— Приказ командования, — коротко известил меня мордатый гвардеец с рубленным шрамом через полморды. Должно быть, он бы среди них старшим. Я был уверен, что видел его впервые в жизни.
Второй гвардеец стоял у караульной будки и с хмурым видом целился в меня из мушкета. Его я тоже не припоминал. А вот третий, у шлагбаума, показался мне смутно знакомым. Был он столь высокого роста, что даже его совсем не маленькие сотоварищи казались рядом с ним коротышками, и почудилось мне, что уже однажды мне доводилось с ним сталкиваться.
Ну да, кажется, он был среди тех гвардейцев, что находились в казарме, когда мы туда приезжали с Катериной врачевать Ваньку Ботова. Уж он-то должен был меня знать. Хотя… Если, как и все, он пялился тогда на Катерину, не отводя от нее глаз, то меня мог и не запомнить.
— Да как же так, братцы? — я нарочито опечалился. — Тут дело особое! Не забавы ради я к вам в такую даль тащился.
— Приказ командования! — вновь сказал мордатый и демонстративно направился к шлагбауму, как бы желая показать, что разговор на этом окончен.
Но я и не думал сдаваться.
— Эх, а у меня ведь важный разговор к Григорию Орлову, — вздохнул я. — К нему, да к братьям его… Сумароков я. Алексей. Из Сыскного приказа. Главным полицмейстером с этого дня назначен, во временное исполнение, пока генерал подходящий не отыщется… Так что не собственная прихоть, а служебная надобность у меня во встрече с Орловыми.
Ужасно не хотелось мне применять эфирную магию к этим ребятами, чтобы убедить их пропустить меня. Не хорошо это как-то, да и на разум она влияет, поговаривают, не совсем благотворно.
Я достал бумагу, врученную мне светлейшим, и протянул ее в спину мордатому. Тот остановился, вздохнул, но все же вернулся, хотя и с заметной неохотой. Долго изучал написанное, время от времени поглядывая на меня подозрительно.
— А чего от Орлова-то надобно? — не очень приветливо поинтересовался он, вернув мне документ. — Очень занят Григорий Григорьевич нынче, не до Сыскного приказа ему!
Из этих слов я сделал вывод, что положение Гришки в полку весьма надежное. Никто его покуда не арестовал за подбивание к бунту. Иначе караульные не стали бы называть его по батюшке, уважительно. А был бы он у них просто Гришка Орлов, смутьян арестованный.
Я хотел было ответить, что есть у меня для Григория Григорьевича важные новости, но тут рослый гвардеец подошел к мордатому, наклонился к нему и принялся что-то нашептывать на ухо, глядя на меня из-под мохнатых бровей. Мордатый молча выслушал его и прищурился на меня.
— Выходит, это ты братец Катерины Алексеевны? — спросил он неожиданно.
Я опешил. Какого угодно вопроса ожидал услышать, но только не этого. А потому и не сразу нашелся, что ответить. Но затем торопливо закивал.
— Да, точно так… Однако, позвольте спросить, почему вас это интересует?
Мордатый вдруг мне игриво подмигнул.
— Слухи по Петербургу пошли, что вскоре нового государя выбирать начнут. И род Романовых ныне в главных кандидатах. Так что кузина твоя вроде как из царского рода будет. А уж врачует она так, как никакой лекарь не может. Хоть полковника, хоть солдата простого. Царица всех лекарей! Вот сегодня с утра поручик Васька Чижов не совсем удачно к кобыле с заду подошел, так она ему обеими копытами и врезала…
— Да что вы говорите⁈ — я изобразил немалое удивление, смешанное со столь же большим интересом. — И что же стало с поручиком? Живой?
Мордатый махнул рукой.
— Живой пока. Если бы в висок угодило, так сразу бы насмерть, но ему одним копытом в грудь, а другим в челюсть попало. Зубы все как метлой смело. Челюсть хрустнула. Из горла кровь пошла. Думали, помрет Чижов. Но Григорий Григорьевич срочным порядком за Катериной Алексеевной послал. Когда она приехала, то поручик наш уже кончался. Хрипел жутко, булькал, задыхаться начал совсем. Так знаешь, чего наша Катерина Алексеевна ему сделала?
Теперь я действительно был заинтересован его рассказом. Примечательные, однако, события случились за то время, пока я находился во дворце светлейшего! И времени-то прошло не так много, а тут такое…
— Представления не имею! — совершенно искренне воскликнул я. — Просветите меня.
