Я был несколько удивлен тем, что гроза не разразилась, и поторопился взять себя в руки, потому что начал вдруг замечать над своими печами легкое свечение «эполетов». И чтобы отвлечь от этого внимание светлейшего, сказал:
— Я не совсем понимаю, к чему вы ведете, Алексей Федорович. Не пора ли вам уже высказать начистоту: с какой целью вы пригласили меня на эту аудиенцию? Для чего мы находимся в этом подземелье?
— Это не подземелье, — с неожиданной мягкостью ответил князь.
Я непонимающе потряс головой. Это заявление светлейшего меня немного обескуражило. Его дворец, конечно, находился не в самом низком месте Санкт-Петербурга, и во время наводнений его даже не особо подтопляло, но все же мы спускались по лестнице достаточно долго, чтобы оказаться под землей. Глубоко-глубоко под землей.
— Что вы имеете в виду? Мы с вами шли только вниз, я прекрасно это помню.
— Ты все верно подметил, Алексей Федорович, мы и в самом деле шли только вниз. Вот только это была не лестница. И никаких подземных ходов в моем дворце нет и никогда не было. А шли мы с тобой по «тайной тропе».
— Так долго⁈ — не сдержавшись, воскликнул я.
Светлейший наморщил нос.
— Что значит «долго» для Запределья? — спросил он. — Я полагал, что ты и сам уже разобрался с этим вопросом, Алексей Федорович, голубчик мой! Мы шли с тобой ровно ноль мгновений, и когда мы воротимся в мой кабинет, время нашего отсутствия тоже будет равно нулю.
— Но я не припомню, чтобы вы открывали «тайную тропу», — усомнился я в искренности светлейшего князя.
И снова он меня удивил.
— Я ее не открывал, — ответил он, презрительно фыркнув. — Точнее, открыл, но это случилось уже давно, как только был закончен ремонт моего кабинета. С той поры за неприметной дверцей в дальней стене всегда открыта «тайная тропа». И она никогда не закрывается.
— Но как такое возможно?!!
Я был поражен. Существуют, конечно, тропы, которые всегда ведут только в одно место. Например, как в доме братьев Дубасовых, Владимира с Андрияном. Но у всех у них строго задан лишь конечный пункт, однако открывать такую тропу все равно необходимо.
Но для того, чтобы удерживать «тайную тропу» открытой постоянно, ежеминутно, днем и ночью на протяжении многих лет, требуется поистине невероятная мощь! Такая мощь, о какой я никогда не слышал, и даже не представлял себе, что подобная мощь может иметь место.
И вот теперь я мог лицезреть эту мощь воочию. Более того, тропа эта не выводила нас ни в одну точку нашего мира, ни близкую, ни отдаленную. Прямо сейчас мы находились внутри такого прохода, в Запределье, где время не существовало! Все, что я видел вокруг себя, находилось прямо на тропе, внутри Запределья, и светлейший чувствовал себя здесь, как у себя дома.
Он отстроил для себя здесь этот огромный зал, который находился, надо полагать, внутри еще более огромного дворца. И он целиком располагался на тропе! Был здесь всегда, ежечасно! В него можно было попасть в любой момент, стоило лишь открыть дверцу за портьерой в кабинете…
Подобное могущество было за гранью моего понимания. И я даже с неким стыдом вспоминал свои мысли о возможном сопротивлении светлейшему, если он вздумает меня уничтожить. Все эти «эполеты», разноцветные сияния, «огненные дуги», заговоренные шпаги — всё это было лишь жалкими игрушками перед тем великим могуществом, коим обладал светлейший князь Черкасский. И я со всей ясностью понял, что все еще жив, все еще могу двигаться, говорить и дышать только потому, что его светлость мне это позволяет.
Я считал его своим врагом. И готовился к схватке с ним. Вон Гришка Орлов, сообщник мой, даже свой полк гвардейский подбил к мятежу. Наверное, и другие полки прямо сейчас склоняет к тому же самому. И не знает он, что светлейшему достаточно косо глянуть в его сторону, или пальцами щелкнуть, или зубом цыкнуть — и останется от всего Преображенского полка и других, примкнувших к нему, только жалкая горстка пепла. Никто из них даже испугаться не успеет, как осыплется прахом на землю.
