И еще я ощущал присутствие магии. Нет, никакого явного ее проявления я здесь не видел — не парили в воздухе предметы, и не светили «лунные маяки», — но какими-то особыми струнами своего организма чувствовал ее присутствие. Я точно знал, что ранее таких способностей у меня не было, и никогда не слышал о людях, которые такие способности имели бы. Ощущать магию до ее физического проявления было невозможно, и лишь специальные процедуры позволяли опознать ее присутствие в потенциальном маге.
Силовые линии магического поля сами по себе не означали наличие магии, они были просто вселенской сущностью, существующей всегда и повсюду. А вот способность управлять ими, изгибать и сплетать по собственному желанию — это уже было то самое, что и принято было называть магией. Манипулирование силовыми линиями магического поля вызывало явные и мощные изменения в видимом мире. Могло изгибать пространство, открывать в нем «тайные тропы», зажигать «лунные маяки», заставляло работать «открытые книги», порождало 'кометы гнева, меняло внешность человека по его желанию и еще многое-многое другое. Разнообразие заклинаний было неисчислимым, музыка магических струн не умолкала никогда, но слышать ее не суждено было никому.
Но сейчас я ее действительно слышал, кожей чувствовал ее ноты. И понимал, что исходит она от сидящего передо мной человека.
Светлейший князь Черкасский был магом. Очень мощным, опытным магом, которому подвластны были любые аккорды в музыке магии. И я был удивлен, почему раньше этого не понимал, почему не замечал его магической сущности. И еще было странно, как ее не замечали другие.
Князь наконец заговорил.
— Голубчик Сумароков! — воскликнул он так, будто эта встреча стала для него большой неожиданностью. — Очень рад тебя видеть, очень!
Он поднялся с кресла, торопливо обошел стол и, подойдя ко мне, как-то совсем по-дружески хлопнул по обоим плечам одновременно. Я чувствовал себя несколько растерянно.
— Я не совсем понимаю, ваша светлость…
— Не беспокойся, Алексей Федорович, я все тебе объясню. И очень надеюсь, что ты сделаешь правильные выводы.
Он снова хлопнул меня по плечам, осмотрелся и кивнул на кресло, стоящее по другую сторону стола от его собственного. Было оно не столь громоздким, и спинка его была нормального размера, но все же желания садиться я не выказал.
— Я постою, ваша светлость.
И тут светлейший почему-то рассмеялся. Не припомню, чтобы когда-либо прежде слышал его смех, и мне он показался каким-то ненастоящим, театральным. Как будто на самом деле смешно князю совсем не было, но некие незнакомые мне правила предписывали ему делать это.
— Ну что ж ты все заладил, Алексей Федорович: «ваша светлость», да «ваша светлость»! Я же тебя по батюшке кличу, как ты заметил. Так что и тебе дозволяю звать меня Алексеем Михайловичем. Тезки мы с тобой получается. Ты Алексей, и я Алексей. Два Алешки, значится! Договорились?
— Точно так, ваша све… Алексей Михайлович.
На этих словах я кратко поклонился. Светлейший хмыкнул и неторопливо пошел вкруг своего огромного стола, ведя пальцем по лежащим по его краю бумагам. Вдруг остановился и поднял на меня глаза:
— А может чайку выпьем перед интересной беседой? А? Как думаешь?
— Полагаю, что это будет лишнее.
— Не скажи, не скажи… — светлейший несогласно покачал головой. — По моему мнению, чай — это не просто горячая жижа, которую употребляют с плюшками да калачами. Чай — это целая философия, если хочешь знать! За чаем можно решать политические вопросы и принимать непростые решения. Чай просветляет, очищает сознание, позволяет нащупать верное направление. А на востоке его вообще наделяют некими мистическими свойствами, которые нам, расейским жителям, понять весьма сложно… Мы, знаешь ли, привыкли все упрощать, приводить к некому состоянию, понятному всем и каждому, чтобы ни для кого не осталось нерешенных вопросов. А на востоке все иначе, друг мой, Алексей Федорович! Там не стремятся упростить сущность, чтобы сделать ее понятной всем. У них иной подход: они пытаются постичь ее в первозданном виде, и пускай доступно она будет не каждому, но зато к понявшим ее придет в том виде, в каком ее задумал господь… Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Весьма туманно, ваша све… Алексей Михайлович. В том смысле, что никак не могу взять в толк, каким образом это относится к теме данной аудиенции.
