявление моих магических способностей и донести куда следует, меня нисколько не волновало. Почему-то я знал, что никто и ничего отныне не сможет сделать со мной ничего дурного. Я попросту этого не позволю. Самое удивительное, что я точно знал: это в моих силах.
А Батур между тем подскочил, словно мраморный пол сам отбросил его от себя, мягко опустился на ноги, и в следующее мгновение в руке его мелькнула плеть. Я видел, как старательно смотанные кольца ее медленно отделяются друг от друга, вытягиваются в мою сторону, а острый конец плети устремляется к моему лицу. Он был похож на змею-гадюку, собирающуюся вцепиться в жертву своими ядовитыми зубами.
И тогда я легонько махнул на Батура пальцами. Плеть стремительным броском метнулась в обратном направлении, обвилась своему хозяину вокруг шеи и устремилась вверх, к высоченному потолку.
Батур выглядел ошарашенным. И его можно было понять. Любой на его месте выглядел бы точно так же. А плеть между тем вытянулась на всю длину, напряглась и задрожала, как гитарная струна, тронутая пальцами невидимого музыканта.
Батур издал короткий звук, похожий на шумный выдох, и его с силой оторвало от пола, подняв над ним на целую сажень. Чтобы не задохнуться в петле, он вцепился в собственную плеть, пытаясь сорвать ее со своей шеи, но ему это не удалось. Да это было и понятно — сложно выбраться из петли, если ноги твои болтаются в воздухе, а веревка с каждым мгновением затягивается все туже и туже…
Сухой хрип вырвался из горла Батура, и тогда я отпустил его. Простым щелчком пальцев расслабил силовые линии, которые обвивали плеть, и она сразу же обмякла. Батур вместе с ней рухнул на пол. Он извивался и хрипел, рвал с себя веревку, пуская пену, а когда ему это удалось, то отбросил плеть в сторону и уставился на меня ненавидящим взглядом. Я покачал головой, уже предчувствуя, что он хочет сделать.
Я угадал. Утирая пену с губ, Батур тяжело поднялся на ноги, откинул полу непослушного плаща и вытащил из-за пояса длинный кинжал.
— Да к черту… — прохрипел он. — Конец тебе, щенок!
С кривой усмешкой я погрозил ему пальцем, а потом замер и согнул этот палец крючком. Лезвие кинжала в руке Батура тоже подалось в сторону, пытаясь согнуться, но каленая сталь не выдержала нагрузки и со звоном раскололась на несколько частей. Забренчав по мраморному полу, они разлетелись по сторонам.
— Мне назначено, — сообщил я. — Не вздумай мне мешать, если тебе хоть немного дорога жизнь.
Батур удивленно глянул на обломок кинжала. Опустил его, явно не зная, что же ему делать дальше. В это самое мгновение двери кабинета распахнулись, дворецкий сделал приглашающий жест и отступил вглубь кабинета.
— Его светлость желает видеть вас! — торжественно объявил он.
Я оправил камзол и проследовал в кабинет. Собственно, за дверями меня встретил точно такой же просторный зал, из которого я только что вошел, с тем лишь отличием, что через него нельзя было пройти в какие-то другие помещения дворца. Во всяком случае, никаких явных проходов здесь заметно не было. Окна были наполовину прикрыты полупрозрачными гардинами слегка розового оттенка, отчего освещена комната была соответственно. Напротив стены с бесконечным рядом арочных окон располагалась стена с таким же бесконечным рядом всевозможных картин в дорогих тяжелых рамах. Я не великий знаток искусств, но был уверен, что каждое из этих полотен являлось делом рук настоящих голландских и итальянских мастеров прошлого, а то и позапрошлого веков.
Посреди зала, чуть ближе к дальней стене, стоял колоссальных размеров стол с мореной в черный свет поверхностью. За столом этим, в кресле с крайне высокой спиной, сидел светлейший князь Черкасский. Был он погружен в некое весьма занятное дело — сквозь огромных размеров выпуклое стекло на длинной ручке рассматривал старинный с виду документ, разложенный перед ним на столе и прижатый по углам различными подручными предметами: чернильницей, банкой с песком для посыпания текста, пресс-папье и еще небольшим, но увесистым с виду томиком библии.
В первую минуту князь на меня не обратил никакого внимания, но я, наученный поведением кавалергардов, нисколько этому не удивился, а только остановился в десятке шагов от стола и принялся терпеливо ждать, когда же светлейший закончит со своими чрезвычайно важными делами и снизойдет до моей скоромной личности.
Выглядел светлейший сегодня своеобразно. Настолько необычно, что в первую минуту я и не признал его даже, и решил, что это какой-то его секретарь готовит документы для предстоящей аудиенции.
Во-первых, князь был сейчас без привычного парика с белыми буклями, и выяснилось, что под ним у него всегда находились очень черные с небольшой проседью волосы, остриженные коротко и аккуратно.
Во-вторых, я впервые в жизни видел светлейшего не в привычном величественном одеянии, с которым в роскоши потягаться могли лишь императорские наряды, а в уютном восточном халате, украшенном непривычными русскому глазу витиеватыми узорами.
Узкий длинный нос князя загибался книзу, напоминая клюв гордого кавказского орла, а нижнюю губу он задумчиво закусил, обнажив белые мелкие зубы. Было его светлости около сорока лет — точнее я не мог сказать, поскольку никогда специально не интересовался его возрастом. Лицо у князя волевым, жестким, словно бы вырезанным из куска дерева или же высеченным из камня, да и кожа у него была темной, обветренной, какой-то закаленной.
Закончив работу с документом, светлейший отложил свое выпуклое стекло на ручке в сторону, откинулся в кресле, скрестил руки на груди и с интересом меня осмотрел. Я непроизвольно вытянулся, прижав к бедрам крепко сжатые кулаки, а подбородок задрав кверху как только мог.
Длился этот осмотр продолжительное время, и я чувствовал, как постепенно нарастает волнение у меня в груди. Даже стук собственного сердца слышал.