Но светлейший, похоже, меня своим врагом не считал. Или же считал, но по какой-то причине хотел обратить на свою сторону. И, заметив в этот момент мое замешательство, он смутно улыбнулся. И сказал:
— Я вижу, голубчик мой Алексей Федорович, что ты наконец начинаешь понимать, с какой силой имеешь дело. Но более того: на самом деле ты не представляешь себе и тысячной доли того, чем я обладаю… Ты думаешь, мне есть какое-то дело до всех этих смехотворных заговоров, мятежей лейб-гвардии, секретных операций Потаенной Академии и прочего баловства? Все эти вещи, конечно, способны меня раздражать, но не более того. Как-то серьезно повлиять на мои планы они не могут. Я стою над всем этим, понимаешь?
Я не понимал. И потому медленно покачал головой. Великий маг, который решил уничтожить других магов. Убивший своего императора. Убивший свою императрицу. Убивший еще не рожденного наследника. И пусть последние два пункта обвинения были совершены волею случая, но это не отменяло умысла.
Так что же хочет от меня этот страшный человек?
— Не понимаю, — негромко проговорил я. — Вы изволите говорить загадками, ваша светлость.
Князь некоторое время смотрел мне в глаза, и желваки на его скулах двигались, играя тенями. А я никак не мог понять, толи он злится, и сейчас просто пытается сдержаться, чтобы не испепелить меня на месте, или же просто в голове у него идет какая-то гигантская работа мысли.
Но он меня не испепелил. Вздохнул только в очередной раз, мельком глянул вверх, как будто обратился к богу с короткой молитвой и неторопливо пояснил:
— Я вижу, Алексей Федорович, что ты долго рассуждал, пытаясь осмыслить все происходящее вокруг тебя, а когда осмыслил, то назначил виновным во всех бедах светлейшего князя Черкасского. Вот кто главный злодей, по твоему мнению! Вот кто ведет Русь-матушку к пропасти! Вот кого следует отправить на плаху или вздернуть болтаться на веревке, чтобы и сам более не безобразничал, да и другим неповадно было… Что молчишь? Имелись у тебя такие мысли? Имелись? Или я просто ошибся?
Говоря эти слова, светлейший очень медленно ко мне приближался, ступая мелко и совсем неслышно. Желтый свет «кометы гнева» поигрывал бликами на его лбу — изрядно вспотевшем, несмотря на то, что было здесь даже прохладно.
— Скрывать не стану, подобные мысли имелись, ваша светлость, — ответствовал я. — Но в защиту свою могу добавить, что они имелись у многих чародеев Российской империи. Да и у любого дворянина, кто рассуждал о будущем России, об укреплении ее власти.
— А тебе не приходило в голову, что и светлейший князь Черкасский думал о том же самом? — спросил князь, уже подойдя ко мне на расстояние вытянутой руки. — Думал днем и ночью, на протяжении многих лет? И поскольку он находился на самой вершине этой власти, то ему прекрасно были видны все недостатки сложившейся структуры, все ее слабости, но вместе с тем и все угрозы, которые таились вокруг сплошь и рядом… Это тебе не приходило в голову, Алексей Федорович?
Я понимал, что ответа на этот вопрос не требуется, и потому просто ждал, когда светлейший продолжит свои откровения. Я по-прежнему не понимал, что послужило причиной для них, но коль уж игра была начата, то в нее следовало играть. И очень постараться не остаться в проигрыше.
— Тебе известно, Алешка, как давно в этом мире появилась магия? — неожиданно спросил светлейший.
И я даже чуть заметно вздрогнул, но не столько от самого вопроса, сколько от того, каким образом светлейший князь ко мне обратился. Обычно Алешкой меня называли достаточно близкие мне люди. Со светлейшим же мы на «короткой ноге» не были, и потому для моего уха это прозвучало не то, чтобы непривычно, а как-то слишком уж резко. Как если бы матушка моя назвала меня, к примеру, «мсье Сумароков».
— Э-э-э… — протянул я, лихорадочно соображая. — Я не великий знаток истории, но если мне не изменяет память, то это произошло примерно полтысячи лет тому назад.