— Она ему глотку ножом вот тут вот разрезала… — мордатый чиркнул себе пальцем по шее. — А потом в отверстие гусиное горло воткнула и пропихнула его поглубже. Так Чижов через это гусиное горло до сих пор дышит. Чего-то ему кобыла там своим копытом повредила.
— И долго он так дышать сможет? — спросил я, нахмурясь.
Мордатый развел руками.
— Покуда не помрет! Катерина Алексеевна наша сейчас над ним процедуры какие-то проводит. Челюсть в кучку собирает, все зубы выбитые отыскала и в чашку сложила. Говорит, из них протез изготовить можно, чтобы поручику нашему было потом чем жевать.
— Выходит, Катерина Алексеевна сейчас здесь, в казармах?
— Здеся она, где же ей быть еще? Только она не одна пожаловала, а с сестрицей своей, Анастасией. Оказалось, что у нее тоже немалые лекарские способности имеются. Молятся на них обеих все ребятки наши. Потому как уж больно хороший человек этот Васька Чижов. Я и сам с ним приятельствовал.
— Тогда вот что, голубчик… — я взял мордатого за плечи и легонько его встряхнул. — Мне очень нужно встретиться с Григорием Григорьевичем. И я с ним встречусь, поможешь ты мне в том или нет. Но я уверяю тебя, что со мной лучше дружить. Всем от этого будет только лучше… — Я немного помолчал, пристально глядя в глаза мордатого гвардейца. Видя в его глазах остатки сомнения, сказал: — Назовите мне ваше имя.
— Грачев я, — отозвался он. — Данил Грачев.
— А я Сумароков. Алексей Сумароков… Прикажи поднять шлагбаум, Данил Грачев, и мы расстанемся друзьями. Я поеду своей дорогой, а ты останешься здесь и продолжишь нести свою службу. Не стой у меня на пути, ладно?
Я видел, как задвигался кадык у Грачева, когда он шумно и тяжело переглотнул. И сразу же замахал руками на рослого: открывай, мол, шлагбаум. Не видишь, что ли — люди ждут⁈
Никакой магии в том не было, просто он и сам почуял, что лучше мне не перечить, и не пытаться остановить. Сообразительный такой гвардеец оказался.
Я запрыгнул в экипаж, и мы покатили дальше по хорошо укатанной дороге, укрытой с обеих сторон сплошными рядами тополей с черными стволами. На втором посту нас задерживать не стали, только поинтересовались к кому изволил пожаловать господин камер-юнкер. Я назвал Гришку Орлова, понимая, что ежели Катерина с Анастасией все еще находятся здесь, то и Гришка отирается где-то рядом с ними. Мне объяснили, где его следует искать, и наш экипаж поехал дальше, к казармам.
Но не проехали мы и пару сотен саженей, как повстречали Мишку Гогенфельзена в полном боевом снаряжении. Был он в начищенном мундире, с внушительной шпагой на боку и при пистолетах. Вороной конь под ним сливался с черным седлом и черными Мишкиными сапожищами, отчего казался Гогенфельзен самым настоящим кентавром из греческих мифов. Огромная треуголка на голове смотрелась торжественно и грозно.
Я приказал Гавриле остановить экипаж и соскочил на землю, приветственно раскинув руки в стороны.
— Кого я вижу! Дружище Гогенфельзен, ты ли это⁈ Хорош! Хорош! Грозный, как Зевес! Слезай со своего Олимпа, обнимать тебя стану.
Узнав меня, Гогенфельзен расплылся в улыбке, перекинул ногу через седло и грузно спрыгнул, звякнув шпорами. Мы обнялись, облобызались в щеки.
— Какая нечистая принесла тебя сюда? — полюбопытствовал Мишка. — Орловы приказали все дороги перекрыть и никого не впускать, покуда приказа не будет. Или же ты вместе с Катериной Алексеевной сюда пожаловал, да я тебя сразу не приметил?
— Нет, братец, — ответил я со смехом, — я только что прибыл. На посту не желали меня пропускать, но я все же сумел их убедить. Ты же знаешь, как я умею убеждать… А ты сам-то далеко ли собрался? Весь такой из себя красивый, при всеоружии…
Гогенфельзен наморщил нос и замотал головой.