Светлейший немного постоял в задумчивости, сцепив у груди пальцы замком. Потом потеребил кончик носа, снова чему-то рассмеялся и сказал:
— Хорошо, я постараюсь объяснить тебе все более наглядно. На примере чая это получается весьма туманно.
— Пожалуй, — согласился я. — Я не большой любитель всяческих аллегорий, и боюсь, что на востоке меня сочли бы крайне бестолковым. Я простой русский дворянин, и философия высшего порядка меня приводит в замешательство.
— Тогда слушай… Как ты уже понял, я весьма сильный маг и являюсь таковым уже довольно продолжительное время. Ведь понял же, Алешка, а? Не разочаровывай меня!
Отвечать на этот вопрос я не торопился. Он вполне мог быть ловушкой, но я никак не мог взять в толк, для чего светлейшему она была нужна. Допустим, я прямо сейчас заявлю, что по какой-то причине чувствую магическую сущность светлейшего, и тем самым признаю наличие и в себе самом чародейских качеств.
Так неужели светлейший немедленно прикажет меня арестовать? Скажет: «Ага, попался, Алексей свет-Федорович! Вот и разоблачил я тебя, негодника! А теперь отправляйся-ка ты, Алексей Федорович, в острог!»
Ну разве ж не бред? Бред, да еще какой. Светлейший князь Черкасский не занимается розысками скрытых чародеев. И уж тем более не приглашает их по очереди на аудиенцию, чтобы подловить на каком-то каверзном вопросе. Так и жизни человеческой не хватит, чтобы отловить всех чародеев!
Но все же я решил быть осторожнее, и потому ответил несколько уклончиво:
— Я не совсем понимаю, ваша светлость Алексей Михайлович, к чему вы клоните. Мне бы заранее знать тему предстоящей аудиенции, так и подготовился бы получше. Если это касается каких-то следственных дел сыскного приказа, то мне кажется, что будет разумнее задать вопросы генерал-полицмейстеру Шепелеву. К нему сходятся все нити, и он может видеть всю картину целиком…
Тут светлейший меня прервал торопливо:
— Генерал-полицмейстер Шепелев пару дней тому назад подал в отставку. И покуда не найдена новая кандидатура на эту непростую, нужно сказать, должность, исполнять обязанности главы Сыскного приказа я своим повелением назначил и своей подписью утвердил камер-юнкера Сумарокова Алексея Федоровича.
Глава 4
Вниз по лестнице в лунном свете
От неожиданности я даже голову одернул, словно удар в лоб получил.
Шепелев подал в отставку? Как⁈ По какой причине⁈ И почему вместо него назначили меня⁈ Я ведь представления не имею, что следует делать! Это же совсем другой уровень!
Должно быть все эти мысли отчетливо читались на лице моем, потому как светлейший в очередной раз рассмеялся без всякой, казалось бы, на то причины и помахал в мою сторону рукой.
— Не стоит так переживать, голубчик ты мой Алексей Федорович! — заявил он. — Ничего нового для тебя не случится, потому как людей тебе в помощь я не дам и дела все будешь вести как прежде, вот только видеться мы с тобой станем гораздо чаще. Вместе теперь будем заботиться о здоровье Руси нашей матушки… Что скажешь, Алексей Федорович? Или это слишком хлопотно для тебя — заботиться о Руси-матушки?
Я моментально расправил плечи.
— Никак нет, ваша светлость! Подобные хлопоты нам по нраву!
— Молодца… — благосклонно кивнул светлейший. — Хороший ответ… Но есть у меня к тебе и другое дело, Алексей Федорович. И оно куда как важнее первого. Следуй за мной, покажу чего…
Светлейший двинул плечами, поправляя халат, и направился к дальней стене кабинета, задрапированной гигантскими темно-вишневыми портьерами. Я замер в нерешительности, но князь обернулся и сделал мне знак рукой: шагай, мол.
