Мы обогнули заросли и сразу увидели лошадь. Она была оседлана, на боках даже болтались вещевые мешки, но всадника на ней не было. Склонив голову, лошадь мирно щипала траву. Когда мы вышли из-за кустов, она глянула на нас равнодушно, но сразу продолжила свое занятие. Мы ее мало интересовали.
— Какая милая лошадка! — восхитилась Настя. — Сумароков, ты только глянь какой у нее окрас! Серая в белых яблоках. Какая хорошенькая…
Лошадь и впрямь была хороша, и стоила должно быть немалых денег. Таких лошадей не оставляют без присмотра. Тем более с поклажей.
Осмотревшись, я заглянул за куст и увидел там хозяина этой великолепной кобылы. Это был длинноволосый молодой человек лет двадцати, облаченный в сверкающую кольчугу. Остроконечный шлем, похожий на шлем древнерусских витязей, валялся рядом в траве. В него уже забрался крупный еж, и теперь выглядывал оттуда, глядя на меня черными бусинками глаз.
Из горла молодого человека торчала длинная стрела, а он держался за нее обеими руками. В самый последний момент своей жизни он явно собирался вырвать ее из себя, но у него на это уже не хватило сил.
И вновь до нас донеслось лошадиное ржание. На этот раз оно было достаточно далекое, едва различимое, но Настя тоже его услышала, и мы с ней переглянулись. Не сговариваясь, прошли через поляну, обошли густые заросли молодняка и остановились как вкопанные.
Мы стояли на небольшой возвышенности, а прямо перед нами распростерлось огромное поле, похожее на круглое блюдо колоссальных размеров. И было оно сплошь усеяно трупами.
Судя по всему, не так давно здесь произошло какое-то большое сражение. Остатки обеих армий, должно быть, сейчас отошли на позиции, и даже не явились пока собирать своих убитых и раненных. Или же одна из армий была разбита в пух и прах, а ее противники бросились преследовать последних выживших.
Трава кое-где дымилась, промеж мертвых тел прыгали вороны. В небе кружили коршуны. Повсюду расхаживали лошади. За некоторыми из них волочились запутавшиеся в стременах убитые всадники.
— Господи… — прошептала Настя, прижав к лицу ладони. — Что это? Их здесь… тысячи! Они что — все мертвые?
— Пока еще не все, — хмуро ответил я. — Но скоро станут все…
Я не ошибся, были видны среди многочисленных груд трупов и раненные. Они еще шевелились, некоторые стонали, но было совершенно ясно, что долго это не продлится. Пройдет еще немного времени, и все они умрут. Живых на этом поле не останется никого, кроме лошадей и птиц.
Я медленно пошел вниз по краю гигантского «блюда», время от времени хватаясь за ветки растущих здесь повсюду кустиков жимолости. Или же растения, которое было просто похоже на жимолость.
— Сумароков! — услышал я себе в спину. — Алешка, ты куда⁈ Не бросай меня здесь одну! Мне страшно!
Видя, что останавливаться я не собираюсь, Настя засеменила следом за мной, подхватив юбки. В какой-то момент оступилась, грохнулась на землю, громко и непонятно выругалась. Смысл сказанных ею слов я уловил не полностью, но было совершенно ясно, что это очень крепкие ругательства. Такие, что идут прямо из глубины души. Впрочем, она тут же захныкала:
— Сумароков, скотина, не бросай меня! Я ударилась…
Я остановился, повернул голову. Настя лежала на земле в нескольких шагах позади меня и жалобно на меня смотрела. Лицо ее было перемазано в грязи.
— Экая ты бестолковая, Анастасия Алексеевна, — сказал я, помогая ей подняться. — По ровной земле пройти не можешь, чтобы не расшибиться.
Принялся рукавом вытирать ей лицо. Она морщилась, но не вырывалась. Потом заявила:
— И не Алексеевна я вовсе…
— Вот как? — я приподнял брови, хотя и ранее понимал, что никакая она Катерине не сестра. — А кто же тогда?
— Папу моего Андреем зовут.
— Андреевна, выходит?
— Выходит, так…
Немного подумав и покусав губу, я сказал ей:
— Оно может, конечно, и правильно, но пока тебе лучше оставаться Алексеевной. Покуда все считают тебя сестрой Като, к тебе меньше вопросов будет. Так оно и всем спокойнее…
И снова направился к полю боя. Тело одного из павших воинов было сплошь усеяно стрелами. Некоторые из них, вероятно, были зажигательными, потому что тело горело, источая тошнотворный запах паленого человеческого мяса. Многие трупы были облеплены воронами. Птицы хладнокровно выдалбливали им глаза. Тому, кто встретил смерть лицом вниз, в землю, повезло больше. А, впрочем, мертвым все равно, кому достанутся их глаза — птицам или червям.
Я шел медленно, внимательно осматривая поле боя. Вооружение у этих воинов было достаточно устаревшим, с точки зрения человека моего мира — длинные широкие мечи, гнутые луки, копья, палицы, секиры. Таким оружием у нас воевали, наверное, лет пятьсот назад, а то и больше. Мушкетов и пушек не было видно вовсе.
Заметив под ногами бесхозный меч, я подобрал его и взвесил в руке. Потяжелее, конечно, моей шпаги, но не критично. Практически, как батюшкин палаш…
Тут Настя за моей спиной вдруг истошно заорала, и я стремительно обернулся.
Глава 11
Синее небо над Серой Русью и потусторонние сущности
Настя стояла всего в нескольких шагах позади меня, задрав юбки почти до колен, и продолжала орать. А за щиколотку левой ноги ее удерживала крупная волосатая рука израненного воина, целиком залитого кровью.
Тем не менее, воин этот был ее жив. Я видел, как пузырится пена на его распухших губах, как поблескивают белки глаз под кровавой маской на лице.
Я подошел к Насте и легонько тронул ее за плечо.
— Не кричи, — сказал я. — Здесь нельзя кричать.
Она посмотрела на меня полубезумными глазами, но орать при этом не перестала. И тогда я отвесил ей легкую пощечину — чтобы скорее привести ее в чувство.
Это сработало, она моментально замолчала.
— Убей меня… — с мольбой в голосе прохрипел воин у нее под ногами. — Сжалься, убей меня…
Говорил он по-русски, но как-то слишком протяжно, словно бы с неким неизвестным мне акцентом. Впрочем, это могло быть из-за крови, заполнившей его рот, из-за разбитых губ и полного обессиливания. Все, что находилось у него ниже пояса, превратилось в кровавую кашу, и он очень скоро должен был умереть и без посторонней помощи. И можно было только представлять, какие страдания он сейчас испытывал, находясь в полном сознании.
— Убей, прошу тебя…
У него не было больше сил удерживать Настю за щиколотку, пальцы разжались, и рука безвольно упала на землю.
— Убей… — с мольбой прошептал он, и его глаза уставились на меня. — Мой меч… — похоже, что он узнал оружие в моей руке. — Мне говорили, что я умру от своего меча… Я не верил… А теперь заклинаю тебя: убей меня!
Последнее слово он попытался выкрикнуть, но у него не получилось, он захлебнулся кровью и закашлялся, вздрагивая всем телом. Я поднял меч и примерился, куда лучше его воткнуть, чтобы покончить с несчастным одним разом. На воине была надета очень плотная кольчуга, и пытаться проткнуть ее мечом было делом бессмысленным. Так я мог только причинить ему новые страдания.
Самым правильным было отсечь ему голову и, решившись на это, я взялся за рукоять меча двумя руками. Встал над ним поудобнее и даже замахнулся, но, увидев его взгляд, потерял всякую решимость. Дважды глубоко вздохнул, чтобы приободриться.
— Что? — спросила из-за плеча Настя. — Что ты собрался делать?
Я не ответил и снова покачал поднятым мечом, собираясь ударить так, чтобы голова отделилась от туловища за один раз. Но вдруг замер. Изувеченный воин смотрел на меня неподвижно, взгляд его застыл, стал стеклянным. Я опустил меч, присел на одно колено и заглянул ему в глаза. Помахал перед ними рукой.
Никакой реакции. Воин был мертв. Его смерть избавила меня от необходимости проявить кровавое милосердие. Тогда я закрыл ему глаза.
— Царствия небесного тебе, воин, — сказал я. — Тебя обманули: ты погиб в бою, и твой собственный меч тут ни при чем.
Я сорвал пучок не перепачканной в крови травы, вытер клинок, а когда поднял голову, то замер в оцепенении. Взгляд мой снова скользнул по воину, которого я только что хотел избавить от мук, и мне показалось, что он пошевельнулся. И не просто пошевельнулся — такое порой случается даже с мертвецами, когда их мышцы начинают непроизвольно сокращаться — а оперся на локти, приподнялся и осмотрелся.
